немного бесило.
- Да так, - сказала она в очередной раз. - Не хорошо, не плохо. Живу себе
помаленьку...
- Как мать?
- Ушла в себя. Не работает почти. Весь день на стуле сидит и в стенку
смотрит. Ничего делать сил нет.
- Я могу чем-то помочь? За продуктами съездить, еще что-нибудь?
- За продуктами, если что, домработница сходит. А так мы просто доставку
на дом заказываем. Живем тут вдвоем, ничего не делаем. Знаешь... Здесь,
если долго живешь, кажется, будто время остановилось. Как думаешь - время,
вообще, движется?
- К сожалению, еще как движется. Время проходит, вот в чем беда. Прошлое
растет, а будущее сокращается. Все меньше шансов что-нибудь сделать - и
все обиднее за то, чего не успел.
Юки молчала.
- Что-то голос у тебя совсем слабый, - сказал я.
- Правда, что ли?
- Правда, что ли? - повторил я.
- Эй, ты чего?
- Эй, ты чего?
- Кончай свои дразнилки!
- Это не дразнилки. Это эхо твоей души. Бь"рн Борг блестяще возвращает
подачу, указывая противнику на отсутствие диалога в игре. Чпок!
- Ты все такой же ненормальный, - обреченно вздохнула Юки. - Ведешь себя,
как мальчишка.
- Ни фига подобного, - возразил я. - Я просто подтверждаю примерами из
жизни свою глубокую мысль. Это называется "метафора". Игра слов, благодаря
которой проще передавать людям что-нибудь сложное. С мальчишескими
дразнилками ничего общего не имеет.
- Тьфу! Чушь какая-то.
- Тьфу! Чушь какая-то, - повторил я.
- Прекрати сейчас же! - взорвалась Юки.
- Уже прекратил, - сказал я. - Поэтому давай все сначала. Что-то голос у
тебя совсем слабый.
Она вздохнула. И затем ответила:
- Да, наверное. С мамой тут совсем захиреешь... Ее настроение само на меня
перескакивает. В этом смысле она очень сильная. И влияет на меня все
время. Потому что ей наплевать, что вокруг нее люди чувствуют. Думает
только о себе и о том, что она сама чувствует. Такие люди всегда очень
сильные. Понимаешь? Под их настроение попадаешь, даже если не хочется.
Незаметно как-то. Если ей грустно - мне тоже грустно. Хотя, конечно, если
развеселится, и у меня настроение поднимается...
В трубке раздался щелчок зажигалки.
- Похоже, иногда мне стоит тебя оттуда забирать и выгуливать. Как считаешь?
- Похоже на то...
- Хочешь, завтра заеду?
- Давай... - сказала Юки. - Вроде поболтала с тобой - и голос уже не
слабый.
- Слава богу, - сказал я.
- Слава богу, - повторила она.
- Иди к черту!
- Иди к черту!
- Ну, до завтра, - сказал я и тут же повесил трубку, не дав ей и рта
раскрыть.
* * *
Амэ и правда пребывала в глубокой прострации. Сидела на диване, изящно
скрестив ноги, и пустым, невидящим взглядом сверлила раскрытый на коленях
фотожурнал. Со стороны это выглядело, как картина
художника-импрессиониста. Окна в комнате были распахнуты, но день стоял
настолько безветренный, что ни занавески, ни страницы журнала не
колыхались ни на миллиметр. Когда я вошел, Амэ лишь на секунду подняла
голову и смущенно улыбнулась. Очень слабо - будто и не улыбнулась, а
просто воздух в комнате слегка дрогнул. И, приподняв над журналом руку,
тонким пальцем указала на стул. Домохозяйка подала кофе.
- Я передал вещи семье Дика Норта, - сказал я.
- С женой встречались? - спросила Амэ.
- Нет. Отдал чемодан мужчине, который открыл мне дверь.
Амэ кивнула.
- Ладно... Спасибо вам огромное.
- Ну что вы. Мне это ничего не стоило.
Она закрыла глаза и сцепила пальцы перед лицом. Затем открыла глаза и
огляделась. Кроме нас, в комнате никого не было. Я взял чашку с кофе и
отпил глоток.
Против обыкновения, Амэ уже не носила хлопчатую рубашку с джинсами. На ней
были белоснежная блузка с изысканным кружевом и дымчато-зеленая юбка.
Волосы аккуратно уложены, губы подведены. Красивая женщина. Ее обычная
живость куда-то исчезла, но притягательное изящество, от которого
становилось не по себе, облаком окружало ее. Очень зыбкое облако -
казалось, вот-вот задрожит и исчезнет; однако стоило посмотреть на нее - и
оно появлялось снова. Красота Амэ разительно отличалась от красоты Юки. В
этом смысле мать и дочь были антиподами. Красоту матери взрастило время и
отшлифовал жизненный опыт. Своей красотой она утверждала себя. Ее красота
была ею. Она мастерски управлялась с этим даром Небес и отлично знала, как
его использовать. Юки же, напротив, чаще всего даже не представляла, как
своей красотою распорядиться. Вообще, наблюдать за красотой
девчонок-подростков - отдельная радость жизни.
- Почему вс" так? - вскрикнула вдруг Амэ. Так резко, будто в воздухе перед
нею что-то пролетело.
Я молча ждал продолжения.
- Почему мне так плохо?
- Наверное, потому, что умер человек. И это понятно. Смерть человека -
очень большая трагедия, - ответил я.
- Да, конечно... - вяло кивнула она.
- Или вы не о том? - спросил я.
Амэ взглянула мне прямо в глаза. И покачала головой.
- Я прекрасно вижу, что вы не дурак. Вы знаете, о чем я, не правда ли.
- Вы не думали, что будет настолько плохо? Я правильно понимаю?
- Ну, в общем... Наверное, да.
"Как мужчина он для вас был никто. Особыми талантами не обладал. Но был
вам искренне предан. И выполнял свои обязанности на все сто. Все, что
приобрел за долгие годы, бросил ради вас. А потом умер. И вы поняли, какой
он замечательный, только после его смерти", - хотел я сказать ей прямо в
лицо. Но не сказал. Есть вещи, о которых говорить вслух все же не следует.
- Почему? - повторила она, продолжая следить за полетом непонятно чего. -
Почему все мужчины, которые со мной свяжутся, постепенно сходят на нет?
Почему любые отношения с ними кончаются всякой гадостью? Почему я всегда
остаюсь с пустыми руками? Что во мне не так, черт меня побери?
На такие вопросы не бывает ответов. Я молча разглядывал замысловатые
кружева на рукавах ее блузки. Они напоминали узоры на хорошо выделанных
внутренностях какого-то животного. Окурок "сэлема" в пепельнице чадил, как
дымовая шашка. Дым поднимался струйкой до самого потолка и уже там
растворялся в тишине, как сахар в кофе.
Юки, закончив переодеваться, вошла в комнату.
- Эй, пойдем, - позвала она меня.
Я поднялся со стула.
- Ну, мы поехали, - сказал я Амэ. Но она не услышала.
- Ал", мама! Мы уезжаем!! - заорала Юки. Амэ посмотрела на нас, кивнула. И
закурила новую сигарету.
- Я покатаюсь и приеду. Ужинай без меня, - добавила Юки.
Оставив Амэ и дальше изваянием сидеть на диване, мы вышли из дома. В этом
доме еще оставался дух Дика Норта. Так же, как он оставался во мне, пока я
помнил его улыбку. Ту озадаченную улыбку после моего вопроса - помогает ли
он себе ногой, когда режет хлеб...
Ей-богу, странный малый, подумал я в сотый раз. Будто и впрямь стал живее
после смерти.
37.
Примерно так же я встречался с Юки еще несколько раз. Раза три или четыре,
точно не помню. И как-то не чувствовал, что жизнь с матерью в горах Хаконэ
доставляет ей особое удовольствие. Радости ей это не приносило, хотя и
неприязни не вызывало. Не похоже и на то, что она торчала там из желания
заботиться о матери, потерявшей близкого человека. Случайным ветром ее
занесло в этот дом. И она жила в нем, бесстрастная и безучастная ко всему,
что творилось вокруг.
Лишь встречаясь со мной - и только на время наших встреч - она чуть-чуть
оживала. Веселела, отвечала на шутки; в голосе снова слышались упрямство и
независимость. Но стоило ей вернуться в Хаконэ - вс" сходило на нет. Голос
делался вялым, взгляд угасал. Она выключалась, словно орбитальная станция,
которая из экономии энергии перестает вращаться вокруг своей оси.
- Слушай... А может, тебе снова стоит пожить одной в Токио? - спросил я
однажды. - Сменила бы обстановку. Недолго, денька три. Вс" польза была бы.
В Хаконэ ты как в воду опущенная - и чем дальше, тем хуже. Помнишь, какая
ты на Гавайях была? Будто другой человек!
- Ничего не поделаешь, - ответила Юки. - Я понимаю, о чем ты. Но сейчас
просто время такое. Сейчас, где бы я ни жила, - везде будет одно и то же.
- Потому что умер Дик Норт, и мать в таком состоянии?
- Ну да, и это тоже... Но, думаю, не только это. Ничего не решится, если я
Панов Вадим
Андреев Николай
Лукин Евгений
Андреев Николай
Жюль Верн
Посняков Андрей