Пройти немцам до цели оставалось шагов по полтораста.
каждого из мотоциклов. Если бы немцы появились в одном месте, то Леонтий
спокойно бы отошел к мосту, и далее все развивалось бы согласно
предположениям лейтенанта. Но сейчас это сделать невозможно: уходя в сторону
от одной пары немцев, непременно становишься заметным для другой. Он
разглядел на одном из мотоциклов пулемет, а на другом, в коляске, - зеленые
ящики (возможно, взрывчатка).
саперы, услышав выстрелы, успели скрыться в лесопосадке, занять удобную
оборону. В таком случае подразделение уцелеет, а вот мост - вряд ли: если
даже немцы, увидевшие саперную группу без охранения, и уедут, то затем
непременно вернутся хотя бы с взводом автоматчиков. Тогда, вытеснив наших
бойцов от берега, дорвут мост и, таким образом, расстроят планы наступления
на этом участке. Но выбирать уже некогда: хотя бы сами тридцать хлопцев в
живых останутся, домой вернуться, даст Бог. Ну, не тридцать, а двадцать
девять, - за вычетом его, Леонтия, чего уж там, - четыре "шмайсера" против
одной винтовки...
тридцати"..., - так не думал Леонтий, потому что уверенно брал на мушку
ближнего немца. Хлопнул выстрел, немец споткнулся, на секунду замер на
четвереньках, затем завалился набок. Леонтий прыгнул к другому краю окопа,
прицелился в одну из залегших фигур, выстрелил, таким образом уже
окончательно обнаружив свое местоположение. Застрочили автоматы, засвистели
пули, над головой поднялась пыль. В это время пришла мысль о том, что все
еще может повернуться, как надо: немцы отступят к мотоциклам и уедут
восвояси, не получив информации о том, что делается за холмами. Для этого
нужно вывести из строя хотя бы еще одного немца, желательно с другого
мотоцикла. Из положения лежа этого сделать невозможно: мешает бруствер,
ограничивая обзор, и немцы, конечно, залегли, попрятав туловища за
холмиками. К тому же, высунуться для выстрела из-за огня просто невозможно.
Леонтий мелко перекрестился, передернул затвор, приладил приклад в плечу,
чтобы потом не терять секунду, сориентировал винтовку в сторону, где сейчас
предположительно находились немцы, и в таком положении пружинисто вскочил.
"Эх, мать вашу сто чертей!.." Он выстрелил, в это время с противоположного
боку по его окопу прошла длинная очередь...
несколько дружных винтовочных залпов. Леонтий понял, в чем дело. Ай да
командир! Видимо, оценив верно ситуацию, - идя на подмогу, но уже явно не
успевая, - лейтенант по ходу скомандовал залпы в воздух, чтобы хотя бы таким
образом помочь Леонтию, - испугать немцев: много нас, идем на поддержку! В
дополнение грянуло с реки мощное "ура!" Потом затарахтели мотоциклы и через
минуту это тарахтенье сошло на нет. Еще через некоторое время над Леонтием
склонился лейтенант...
солдата-победителя, дошедшего до Берлина. В том бою он оказался боком к
строке автоматной очереди, точно между двух немецких пуль, которые оставили
на его теле две рваные канавы - на спине и на груди. Пуля, что прошла над
сердцем, разрезала, как ножом, письма и фотографии - их половинки, как
память о войне, а может быть о Божьей помощи, долго хранила семья.
ХОХЛЫ ПОЗОРНЫЕ
жизни - газовое месторождение "Медвежье", которое в свое время осваивал весь
Советский Союз. Впрочем, некоторые регионы в освоении лидировали, поэтому со
временем сложились определенные пропорции преобладающих, в количественном
смысле, национальностей в составе местного населения: русские, украинцы,
татары (затем, во времена рыночного начала, прибавились азербайджанцы).
Однако последние годы смутили прежнюю пропорциональную гармонию, отчетливую
и понятную, прибавив в названный ассортимент разнообразнейшего народу со
всех просторов некогда единой страны, "бессистемно" ринувшегося на
российские севера в поисках лучшей доли. Самый действенный способ зреть этот
"интернационал" - посетить переговорный пункт, где можно услышать всякую
речь, экзотические названия городов и весей, а также, в минуты
ностальгического минора, легко найти земляка и спросить, не знакомясь: "Вы
давно оттуда? Ну, как там?.."
в дневное время пустынном, толкутся человек пятнадцать-двадцать. Сегодня то
же самое. Делаю заказ. "Ждите". Жду. Рассматриваю все, что вокруг.
весеннему месяцу пейзаж. В этом конкретном окне - лишь часть его: освещенная
ртутными фонарями улица, белизна накатанного снега, черные остовы невысоких
зданий, из которых выделяется угрюмая котельная, упирающаяся трубой в
подчеркнутую искусственным светом вечную темень. Картину локальности и
отдаленности от цивилизации поселкового мирка оживляют подъезжающие и
паркующиеся возле переговорного пункта легковые машины.
"по льготному", пытаются дозвониться из таксофона. Раньше их смуглой братии
здесь было мало, и они при этом разговаривали громко, не обращая внимания на
окружающих, заполняя любое помещение гортанной речью. Сейчас их много, но
ведут они себя гораздо тише, они стали как все.
стесняясь того, что им нужно пообщаться на своем языке, - который здесь уже
давно не в ходу, даже среди этнических украинцев, вырастивших на Севере
вполне русских детей, - разговаривают граждане Украины, вахтовики, - самая
бесправная часть населения нынешнего Севера.
молодой высокий блондин. Характерный выговор русских слов в "восточном"
оформлении, несколько похожий на классический жаргон "новых русских", выдает
в нем уроженца солнечного Узбекистана с далеко не тюркской фамилией:
например, Иванов или Коваленко.
звонит на родину молодой татарин, поздравляет девушку, нежно называет
татарское имя, сложное для запоминания, но, в том числе и по этой причине,
необычайно певучее. Отвернувшись от всех, насколько возможно, он глушит
голос и, втягивая голову в плечи, бережно прикрывает телом то далекое и
одновременно близкое для него имя, которое произносит.
Москва.
с клубами морозного пара, с удовольствием отряхиваясь, в зал ожидания
вплывает огромная рыжая псина. За ней неверной походкой появляется невысокий
мужичишка, критически оглядывает зал и со словами "Майкл, ко мне!.."
вонзается задом в свободное кресло. К окошку проходят две дамы, очень
похожие одна на другую. По обрывкам фраз становится понятно, что одна из них
является женой пьяного мужичка, другая, несложно вычислить, - сестрой жены.
обращаясь, видимо завершая монолог, начатый еще на улице, а может быть и
того раньше. - Проиграли...
уберите.
лебяжьей шапке и норковой шубе, которая оказалась сидящей по правую руку от
мужичка и которая сейчас, насколько возможно, старательно от него
отстранилась.
что она, надув щеки, показывая, что ей трудно дышать, отвернулась.
недавно. Интеллигенция... А раньше, между прочим, здесь собак было - как
людей. В столовых, на почте, в аэропорту - одни собаки. Ик!.. И хохлы.
нос, гнусаво объяснила женщина.
потому что он, неожиданно для его самоуверенного состояния, командует своему
питомцу, развалившемуся у ног хозяина:
Разлегся, иж ты! На улицу! Ждать!
мужичка читалась гордость дрессировщика. Когда хвост собаки исчез за дверью,
мужичок опять критически оглядел зал.
салоедов! Ну, хохлы позорные, ну надо же так проиграть! А? И кому?.. - здесь
последовало несколько крепких выражений.
кто потупил взор. Мужичок продолжил монолог с применением стандартных
оборотов из ненормативной лексики. Наверное, ему уже нравилось, что он
повергает всех в неудобное состояние. Во всяком случае, мне так показалось.
Поэтому я решил прервать это глумление и, поймав его плавающий взгляд из-под
тяжелых, наполовину опущенных век, сказал, как можно спокойнее, обыденнее,
решив, впрочем, что в данной ситуации имею право обратится к этому экспонату
на "ты":
Конюшевский Владислав
Посняков Андрей
Пехов Алексей
Флинт Эрик
Сертаков Виталий
Володихин Дмитрий