нетерпения, размышляя о том, что мальчишки ничего не теряли от этого
ожидания.
Иногда я спрашивала себя, почему я не показываю родителям всю ширину
моего словарного запаса: зачем лишать себя такой власти? Верная, сама того
не зная, этимологии слова "дитя", я в смущении чувствовала, что, заговорив,
лишилась бы некоторых знаков внимания, которые обычно оказываются магам и
умственно отсталым.
На юге Японии апрель необыкновенно теплый месяц. Родители отвели нас на
море. Я уже очень хорошо знала океан, благодаря заливу Осаки, который
когда-то был так переполнен нечистотами, что можно было в них плавать. Мы же
приехали с другой стороны страны, в Тоттори, где я открыла Японское море,
красота которого меня покорила. У японцев это море мужского рода, в
противоположность океану, который они считают женщиной: это различие меня
озадачило. И сегодня я разобралась в этом не больше.
Пляж в Тоттори6 был большим как пустыня. Я пересекла эту
Сахару и достигла кромки воды. Она боялась так же, как и я: как робкий
ребенок, она то подавалась вперед, то отступала без конца. Я повторяла за
ней.
Все мои нырнули в нее. Моя мать позвала меня. Я не решилась следовать
за ними, не смотря на спасательный круг, надетый на меня. Я смотрела на море
с ужасом и вожделением. Мать взяла меня за руку и повлекла. Внезапно, я
лишилась земного притяжения: вода подхватила меня и вытолкнула на
поверхность. Я издала вопль удовольствия и экстаза. Величественная как
Сатурн, с кругом вместо кольца, я оставалась в воде часами напролет.
Пришлось вытаскивать меня силой.
- Море!
Это было мое седьмое слово.
Очень быстро я научилась плавать с кругом. Достаточно было колотить
ногами и руками и получалось нечто похожее на плавание щенка. Поскольку это
было утомительно, я держалась там, где мои ноги доставали до дна.
Однажды случилось чудо. Я вошла в море и зашагала прямо в сторону
Кореи, я обнаружила, что дно больше не опускается. Оно приподнялось для
меня. Христос шагал по воде, я заставляла подниматься морское дно. Каждому
свое чудо. Восхищенная, я решила шагать, не замочив головы, до самого
континента.
Я углублялась в неизведанное, топча мягкое и такое податливое дно. Я
шагала, шагала, удаляясь от Японии, гигантскими шагами, думая о том, как
здорово было обладать такими способностями.
Я шла и шла и вдруг упала. Доска из песка, которая несла меня до сих
пор, провалилась. Я потеряла опору. Вода поглотила меня. Я попыталась
барахтать руками и ногами, чтобы вернуться на поверхность, но каждый раз,
когда моя голова оказывалась наверху, новая волна накрывала меня, словно
палач, стремящийся вытянуть из меня признание.
Я поняла, что тону. Когда мои глаза показывались из моря, я видела
пляж, который казался мне таким далеким, моих родителей, которые отдыхали и
людей, которые неподвижно наблюдали за мной, верные старинному японскому
принципу никогда никому не спасать жизнь, потому что это принудило бы
человека к слишком большой благодарности.
Зрелище этой публики, присутствующей при свершении моей смерти, было
еще ужаснее, чем самая кончина.
Я крикнула:
- Тасукете!
Тщетно.
Тогда я решила, что не время было стесняться французского языка, и
перевела свой предыдущий крик, вопя:
- На помощь!
Должно быть, так и было, вода хотела добиться от меня, чтобы я
заговорила на языке своих родителей. Увы, эти последние не услышали меня.
Зрители японцы соблюли свой принцип невмешательства до того, что даже не
предупредили моих родителей. И я смотрела, как они внимательно следят за
тем, как я умираю.
Вскоре у меня не осталось больше сил двигаться, и я отдалась течению.
Мое тело скользнуло под воду. Я знала, что эти моменты были последними в
моей жизни, и не хотела их пропустить. Я открыла глаза и то, что я увидела,
очаровало меня. Солнечный свет никогда не был так красив, как сквозь толщу
воды. Движение волн порождало сверкающие разводы.
Я забыла о страхе смерти. Мне казалось, что я оставалась там часами.
Чьи-то руки вырвали меня и подняли к воздуху. Я сделала глубокий вздох
и взглянула на того, кто меня спас: это была моя мать, она плакала. Она
отнесла меня на пляж, сильно прижимая к своему животу.
Она завернула меня в полотенце и сильно растерла мне живот и спину:
меня стошнило, и вылилось много воды. Потом она укачивала меня, рассказывая
сквозь слезы:
- Это Хьюго спас тебе жизнь. Он играл с Андре и Жюльетт, когда,
случайно, увидел твою голову в тот момент, когда она исчезла в море. Он
предупредил меня и показал, где ты была. Без него ты бы умерла!
Я взглянула на маленького евразийца и сказала торжественно:
- Спасибо, Хьюго, ты милый.
Последовало ошеломленное молчание.
- Она разговаривает! Она разговаривает как императрица! - ликующе
произнес отец, который в одно мгновение перешел от запоздалой дрожи к смеху.
- Я давно разговариваю, - заявила я, пожав плечами.
Воде удался ее замысел: я созналась.
Лежа на песке рядом с сестрой я задала себе вопрос, была ли я
счастлива, что не умерла. Я рассматривала Хьюго как математическое
уравнение: без него - нет меня. Нет меня: понравилось ли бы мне это? Меня бы
здесь не было, чтобы узнать это, логично возразила я сама себе. Да, я была
счастлива не умереть, чтобы знать, что мне это нравится.
Рядом со мной красавица Жюльетт. Надо мной чудные облака. Передо мной
восхитительное море. За мной бесконечный пляж. Мир был прекрасен: жить
стоило.
Вернувшись в Шукугава, я решила научиться плавать. Недалеко от дома в
горах было маленькое зеленое озеро, которое я нарекла Маленьким Зеленым
Озером. Это был рай в жидком виде. Он был теплым и восхитительным,
затерянным в изобилии азалий.
Нишио-сан взяла в привычку каждое утро водить меня к Маленькому
Зеленому Озеру. Я в одиночку открыла искусство плавания как рыба, всегда
головой в воде, с открытыми глазами глядя на затонувшие таинства,
существование которых я обнаружила когда тонула.
Когда моя голова показывалась на поверхности, я видела лесистые горы,
возвышающиеся вокруг меня. Я была геометрическим центром круга в роскоши,
которая не переставала приумножаться.
Соприкосновение со смертью не поколебало мое не сформулированное
убеждение в том, что я являлась божеством. Иначе, почему боги были
бессмертны? Почему бессмертие делает вас божеством? Пион менее величествен
от того, что увядает?
Я спросила Нишио-сан, кто такой Иисус. Она сказала, что не знает этого
хорошенько.
- Я знаю, что это бог, - отважилась она сказать. - У него были длинные
волосы.
- Ты веришь в него?
- Нет.
- Ты веришь в меня?
- Да.
- У меня тоже длинные волосы.
- Да, и потом, тебя я знаю.
Нишио-сан была хорошей, у нее всегда были весомые аргументы.
Мой брат, сестра и Хьюго ходили в американскую школу у горы Рокко. У
Андре среди школьных учебников была книга, которая называлась My frie d
Je u . Я еще не могла читать, но там были картинки. В конце виднелся герой
на кресте и много людей, которые на него смотрели. Этот рисунок очаровал
меня. Я спросила Хьюго, почему Иисус был повешен на крест.
- Чтобы убить его, - ответил он.
- Это убивает людей, если они на кресте?
- Да. Потому что он прибит к дереву гвоздями. Это гвозди убивают.
Такое объяснение показалось мне приемлемым. Картинка от этого
становилась лишь притягательнее. Значит, Иисус умирал перед толпой, и никто
не приходил ему на помощь! Это мне что-то напоминало.
Я тоже побывала в подобной ситуации: я умирала и видела, как люди
смотрят на это. Достаточно было лишь, чтобы кто-нибудь вынул гвозди у
распятого, чтобы спасти его: достаточно было, чтобы кто-нибудь вытащил меня
из воды, или просто предупредил моих родителей. В моем случае, как и в
случае с Иисусом зрители предпочли не вмешиваться.
Несомненно, жители страны, где жил Иисус придерживались тех же
принципов, что и японцы: спасти жизнь кому-либо означало сделать его на всю
жизнь рабом преувеличенной благодарности. Лучше стоило позволить ему
умереть, чем лишить свободы.
Я не собиралась спорить с этой теорией: я только знала, что
чувствовать, что умираешь на глазах у пассивной публики, было ужасно. И я
испытывала глубокую близость к Иисусу, потому что я была уверена, что
понимаю, каким возмущением был охвачен он в тот момент.
Я хотела знать больше об этой истории. Так как правда скрывалась за
прямоугольными страницами книг, я решила научиться читать. Я объявила об
этом решении, но меня высмеяли.