Чтение 31–й страницы книги ~Пангоды~

"неперспективного" мяса. Часа через два "очередная" пытка завершается
вручением мне двух килограммов завернутого в кровавую бумагу "нечто"
(которое дома жена, прощающе вздохнув, охарактеризует тоже широкосмысловым
"ничего").

На следующий день коллега по работе, известный более как
часовщик-надомник, отечески заметил:

-- Видел я тебя вчера в очереди... М-мм! -- он поморщился с укором. --
Некрасиво. Не престижно. Только жить начинаешь -- и в очередь.

На мой несколько запоздалый для человека, уже окончившего технический
вуз, вопрос: что же престижно? -- коллега ответил:

-- Ну, вот, если бы ты был, к примеру, как и я, часовщик или, там,
другой полезный человек... Пришел бы к рубщику и сказал: привет, как
часики-то, -- ходят? Отруби-ка от ляжечки, только много не надо, лучше
послезавтра за свеженьким заскочу. Домой приходишь -- ну, прикинул разницу?
-- ты ж в глазах жены -- котируешься!..

Нельзя сказать, что мне открылась какая-то тайна, но после этого я,
видимо, уже не случайно, из череды ежедневных знакомых прохожих стал
вычленять одну фигуру, если она вдруг попадалась на моем пути. Этой фигурой
был грузчик. Или рубщик. Не важно. Одно ясно: это, в тогдашнем рациональном
понимании, был "котируемый" человек.

Каждый вечер он, возвращаясь с работы домой, проходил мимо крошечного
сквера, по пангодинскому "бродвею" -- центральной пешеходной дороге шириной
в две бетонные плиты, которая была одновременно и проспектом, и тротуаром.
Это был не просто проход через центр поселка "котируемого" человека. Это
была сказка. Это была песня.

Он всегда нес, как кувшин величавая грузинка (но не опустившая гордых
очей к долу, а смотрящая поверх всего, поверх суеты...), держа на поднятой
до уровня плеча ладони, завернутое в многослойную атласную коричневую
бумагу, "нечто". Совсем неважно, чем конкретно было это невидимое "нечто" --
куском говядины, банкой птичьего молока или ячейкой "козьих яиц". Это был
жезл, скипетр -- символ непохожести, знак обладания, знак власти. Это было
понятно всем окружающим, и именно это было важно для "котируемого" человека
-- так он шел, так он нес.

-- В 1982 году мы приехали в Лабытнанги, где меня назначили
замдиректора торгово-закупочной базы. По железной дороге с Большой земли
грузы поступали на базу, оттуда авиацией развозились в Надым, Уренгой,
Пангоды. В 1983 году из УРСа ПО "Тюменьгазпрома" пришло предложение
поработать на горячем рубеже: в Пангодах, замначальника по торговле ОРСа. Я
согласился.

Это действительно было горячее время. Пангодинский ОРС был пионером на
освоении Нового Уренгоя, мне лично пришлось участвовать в выходе надымских
газовиков на Ямбург. Мы там организовывали питание бригад первопроходцев.
Открывали первую столовую, магазин. Были проблемы с водой: артезианской воды
не было, приходилось использовать привозную, в крайних случаях брали ее из
речки. Хлеб выпекали на судне, на плавучей пекарне. Благодаря
самоотверженной работе всего коллектива, сбоев в работе не было, работали
сутками, спали в столовой...

В 1985 году меня направили в загранкомандировку, во Вьетнам, на
обслуживание объектов Мингазпрома в этой стране.

Южный Вьетнам. Здесь базировалось СП "Вьетсовпетро", разбуривался
нефтеносный шельф, работали интернациональные бригады. Наше ТБП
(торгово-бытовое предприятие) обеспечивало функционирование объектов
торговли и общепита. Пришлось осваивать и вьетнамскую кухню, которая
существенно отличается от европейской. Пригодилось знание французского
языка. Немного научился вьетнамскому.

Мне понравился этом трудолюбивый мирный народ. У нашей семьи (со мной
во Вьетнаме постоянно проживали жена и сын) там осталось много друзей.
Считаю, что оставил добрый след на той земле. Перед отъездом на Родину
Вьетнамское правительство страны наградило меня вьетнамской медалью "Дружбы
народов".

Командировка продолжалась три года. В восемьдесят девятом вернулся в
Союз. Приехал в родную Полтаву. Настрой был закончить одиссею, но в Пангодах
остались вещи, мебель...

Когда подлетал на вертолете к Пангодам -- сердце защемило. До сих пор
думаю: много видел, во многих местах побывал -- почему именно здесь оно
защемило? Уже в воздухе почувствовал: останусь! В этом же году стал
начальником ОРСа.

... Разгар "перестройки", талонная эпоха, "борьба с алкоголизмом". В
Пангодах -- как и по всей стране. Помню, жена приятеля пришла из магазина и
сказала радостно своей маленькой дочурке, разворачивая покупку: "А я тебе
панталончики купила!" Дочка, уловив в словосочетании знакомое, характерное
для того времени, понимающе спросила: "Что, и трусики -- по талончикам?"

Распределением вино-водочного товара в поселке занимался тогда один
магазин, на окраине. Унизительные, промороженные "блокадные" очереди... Над
дверью магазина сделали, в духе времени, вывеску, осторожную и нейтральную,
-- "Бакалея". Но среди людей он получил иное, народное, название:
"Альбинарий", -- буквально это являлось производным от имени и строгой, и
веселой хозяйки магазина, одной из самых неординарных людей поселка. Имя
получилось, без преувеличения сказать, "вечным": уже давно в этой бакалее,
ставшей рядовым, невзрачным продовольственным магазинчиком на поселковой
окраине, работают другие люди. Здесь без всякой очереди, списков, талонов
можно приобрести все, что душа пожелает, в том числе почти фантастическое
когда-то чешское пиво, -- но название осталось то самое, народное,
историческое: "Альбинарий". Я недавно спросил у сына: что тебе
представляется, когда ты слышишь это слово? Он ответил: аквариум. Ну и
хорошо, вслух подумал я. Сын посмотрел удивленно, наверное, подумал:
заговариваться начал предок...

-- Я принял сложное хозяйство, которое оказалось в тяжелом состоянии по
ряду причин. Разгул "перестройки". Жесточайшее распределение, бартер.
Трудная ситуация с кадрами, разброд и шатание в коллективе, перерасход
заработной платы на полгода вперед, люди два года не получают премии. Все
смотрят на меня. Теперь признаются, что думали: сломаюсь, сбегу. За короткий
отрезок времени удалось сплотить коллектив, заставить поверить в свои силы,
в будущее ОРСа. В некоторых случаях, например в оплате за сверхурочные
работы, наперекор правилам бухгалтерии УРСа, пришлось брать огонь на себя.
Через девять месяцев работы меня вызвали с отчетом в Тюмень. Ехал туда с
тяжелым сердцем. Но там меня поняли, не последнюю роль сыграла позиция
тогдашнего Генерального директора Надымгазпрома Ремезова, который, зная
тяжелое положение в Пангодах, нас всячески поддерживал. В этом же году по
результатам работы коллектив получил переходящее Красное Знамя, и для нас
это был не кусок материи, это было признание нашей победы -- над
обстоятельствами, над самими собой...

Благодаря работе коллектива ОРСа, глубоко северный населенный пункт
Пангоды всегда был обеспечен продуктами первой необходимости, а сделать это
порой, например, в предзимнюю заготовительную кампанию, было ох как не
просто. А позже, когда наступили "рыночные" времена, ОРС, ценой невероятных
усилий, продолжал делать не то, что выгодно, а то, что нужно. Я нормально
отношусь к частной торговле. Хорошо, что магазинов стало много -- у людей
появился выбор, рынок относительно насытился, кое в чем мелкий частник
закрывает временные пробелы орсовской, я считаю -- основной, торговли.

Сейчас модно обвинять промышленные гиганты в закостенелости,
монополизме. Что, мол, эти качества, идущие из прошлого, и есть тормоз
экономики, в том числе и на местном уровне. Да, ОРС по определению --
монополист. Когда-то -- абсолютный (потому что раньше так нужно было),
сейчас -- в том смысле, что сравнимых с ним снабжающих организаций, фирм в
Пангодах нет. Это и не хорошо, и не плохо -- это факт. Торговля, ее формы,
-- функция времени.

Сменилось время. Раньше был дефицит товаров, сейчас -- дефицит денег.
Что хуже?.. Борьба продолжается, наверное, жизнь так устроена: без борьбы
никак не получается. Или это только у нас так "не получается"?

По большому счету, мне хочется одного: чтобы торговый человек был вне
политики, не нес в себе и на себе ее вину. Я всегда интересовался мировой
историей торговли -- ее сложившимися веками законами, традициями,
принципами. Так вот, во все времена купец был как бы "между", если так можно
сказать, политикой: идет война, а купец проходит между воюющими сторонами,
никто не считает его врагом, никто его не трогает. Наверное, потому, что
противники понимали: каждому -- свое. Мне хочется, чтобы и в нашей стране
политики и, вообще, люди это понимали.

... Яркое раннее утро выходного дня. Пангоды только просыпаются. Захожу
в чистый, уютный частный магазинчик. Играет тихая музыка. Это аквариум, я --
внутри. Перед глазами плывут радужные разводы от разноцветных и блестящих
этикеток, стекла, фарфора... По понятиям двадцатилетней давности --
маленький рай на земле. Я первый посетитель, потенциальный покупатель. Из-за
прилавка выходит -- так, оказалось, принято в этом магазине встречать
"первого" -- выплывает, ослепительно радостная девушка-рыбка, фея и
приветствует: "Доброе утро!" Как будто всю жизнь меня ждала. Я смущен,
что-то мямлю себе под нос... Это от неожиданности, я знаю, со мной такое
бывает. Ведь я, как ни хорохорюсь, как ни стараюсь выглядеть "под
современного", все же человек из другой эпохи.

ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ФАКТОР

Валентина Петровна Шевченко к Северу привыкала легко. Может быть,
потому, что прибыла она в этот суровый край отнюдь не из жарких мест -- из
Кемерово, потому, что была молода, полна энергии. А скорее всего, к чему она