Чтение 35–й страницы книги ~Жестокость~

запустил обе руки в воду, добывая со дна серый илистый песок.

Натирая лицо и все тело этим песком, он без умолку что-то такое напевал
себе под нос. Потом сказал:

- А я, ребята, сам вчера лекцию хорошую слушал. Оказывается, милиции-то
не будет...

- Как это милиции не будет?

- Вот так! - торжествующе заявил Васька, уже весь как черт измазанный
мокрым песком и илом. И даже волосы его слиплись и встали дыбом, как рога.
- Оказывается, все это прекращается - и милиция, и уголовный розыск. И
судить тоже никого не будут...

- Кто это тебе сказал?

- Как то есть кто? Лектор. Приехал, я не знаю откуда. Кажется, из Читы.
Вчера у нас на электростанции читал лекцию. Потом будет, говорят,
выступать в клубе Парижской коммуны...

- И что же он говорит?

- Да он много чего говорит. Но это верно, я сам своими ушами слышал,
что уголовного розыска больше не будет. Все это отменяется. Вплоть до
прокуратуры.

"Хорошенькое дело! - подумал я. - Мы завтра едем на операцию, а тут вон
какие новости!"

- Брехня это все, - сказал Венька, опять развалившись на плотах и
жмурясь от солнца. - Брехня, я тебе говорю...

- А вот и не брехня! - настаивал Васька, подпрыгивая на одной ноге на
том осклизлом и вертящемся бревне, по которому ходил Венька. - Лектор
приводит данные из книги Ленина. Я только забыл, какое название. У меня
записано...

- А кто же, по-твоему, бандитов будет ловить? - спросил я Ваську. - Вы,
что ли, с лектором их будете ловить?

- А бандитов вовсе не будет, - покачнулся Васька. И, не удержавшись на
бревне, бултыхнулся в воду.

Из воды, отфыркиваясь, он закричал:

- Я вам это верно говорю, ребята! Можете кого угодно спросить, кто был
на лекции. Я потом сам переспрашивал. Это верно, что все отменяется...

Мы лежали на плотах и смотрели на Ваську, изображавшего, как плывет
дохлая свинья, как купается пугливая барыня, как идет на дно утопленник.

Васька был прирожденным артистом. Принявшись изображать в воде, кто как
купается, он, должно быть, тотчас же забыл только что сообщенную новость.

Нас эта новость тоже не сильно взволновала. Мы поняли, что тут какое-то
недоразумение. Васька чего-то не понял, недобрал в рассуждениях лектора. И
мы сказали ему об этом, когда он вылез из воды.

- Нет, я все хорошо понял, - прыгал он опять на одной ноге, стараясь
вытряхнуть воду из уха. - И домзаков тоже не будет. Лектор это прямо
говорит...

- А когда не будет? - насмешливо спросил Венька, подымаясь с бревен. -
Завтра, что ли?

- Не завтра, но при коммунизме, - сказал Васька.

Венька смыл с ног присохший ил и водоросли и стал одеваться с той
обстоятельностью и аккуратностью, которые мне всегда нравились в нем.

Одевшись полностью, замотав портянки и натянув сапоги, он стал
застегивать поясной ремень и сказал:

- Это правильно, я читал, при коммунизме никаких властей не будет. При
коммунизме все будет зависеть от совести людей...

Я еще раз потрогал свою выстиранную и растянутую на бревнах тельняшку.
Она уже просохла. Я тоже стал одеваться, поглядывая, как причесывается
Венька. Наклонившись над водой, он обмакивал в воду расческу, чтобы
получше примять высохшие после купания волосы.

- Значит, я правильно вам сказал, - обрадовался Васька, продолжая
прыгать то на левой, то на правой ноге.

- В общем, правильно, - согласился Венька. - Но надо было только
сказать, что это будет при коммунизме. И лектор, наверно, так говорил...

- Ну да, - подтвердил Васька. - Он все время и говорил о том, как мы
будем жить при коммунизме, какие будут города, заводы. И вообще, как все
будет, когда наступит коммунизм...

А что он наступит очень скоро, в этом, конечно, никто из нас не
сомневался.

Ни нам, ни Ваське Царицыну, ни, может быть, даже заезжему этому лектору
не дано было тогда вообразить, через какие еще неслыханные страдания
должен будет пройти весь наш народ, раньше чем в историческом далеке
забрезжут огни социализма.

Васька остался купаться, а мы с Венькой пошли по отлогому откосу в
гору, чтобы пересечь маленький садик на берегу реки, прежде называвшийся
Купеческим, а теперь - имени Борцов революции.

Много было уже переименовано в этом небольшом уездном городе - и
учреждения, и улицы, и сады, - а люди все еще жили здесь в большинстве
своем по-старому. Даже не то что по-старому, но с боязливой оглядкой, с
выжидательной осторожностью, тревожимые то смутными слухами, то
предчувствиями, то внезапными выстрелами в ночи.

Мы были пришлыми в этом городе. У нас здесь не было ни родных, ни
знакомых. И мы неохотно заводили новые знакомства, чтобы случайно не
оказаться в обществе враждебных нам людей.

Власть менялась здесь трижды за короткий срок. Уходили красные,
приходили белые, потом опять утверждались красные. И у каждой власти,
естественно, были свои приверженцы в этом добротном деревянном городе,
омываемом, как сказали бы поэты, сумрачным океаном тайги.

Те, кто активно участвовал на стороне побежденных, вынуждены были уйти
из города или притаиться в нем в надежде на перемены.

Победители же еще не чувствовали себя полными хозяевами положения,
потому что хозяйством города, его торговлей и экономикой практически
верховодили новоявленные предприниматели, так называемые нэпманы. Им
принадлежали многие магазины и лавки, скупочные конторы и даже заводы,
правда, небольшие: лесопильный, кожевенный и шубный.

И все-таки мы верили, что скоро наступит коммунизм. Мы верили в это
даже вопреки тому, что против садика имени Борцов революции, из которого
мы вышли на базарную площадь, уже был отремонтирован двухэтажный дом, и
маляры, громыхая босыми ногами по железной, свежеокрашенной крыше,
подымали на уровень второго этажа большую вывеску: "И.К.Долгушин.
Кондитерский магазин".

- Ты смотри, и стекло хорошее где-то добыл! - показал Венька на отмытые
окна дома, позолоченные косыми лучами предзакатного солнца. - А говорят,
стекла нигде нету...

Долгушин укреплялся в городе как завоеватель. Вытеснить его с этих
позиций будет, пожалуй, не так-то легко. Не легче, быть может, чем поймать
и обезвредить Костю Воронцова. Но и Воронцов ведь еще не пойман. И
неизвестно, удастся ли его поймать.

Край неба внезапно потемнел, когда мы переходили базарную площадь.

- Будет сильный дождь, - посмотрел я на небо.

- Не скоро, - сказал Венька. - Хотя давно бы пора. Жарко. - И
остановился у бочки с квасом, возвышавшейся на телеге. - Будешь?

- Нет, - помотал я головой, - лучше дома попить чаю...

- Ну, как хочешь. - Венька протянул продавцу деньги и подставил под
медный кран литую стеклянную кружку.

Потом он купил у лоточницы два треугольных пирога с черемуховой
начинкой, один дал мне и, откусив, засмеялся:

- А про деньги Васька Царицын еще не знает...

- Про какие деньги?

- Ну, что денег при коммунизме тоже не будет. Я это читал. Все будут
выдавать без денег...

Это для меня было новостью. Я про это еще не читал. И мне захотелось
представить себе, как же будет выглядеть базар, если денег не будет.

И так постоянно: мысли о близком и дальнем, о будущем и настоящем шли
почти одновременно в нашем сознании. О будущем мы думали даже чаще,
взволнованнее, чем о настоящем.

У закрытого амбара стоял шарманщик с деревянной, как колотушка, ногой.
На такой же ноге стояла подле него поддерживаемая им за ремень, обитая
позолоченной жестью, обвешенная разноцветными стекляшками шарманка. А на
шарманке, над ящиком с билетами, сидела белка с пушистым хвостом. Она
держала в лапах незрелую, еще зеленоватую шишку с орехами и не грызла ее,
а поглядывала по сторонам, так же, как шарманщик, - нет ли желающих
проверить свое счастье, узнать свою судьбу.

Мы с удовольствием бы сами заплатили дорого, чтобы узнать свою судьбу,
узнать, как сложится все через десять, через двадцать или тридцать лет. Но
мы уже не верили в белку, в то, что она может предсказать.

Мы просто стояли в стороне, у закрытого амбара, доедали пироги и
рассеянно смотрели на все, что происходило вокруг нас.

Молодая женщина развязала зубами узелок на носовом платке, вынула
деньги, подала шарманщику.

Белка, тотчас же отложив шишку, деловито, как конторщица, стала рыться
лапками в ящике. Наконец она вынула синий билетик. Шарманщик развернул его
и прочитал женщине:

- "Бойся пуще всего черного глаза. Тебя преследует черный глаз".

- Женский или мужской? - испуганно, почти шепотом спросила женщина.

- Чего это?

- Какой глаз-то меня преследует, скажите, пожалуйста, гражданин, -
мужской или женский?

- Этого уж я не знаю, - пожал плечами шарманщик. - Если желаешь, можешь
приобрести еще один билет. Может, белка сделает тебе прояснение твоей
судьбы.

Женщина снова развязала зубами узелок и приобрела еще один билет. Белка
его вынула. Шарманщик прочитал:

- "Мужчины слишком коварны. В замужестве особого счастья не жди".