какое-то время магазин и будем делать то, что хотим. До сих пор мы так
упирались, уж это-то мы можем себе позволить? Так что сестра решила со
своим пожить спокойно, а я со своим решила на три дня с двумя ночевками
съездить куда-нибудь.
Сказав это, Мидори на некоторое время замолчала и почесала край уха.
- Ты извини, что я грубо так говорю.
- Да ерунда. Вот почему ты в Нара, значит, поехала.
- Ну да, мне всегда Нара нравилась.
- Оторвались там?
- Не-а, ни разу, - сказала она и вздохнула. - Не успели в гостиницу
приехать и чемоданы бросить, у меня месячные начались сразу.
Я не удержался от смеха.
- И ничего смешного! На неделю раньше начались, прикинь! Я чуть не
расплакалась, честное слово. Он тоже злится, аж воет... Его разозлить
легко очень. А что я сделаю? Я же не специально. А у меня эти дела к тому
же обильные очень. И боли сильные. Мне первые дня два вообще ничего не
хочется делать. Мы, когда такое дело, встречаться не будем, ладно?
- Да я бы и рад, а как я об этом узнаю? - спросил я.
- А я тогда как у меня месячные начнутся, первые дня два или три красную
шапку носить буду. Тогда ведь понятно будет? - сказала Мидори, смеясь. -
Как увидишь меня в красной шапке, даже если на улице встретишь, делай вид,
что не узнал, и смывайся.
- Вот лучше бы все женщины в мире так и делали, - сказал я. - Ну и чем вы
в Нара занимались?
- А что было делать, с оленями поигрались, туда-сюда походили да
вернулись, ужас какой-то, честное слово. Поссорились с ним и до сих пор
после этого больше не виделись. Ну, вернулась потом в Токио, дня два или
три дурака поваляла да решила съездить куда-нибудь спокойно одна и поехала
в Аомори. У меня друзья есть в Хиросаки, так я на пару дней у них
остановилась, а потом в Симогита съездила и в Таппи. Хорошие там места
очень. Я как-то один раз к карте того района комментарии писала. Ты в тех
местах бывал?
Я ответил, что не бывал.
- Знаешь, - Мидори отпила глоток "Tom Collins" и почистила фисташку, -
пока одна каталась, все время про тебя думала. Хотелось, чтобы ты рядом со
мной был.
- Почему?
- Почему? - переспросила Мидори и посмотрела на меня так, точно глядя в
пустоту. - В каком смысле, почему?
- Почему меня, говорю, вспоминала?
- Потому что нравишься ты мне, почему же еще? Какая еще причина может
быть? Кому же хочется, чтобы рядом человек был, который не нравится?
- Но у тебя же парень есть, с какой стати тебе обо мне думать? - сказал я,
медленно попивая виски с содовой.
- Раз парень есть, то что, и вспомнить тебя нельзя?
- Ну я же не в этом смысле...
- Слушай, Ватанабэ, - сказала Мидори, тыкая в мою сторону большим пальцем.
- Я тебя предупреждаю, у меня сейчас внутри за месяц всякой всячины
накопилось, и все перепуталось и бурлит по-страшному. Так что ты,
пожалуйста, больше меня не грузи. А иначе я прямо здесь разреветься могу,
а я если плакать начну, то всю ночь реву. Или ты не против? Я как зверь
плачу, окружающее все не воспринимаю, честное слово.
Я кивнул и больше ничего говорить не стал. Потом заказал второй виски с
содовой и стал есть фисташки. Трясся шейкер, сталкивались друг с другом
стаканы, гремел извлекаемый из аппарата лед, а за всем этим пела старую
песню про любовь Сара Воган (Sarah (Lois) Vaughan).
- Да у нас с ним и отношения ухудшились после той ерунды с тампоном, -
сказала Мидори.
- Что еще за ерунда с тампоном?
- Ну, месяц назад где-то пили как-то я, он и его друзья, человек пять или
шесть. И я рассказала, как в соседнем доме женщина чихнула, а у нее в этот
момент тампон выскочил. Смешно ведь?
- Смешно, - согласился я, смеясь.
- Все ржут, аплодируют. И только он разозлился. Чего я, говорит, всякие
низости рассказываю. Все настроение всем испортил.
- Хм-м.
- Он хороший, но в таких делах узколобый, - сказала Мидори. - Вот я,
например, если трусики надену не белые, а цветные какие-нибудь, он злится.
Как ты считаешь, это не узколобость?
- Ну-у, оно, конечно, да, но это же вопрос вкуса, - сказал я.
- Для меня сам факт, что такой человек любил Мидори, был удивителен, но я
решил этого вслух не говорить.
- А ты чем занимался это время?
- Да ничего особенного. Все одно и то же.
Сказав это, я вспомнил, как мастурбировал, думая о Мидори, как обещал. Я
тихо, чтобы не услышали окружающие, рассказал об этом Мидори.
Мидори расцвела и щелкнула пальцами.
- И как ? Получилось?
- Да на половине неловко стало, и я бросил.
- Почему, не получается?
- Ну.
- Жалко, - сказала Мидори, искоса глядя на меня. - Нельзя, чтобы неловко
было. Можно же что-нибудь развратное-развратное вообразить. Я же разрешаю,
чего тут стесняться? О, а давай я в следующий раз по телефону буду! А-а...
да, здесь, здесь... а-а, как хорошо... не могу больше... я сейчас кончу...
а-а, нет, не здесь... типа такого. А ты будешь слушать и это делать.
- В общаге телефон в лобби у входа висит, там ходят все, - объяснил я. -
Если я там онанировать буду, меня комендант убьет, гарантирую.
- Правда? А что же желать?
- Что, что. Придется опять самому пробовать.
- Ты постарайся.
- Угу.
- Я просто не сексуальная сама по себе.
- Да нет, проблема не в этом, - сказал я. - Как бы тебе объяснить, тут в
отношении проблема.
- У меня спина очень чувствительная, если руками тихонечко ласкать.
- Буду иметь в виду.
- Ну что, пойдем сейчас порнуху смотреть? Там такой крутой садомазохизм! -
сказала Мидори.
Мы пошли в лавку, где подавали блюда из речного угря, наелись угрей, пошли
в один из этих грязных кинотеатров, которых даже на Синдзюку было всего
несколько, и стали смотреть кинопрограмму из трех фильмов с возрастным
цензом. Мы купили газету и выяснили, что садомазохистских фильмов кроме
как там нигде не показывали.
В кинотеатре стоял какой-то запах непонятного происхождения. К счастью,
когда мы вошли, сразу началось то самое садомазохистское кино. Работающая
в фирме девушка и ее младшая сестра, ученица старшей школы, подвергались
извращенному насилию, будучи схвачены и заточены где-то несколькими
маньяками. Сюжет был такой, что маньяки, угрожая, что изнасилуют
школьницу, совершают всяческие жестокости в отношении старшей сестры, и та
в итоге становится полной мазохисткой, а ее сестренка, которую насильно
заставляют на все это в подробностях смотреть, сходит с ума. Настроение
фильма было чересчур перекрученным и мрачным, да и эпизоды повторялись
похожие друг на друга, так что я на середине заскучал.
- Я бы на месте младшей так не надрывалась. Я бы получше смотрела, -
сказала мне Мидори.
- Да уж наверное, - сказал я.
- А тебе не кажется, что у младшей слишком темные соски для
старшеклассницы, которая еще не спала ни с кем?
- В натуре.
Мидори смотрела фильм весьма увлеченно. Я подумал, что если картину
смотрят с таким огненным усердием, то за вход вполне можно было бы брать и
полную плату. Мидори подробно докладывала мне обо всем, что приходило ей в
голову.
"Ой, бедненькая, что они с ней делают!" или "Вот звери, втроем сразу, это
же вообще труба!" или "Ватанабэ, вот бы мне кто-нибудь так сделал!" Мне
было куда интереснее следить за ней, чем за событиями на экране.
Во время перерыва я оглядел зал, и кроме Мидори женщин, похоже, там не
было. Парень, по виду студент, сидевший рядом, увидев Мидори, отсел
подальше.
- Ватанабэ, - спросила Мидори, - а ты возбуждаешься, когда это смотришь?
- Ну, бывает, - сказал я. - С этой целью такие фильмы ведь и снимают.
- Стало быть, когда такие вещи показывают, у всех, кто здесь это смотрит,
поголовно stand up? И тридцать, и сорок, все поголовно? У тебя от этой
мысли ощущения странного не возникает?
Я сказал, что, пожалуй, что-то такое есть.
Вторая картина была сравнительно нормальной направленности. Но в
компенсацию своей нормальности она была еще более нелепой, чем первая. В
ней то и дело показывались сцены орального секса, и каждый раз во время
этих эпизодов по залу разносились громкие звуки спецэффектов. Я слушал эти
звуки, и мне становилось как-то не по себе оттого, что я живу на этой
странной планете.
- И кто такие звуки придумал? - сказал я Мидори.
- А мне эти звуки нравятся, - сказала Мидори.
Также можно было слышать звуки того, как происходит половой акт. Мне до
этого никогда не приходилось замечать, чтобы такие звуки раздавались в
реальности. Слышен был также скрип кровати. Такие сцены тянулись без конца
одна за другой.
Сперва Мидори смотрела с интересом, но потом ей, видно, наскучило, и она
потащила меня наружу. Я встал, вышел на улицу и вздохнул полной грудью.