когда Брижит Пиан попросила меня доставлять ей еженедельно этот гнусный
листок; сама она не осмеливалась его покупать и не хотела посылать за ним
лакея, а я никак не мог взять в толк, какую усладу черпает она в подобном
чтении, пока мне не сообщили в коллеже, что господин Пюибаро работает в
"Батай" секретарем и читатели справедливо, нет ли приписывают его перу все
публикуемые в журнале антирелигиозные статьи.
думаю даже, что Брижит Пиан вставала ночью и снова бралась за журнальчик,
как бы желая глубже проникнуть в бездны падения этой души, которую она
своими руками (во всяком случае, так ей казалось) толкнула к бунту, к
ненависти и отчаянию. Дети, даже подростки, обычно не замечают физических
перемен у взрослых, с которыми они живут бок о бок. Но я видел, как день
его дня сохнет моя мачеха, теперь аметистовый капот свободно болтался у
нее на плечах, как будто толстая и жирная змея волос, заплетенных в косу,
кормилась ее собственным телом. Самое удивительное во всей этой истории
было то, что спустя несколько месяцев Леонс Пюибаро не только ушел из
журнала и удалился в монастырь ордена траппистов в Сетфоне, но и остался
там навсегда и, таким образом, в одеянии послушника выполнил то, чего от
него всегда ждала моя мачеха: тут опять-таки предсказания Брижит Пиан
совпали с предначертаниями небес... Но в то время, о котором я говорю, она
еще не могла предугадать этот неожиданный поступок, и если иной раз ее
мятущийся дух отвлекался от мыслей об отступнике, то лишь для того, чтобы
кружить вокруг других своих жертв: мужа, Октавии, которые, возможно,
остались бы в живых, не встреть они на своем пути Брижит Пиан. Думала она
также о Мишель, о Жане, об аббате Калю, на которого донесла...
мачеха могла бы найти себе опору и поддержку в лице духовного наставника в
это критическое для нее время. Но я не знал, кто именно ее духовник, даже
и не очень уверен, что у нее таковой был. Впрочем, как мне кажется, даже в
те времена, когда она особенно гордилась своими успехами на пути к
совершенствованию и когда никто еще не мог предвидеть, что в один
прекрасный день ее будут терзать все фурии больной совести, мачеха
исповедовалась гораздо реже, чем можно было этого ждать от особы, столь
любящей афишировать свое благочестие. В дни моего детства еще не угас спор
о том, как часто полагается ходить к исповеди, спор, начавшийся еще два с
половиной века назад. В наши дни верующий католик старается причащаться
святых тайн как можно чаще, а сорок лет назад страх и трепет царили в
отношениях между христианскими душами и воплощенной любовью, каковая,
согласно янсенистской традиции, считалась неумолимой.
пасха, страхи Брижит Пиан переросли в ужас. Как-то вечером она без стука
ворвалась ко мне в спальню. Я уже лег и читал роман Фромантена "Доминик" и
поднял на непрошеную посетительницу взгляд, затуманенный картинами
воображаемого мира, откуда я с трудом вынырнул наружу.
грез человека. Другое дело, если бы я еще не лег, тогда я охватил бы
голову обеими руками, заткнул бы пальцами уши, склонился бы над книгой,
словом, одна моя поза отбила бы охоту вступать со мной в разговор. Но
сейчас, лежа под одеялом, я был безоружен.
удивишься, но в иные минуты как-то перестаешь видеть ясно. Какое,
по-твоему, большее из двух зол: нарушить требования церкви и не
причащаться на страстной неделе или же, повинуясь заповеди, будучи
недостойной, причаститься?.. Нет-нет, не отвечай так сразу, сначала
подумай хорошенько. Вспомни-ка, что сказал апостол Павел о тех, кто не
познает тела Христова...
достаточно покаяться в грехах священнику, чтобы на нас вновь снизошла
благодать.
конечно, так!
Увы, пришлось отказаться от общества "Доминика" и слушать бессвязную
болтовню этой стареющей дамы.
четко определенные, так что можно было бы вложить их в четкую формулу. Но
как же, по-твоему, я могу растолковать какому-нибудь священнику все то,
что меня мучает? Что он поймет из моих отношений с твоим отцом, с Леонсом
и Октавией Пюибаро, с господином Калю, с Мишель? Я уже трижды пыталась это
сделать: поочередно обращалась к простому священнику, к доминиканцу, к
иезуиту. И все трое, представь, решили, что я из числа слишком совестливых
грешниц, а исповедники боятся их как чумы и действуют с ними оружием,
каковое лишь усугубляет страх, а именно делают вид, что не принимают
всерьез их самобичеваний. Таким образом, выходишь из исповедальни в
твердом убеждении, что тебя не поняли и что поэтому тебе не будет прощен
грех, раз сам священник не разобрался в твоих словах... Ну да, ну да, я
тоже поражена этим недугом, - помолчав, крикнула она. - Но самое главное -
знать, кается ли человек с чистыми намерениями или нет; если мы терпим
подобную пытку, это не означает еще, что речь идет о выдуманных
проступках...
просто о больной совести, но о раскаянии...
прибегая к самым мягким терминам, ты прав, даже очень прав: я страдаю не
от больной совести, а от угрызений, да, от ужасных угрызений. Ты, ты с
первого слова сумел все понять с обычной твоей быстротой соображения,
которой так восхищался бедняжка Леонс Пюибаро. А я отчаялась что-либо
объяснить этим неопытным людям, для которых любой грех есть легко
определяемый поступок и которые не понимают, что зло может порой отравить
всю жизнь, что зло может быть многоликим, невидимым, необъяснимым, а
следовательно, его нельзя выразить словами, оно в буквальном смысле не
имеет названия...
знакомое мне еще с той поры, когда господин Пюибаро обращался ко мне как к
оракулу, а я старался ослепить его своим ответом, в равной мере
неожиданным и мудрым.) - Священник, который мог бы успокоить вашу душу,
должен не только знать вас уже давно, но ему также должны быть известны в
мельчайших подробностях те события, которые вас так мучают. Да-да, -
настаивал я, а она смотрела мне в лицо с тем выражением, с каким
безнадежно больные люди смотрят на изрекающего свой приговор врача, -
господин Калю знал все наперед, в последнем письме он описывает мучающий
вас недуг. Неважно, как его назвать - угрызения совести или раскаяние в
содеянном: зная причины недуга, он даст вам отпущение грехов.
что я ему сделала...
за что не посмеет...
ваша заслуга...
брату... А имеет ли он право исповедовать? - допытывалась она. - Да,
конечно, в пределах епархии...
одеяло.
Уходя, она потушила лампу, но, как только закрылась дверь, я снова зажег
свет и снова "Доминик" увел меня далеко-далеко от этой измученной женщины.
15
сообразила, что до обеда остается еще часа два, поэтому она не наняла
карету, а пошла пешком в тумане, среди людской толчеи, по ужасно
печальному бульвару Сен-Жан, не замечая того, что всегда было ей
ненавистно, уверенная в том, что ей простились все грехи. Шла она легкой
поступью, и впервые в жизни к порыву благодарности, возносившей ее к богу,
примешивалась смиренная человеческая нежность. С нее сняли бремя боли, она
уже не страдала, дышалось ей свободно. Иной раз ее охватывало
беспокойство, словно пронзительный зов: сумела ли она во всем до конца
признаться? Ну да, конечно, впрочем, тот, кто выслушал ее, уже все знал
наперед...
побеленной известкой, скудно меблированной, где ее принял аббат Калю. Он
не пытался ее успокаивать, но пристыдил Брижит, что она приписывает
слишком большое значение своим заблуждениям, как будто не знает, что даже
наши грехи господь заставляет служить своим предначертаниям. Он умолял ее
поглубже проникнуться собственным своим ничтожеством и не заменять прежние
иллюзии величавого продвижения по пути совершенства убеждением в том, что
нет ее греховнее. Он добавил, что Брижит многое может сделать для тех,