Чтение 41–й страницы книги ~Жестокость~

третий, с окровавленной бородой.

- Убили? - спрашивает Веньку начальник, глядя на бородатого.

- Да нет, это не Воронцов, - отвечает Венька. - Это Савелий Боков.
Оказал сопротивление. Ничего нельзя было сделать. И Кологривова сильно
ранили. Наверно, умрет...

- Ну и пес с ним! - говорит Воробьев. - Прости меня господи. Ведь как
озорует, как озорует! Даже в царское время не было такого озорства...

Я смотрю на проезжающую мимо телегу, на мертвого Савелия Бокова. Вот,
значит, какой он, этот Савелий, именем которого мы зимой вошли в избу
Кланьки Звягиной.

- Бывший прапорщик, - смотрит на него Воробьев. - Я с ним в одном полку
служил в германскую импери...алистическую. - И кричит мужикам, сидящим на
телеге: - Там внизу остановитесь! Я потом к вам подъеду. - И опять
вздыхает, провожая взглядом телегу. - Тоже вполне порядочные бандиты эти
мужики, не гляди, что сейчас тихие. Я их обоих знаю. Братья Спеховы. У них
и отец бандит, хотя и старичок...

Странно все это. Бандиты везут на телеге убитого бандита и подчиняются
распоряжению старшего милиционера Воробьева.

Я оглянулся. Они действительно остановились внизу.

На взгорье я наконец все вспомнил. Вот мимо этого забора мы проходили
на лыжах зимой. За забором лаяли и гремели цепями собаки. Они и сейчас
лают.

Мы проезжаем дальше. И вот уже виден весь дом Кланьки Звягиной. Мы
въезжаем в распахнутые ворота.

Во дворе на телеге со связанными за спиной руками молча лежит босой, в
разорванной шелковой рубахе красивый молодой мужчина с русой, аккуратно
подстриженной бородой. Он жадно дышит раскрытым ртом, и широкая, сильная
грудь его, чуть поросшая рыжим волосом, нервно вздрагивает.

На груди фиолетовой тушью наколота надпись: "Смерть коммунистам".

- Гляди, чего написал, - читает надпись Воробьев. И спрашивает: - Ты
каким же местом думал-то, бандитская морда, когда эти слова писал? - И,
послюнив палец, трогает надпись. - Это же вечное тебе будет клеймо. С
этими словами и помрешь...

Бандит не удостаивает Воробьева даже взглядом. Он не мигая смотрит в
голубое, нежно-голубое небо. На небе ни облачка.

В глубине двора, у высокой колоды, привязаны крупные сытые лошади. Они
спокойно хрумкают овес и поблескивают крутыми, лоснящимися задами. На этих
лошадях приехали бандиты из глубокой тайги. На них они и уехали бы, если
бы не случилось всего, что случилось.

- А этого куда? - спрашивает Бегунок, выходя из избы и показывая в
распахнутые двери на бандита, лежащего в сенях на соломе.

- Кончился он?

- Кончился.

- Кладите их рядом, - приказывает Воробьев.

- Но этот же мертвый, а этот живой, - вмешивается Коля Соловьев,
подходя к телеге.

- Ничего, - говорит Воробьев, - кладите их рядом. Они дружки. Им обоим
одна дорога.

На крыльце появляется наш начальник. Он уже обошел весь двор, побывал в
избе и вышел вспотевший, сердитый.

- Ты тут глупостей не устраивай, - выкатывает он глаза на Воробьева. -
Ты представитель чего? Ты представитель власти. Значит, что? - Воробьев
испуганно и почтительно вытягивается. - Значит, глупостей творить не
нужно. Живой пусть так и остается, как живой. А мертвого надо на другую
телегу.

Начальник отдает еще какие-то распоряжения Веньке и, взобравшись в
седло, выезжает из ворот в сопровождении Пети Бегунка.

Мы остаемся во дворе без начальника. Нас остается всего пять человек:
Венька Малышев, Иосиф Голубчик, Коля Соловьев, старший милиционер и я. А
незнакомых во дворе становится все больше.

Мне еще непонятно, кто тут бандиты и кто просто жители этой заимки. И
вообще непонятно, как это все произошло, кто связал "императора всея
тайги", кто убил Савелия Бокова и кто смертельно ранил Кологривова. Многое
еще непонятно.

В избе, в полутьме от задернутых на окнах занавесок, я не сразу узнал
Лазаря Баукина. Он сидел у стены за столом, все еще уставленным бутылками,
стаканами, тарелками с оставшейся едой, и негромко разговаривал с Венькой.
Похоже, о чем-то договаривался.

Тут же у печки на табуретке сидела, как мне показалось, немолодая
женщина в темном платке, по-монашески повязанном. Она вставила в разговор
мужчин какие-то слова, но Лазарь грубо ее оборвал:

- Ты, Клавдея, помолчи. Тебе самая пора помолчать сейчас...

Как же это я не узнал Кланьку? Будто тяжелая болезнь изменила ее. И она
не показалась мне теперь такой красивой, как тогда, зимой. Даже странно,
что я готов был жениться на ней в ту метельную, суматошную ночь.

Я услышал, как Лазарь сказал:

- Ты, Веньямин, ни об чем не тревожься. Как ты поступаешь, так и мы
поступаем. Уговор дороже денег. Мы проводим вас до самого места. И я сам в
Дудари явлюсь. Будет нужно меня судить, пускай судют. Я весь наруже. Был в
банде, товарищи мои бандиты на меня не обижались. И ты не обижайся, что я
тебя тогда подстрелил в Золотой Пади...

- Об этом незачем теперь говорить, - отодвинул от себя пустую бутылку и
стакан Венька и облокотился на стол. - Надо думать, Лазарь Евтихьевич, как
дальше жить...

Наверно, всякого бы удивило, что они так, сравнительно спокойно, ведут
какой-то разговор, когда в сенях на соломе все еще лежит мертвый
Кологривов, а во дворе на телеге ворочается связанный Костя Воронцов и
вокруг него толпятся неизвестные люди.

- Туман. Во всем туман. Во всей жизни нашей туман, - сказал Лазарь
Баукин и стал вылезать из-за стола так, что загремела посуда на столе. -
Но уж если дело сделано, об том тужить не надо. Все равно какой-то конец
должен быть... - Он увидел на полу смятую фуражку-капитанку с блестящим
козырьком, наклонился, поднял. - Это чей картуз?

- Это... этого, - затруднилась с ответом Кланька.

- Кологривова, что ли?

- Да что вы, ей-богу, разве не знаете, чья это фуражка? - будто
обиделась Кланька. - Это ж Константина Иваныча фуражка...

- Отнеси ему ее.

- Нет, уж вы сами относите. Сами вязали его, сами и относите...

- А ты что, невеста, жалеешь жениха?

- Никого я не жалею, надоели, осточертели вы мне все! - отвернулась
Кланька и пошла в сени. - Вон как ухалюзили избу! Нахлестали кровищи, все
забрызгали. Кто это будет замывать?

Мне подумалось, что Кланька словами этими, вспышкой мелочной ярости и
хозяйственной озабоченностью и суетой хочет спрятать что-то в душе своей,
старается не показать, что она чувствует сейчас. А ведь, наверно, она
что-то чувствует. Ведь не корова же она.

Я вспомнил, что вот на этой печке зимой всю ночь стонал и кряхтел
старик. Я спросил у Кланьки, где он. Она сделала любезное лицо и как будто
даже улыбнулась.

- Крестный-то? Помер он. Зимой еще помер. Здравствуйте! А я и не
признала вас второпях... Еще раз здравствуйте...

И ни тени огорчения не было на ее припухшем лице.

- Отнеси ему, Клавдея, картуз, тебе или кому говорят? - опять зачем-то
приказал Лазарь. - И сапоги эти отнеси. Это его? - кивнул он на фасонистые
коричневые сапоги.

- Да чего вы ко мне пристали! - отмахнулась она. И заискивающе
заглянула в глаза Веньке. - Чего он ко мне пристал, товарищ начальник?
Я-то тут при чем?

- Вот гляди, Веньямин, какие бабы бывают, - показал на нее Лазарь
Баукин. - Пока Костя царствовал, она юлила вокруг него. Даже плакала, что
Лушка его, видишь ли, завлекает. А сейчас... Вот гляди...

Но Венька молчал. Он как будто стеснялся этой женщины и старался не
смотреть на нее.

И только когда мы выехали из ворот, он оглянулся на окна ее дома под
серебряной крышей и сказал:

- Да, бывает по-всякому.

21

Даже на большаке, когда мы далеко отъехали от Безымянной заимки, было
слышно, как протяжно и грозно ревут медведи, справляя свои свирепые
свадьбы в глубине тайги. Но теперь, наверно, никого уже не пугал и не
тревожил этот рев.

Только, может быть, я один представлял себе, как самцы сейчас встают на
дыбы, как рвут друг друга когтистыми сильными лапами, как летит с них
клочьями линялая шерсть. А где-то в стороне сопит, стоя на четвереньках и
поглядывая на них, красивая медведица, которая достанется победителю,
которая будет любить победителя - того, кто окажется сильнее, крепче.

Венька ехал рядом со мной, но все время молчал, задумавшись о чем-то.
Лицо у него опять почернело, как тогда, после ранения.

Чтобы немножко взбодрить его, я сказал:

- Все-таки ты здорово это организовал...

- Что организовал?

- Ну, всю эту операцию. Никто ведь не думал, что вот так запросто к нам
попадется в руки сам "император всея тайги". По-моему, даже начальник в
это дело не сильно верил. Если бы не ты...

- Да будет тебе ерунду-то собирать! - поморщился Венька. - Это и без