Чтение 4–й страницы книги ~Первое знакомство~

продавались леденцы, и выбрасывает вон куда более важное, происшедшее
пять, десять, пятнадцать лет тому назад?

Угловой дом оказался одиннадцатым. И на углу был магазинчик. Он был
закрыт, но я посмотрел сквозь витрину. Вон и прилавок. Но тогда он,
ей-богу же, был гораздо выше.

- А теперь пойдем вдоль этой ограды. Пройдем - ну, сколько мы там
пройдем, я не знаю, - но будут ступеньки и вход в парк.

У матери сохранилась моя фотография тех лет. Я круглолиц и коротконос.
В каком-то офицерском мундирчике, с саблей на боку, стою на скамейке.
Сейчас скамеек в парке нет. Какие-то складные стулья. Но почему не
считать, что эта скамейка стояла именно тут?

Встречи с прошлым...

...Школа, в которой ты учился. Дом, в котором жил. Двор - асфальтовый
пятачок среди высоких стен. Здесь играли в "коцы", в "сыщиков и
разбойников", менялись марками, разбивали носы. Хорошо было. И, главное,
просто. Носы быстро заживали...

Но есть и другие встречи. Куда менее идиллические. Встречи с годами
войны; с дорогами, по которым ты отступал, с окопами, в которых сидел, с
землей, где лежат твои друзья. Но и в этих встречах - суровых и скорее
печальных, чем радостных, - бывают такие, что вызывают улыбку.

Я долго бродил по Мамаеву кургану. Прошло восемь лет с тех пор, как мы
расстались со Сталинградом. Окопы заросли травой. В воронках квакали
лягушки. На местах, где были минные поля, мирно бродили, пощипывая траву,
козы. В траншеях валялись черные от ржавчины гильзы, патроны...

Обойдя весь курган, я спускался вниз по оврагу к Волге. И вдруг
остановился, не веря своим глазам. Передо мной лежала бочка. Обыкновенная
железная, изрешеченная пулями бочка из-под бензина.

В октябре - ноябре сорок второго года передовая проходила по этому
самому оврагу. С одной стороны были немцы, с другой - мы. Как-то мне
поручили поставить минное поле на противоположном скате оврага. Поле было
поставлено, а так как вокруг не было никаких ориентиров - ни столбов, ни
разрушенных зданий, ничего, - я на отчетной карточке "привязал" его к этой
самой бочке, иными словами, написал: "Левый край поля находится на
расстоянии стольких-то метров по азимуту такому-то от железной бочки на
дне оврага". Дивизионный инженер долго потом отчитывал меня: "Кто же так
привязывает минные поля? Сегодня бочка есть, а завтра нет...
Безобразие!.." Мне нечего было ответить.

И вот давно уже прошла война, и нет в помине ни Гитлера, ни минного
поля, и мирно пасутся по бывшей передовой козы, а бочка все лежит и лежит.
(Только год спустя ее убрали, когда делали генеральную чистку Мамаева
кургана).

И еще одна встреча. Тоже с прошлым, но вдруг ожившим.

В Сталинграде снимали картину "Солдаты". Снимали на тех же местах, где
шли когда-то бои. Опять вырыли окопы, понастроили землянок в крутом
волжском берегу (куда им было до тех, настоящих, обжитых!), закоптили
сохранившиеся руины - а их совсем не легко было найти сейчас, - словом, по
мере сил восстановили недавнее, ставшее уже довольно давним, прошлое.

Как-то ночью шли съемки высадки батальона в городе. Старенький,
видавший виды катер "Ласточка" (он воевал и в гражданскую и в эту войну и
все-таки остался жив) тащил за собой баржу. Кругом, вздымая столбы воды,
рвались снаряды, метались по небу прожектора, шипя, падали в воду ракеты.
Солдаты прыгали с баржи и по пояс в воде выбирались на берег. Все до жути
было похоже на то, что происходило на этом же берегу четырнадцать лет тому
назад. Но, как ни странно, не это, а другое особенно как-то подействовало
на меня.

В перерывах между съемками солдаты приданного нам полка отходили в
сторону и, расположившись на железнодорожных путях, отдыхали, приводили
себя в порядок. На них было старое обмундирование, без погон, с отложными
воротничками, у сержантов с треугольничками, у офицеров с кубиками в
петлицах. Они лежали в темноте, перемигиваясь цигарками, позвякивая
котелками, негромко окликали друг друга. Кто-то уже храпел. Кто-то затянул
песню, тихую, ночную...

И вот тут-то нахлынули воспоминания - самые, может быть, дорогие, самые
близкие...

Но сейчас мы в Париже и будем говорить о Париже.

Самое, пожалуй, поразительное в этом городе то, что он совсем не
кажется чужим. Даже не зная языка, ты как-то сразу и легко начинаешь в нем
ориентироваться. У него, правда, очень компактная и легко запоминающаяся
планировка - кольцо бульваров, два взаимно-перпендикулярных диаметра
(один: Елисейские поля - улица Риволи - площадь Нации; другой: бульвары
Сен-Мишель - Себастополь - Восточный вокзал) и лучший из всех существующих
ориентиров - река Сена, проходящая через самое сердце города. Но дело не в
этом. И не в том, что он знаком тебе по прочитанным книгам или виденным
картинам. Просто это свойство самого города. В этом его обаяние.

И второе. По Парижу не только легко ходить (кстати, этому помогают
громадные планы города, расположенные у входов и в туннелях метро), по
нему приятно ходить. Город, по которому хочется гулять. Не ездить, а
именно гулять. По Берлину, например, гулять не хочется. По Ленинграду, по
Праге - хочется. А по Парижу еще больше.

Когда я летел из Рима в Париж, в самолете нам вручили маленькие
брошюрки "Эр де Пари" ("Воздух Парижа"), изданные авиационной компанией
"Эр-Франс". В подзаголовке на обложке было написано: "Ваш гид на неделю.
24-30 апреля. Куда пойти в Париже? Спектакли, музеи, рестораны, шопинг"
("шопинг" - забавное слово, обозначающее хождение по магазинам, от
английского "шоп" - лавка, магазин).

Лишенный возможности из-за туч разглядывать с высоты шести тысяч метров
проплывающие под нами Монблан и Женевское озеро, я листал брошюру. От
обилия предлагаемых пассажиру парижских достопримечательностей и
развлечений разбегались глаза. Рекомендовалось, например, осмотреть один
из двадцати девяти музеев или шестнадцати салонов-выставок, посетить один
из пятидесяти пяти театров, послушать знаменитых "шансонье" в четырнадцати
предлагаемых местах или повеселиться в одном из пятнадцати мюзик-холлов.
Если вы любитель кино, на ваш выбор давалось шесть французских,
четырнадцать американских, три английских, один испанский, один
итальянский, один греческий и один советский фильм ("Ромео и Джульетта").
Не забыты были портные, парикмахерские и даже аптеки. О ресторанах и
магазинах я уже не говорю.

Полистав более или менее внимательно брошюру, я мог составить себе
примерно такой план времяпрепровождения в Париже, учитывая, что я пробуду
там только сутки.

От десяти до восемнадцати часов - музеи. Лувр, выставка "От
импрессионизма до наших дней" в галерее Андрэ Мориса, Музей восковых фигур
Гревэн, аквариум Трокадеро (рыбы французских рек), выставка, посвященная
Наполеону и Римскому королю в Доме инвалидов, или другая - "Французский
костюм с 1725 по 1925 год" в Мюзэ д'ар модерн. В восемнадцать часов музеи
закрываются. Обедать! Где? В "Мануар норман" ("Нормандский замок") или
"Бутей д'ор" ("Золотая бутылка"). Первый славится громадным, всегда
пылающим камином и знаменитыми цыплятами на вертеле, изготовленными мсье
Бюролла, великим специалистом этого дела; второй - тем, что существует с
1630 года, расположен против Нотр-Дам и что кормят там каким-то особенным
фрикасе из провансальского цыпленка. После цыплят - театр. На мое
усмотрение - "Фауст" в Гранд-Опера (теперь она называется почему-то просто
Опера), нашумевшее "Яйцо" Фелисьена Марсо в Ателье или чеховский "Иванов"
в Театр д'ожурдюи. На закуску - Мулен-Руж, Фоли-Бержер, Альгамбра или
Казино де Пари... Программа прелестная. День заполнен до предела. По
приезде домой есть о чем рассказать.

Составляя этот план, я испытывал неизъяснимое наслаждение. Прилетев в
Париж, я сунул брошюрку в чемодан и никуда не пошел, даже в Лувр.

Это - преступление, я знаю. Быть в Париже и не взглянуть на Венеру
Милосскую и Монну Лизу равносильно тому, что побывать в Риме и не увидеть
папу. Но поскольку в Риме я с папой так и не встретился, я позволил себе и
вторую вольность - променял сокровища Лувра на парижские улицы.

Парижские улицы... Узенькие, кривые, с забавными названиями - улица
Шпор, Хороших мальчиков (Bons-garcons), Кошки, удящей рыбу
(Chat-qui-peche), Двух кузенов, Трех сестер, Четырех воров, и широкие,
обсаженные каштанами авеню и бульвары... Улицы "высокой парижской
коммерции" (du haut commerce parisien) в районе Мадлен, Сент-Огюстен,
бульвара Мальзерб, средоточие самых великолепных и дорогих в мире
магазинов-люкс. Всемирно известные площади - большие и маленькие, с
памятниками и без памятников, размахнувшиеся среди тенистых парков и
сжатые высокими стенами домов, они особенно хороши ночью, когда гаснут
огни реклам и фонари, изящные парижские фонари с металлическими
абажурчиками в виде шлемов, мягко освещают нижние этажи домов. И, наконец,
набережные - может быть, самое прекрасное во всем городе. Внизу -
пустынные, с покосившимися, глядящими в Сену столетними вязами и
молоденькими, двадцатилетними парочками, примостившимися на ступеньках у
самой воды; вверху - оживленные, заполненные людьми, куда-то спешащими,
бегущими, что-то разгружающими из громадных тупорылых машин или, наоборот,
фланирующими, фотографирующими, разглядывающими у прилепившихся к
каменному парапету букинистов пожелтевшие от времени книжки.

По ним только и бродить, по этим площадям, набережным и улицам, идти
куда глаза глядят, сворачивать направо, налево, петлять, кружить,
спуститься в метро, проехать сколько-то там станций и выйти на
какой-нибудь особенно улыбнувшейся тебе - Ваграм или Пигаль - и опять куда
ноги понесут, если они еще не отказали.

Гостиница Каирэ находится в самом центре, на бульваре Распай. Я вышел
из нее, дошел до угла и, остановившись у светофора, почувствовал себя
точно витязь на распутье. Пойдешь налево - Национальное собрание и дворец