проплюем землю и провалимся.
- "Ночка темна - я боюся..." - звенит веселый голос Снегирева.
Беспечный голос: ночка темная в голове у парня.
Сегодня у нас заседание, неофициальное заседание, свои люди:
побалагурить сошлись.
Удобнейшая комната - завком: всегда пусто. Председатель - человек
занятой, в завкоме ему сидеть некогда, и потому тог, кто слаб, приводи баб,
покупай вино, выбивай дно и веселись в пустом помещении до потери сознания.
Наша семья дружная, все говорить любители, особенно коли разговор
предполагается по душам.
Климов достает грязный, засморканный платок, протирает глаза,
приглаживает усы и спрашивает:
- По какому случаю и кем собраны?
Ответа он не получает. Все заняты досужими пересудами, никто не
обращает внимания на его вопрос.
Мы терпеливо ждем прихода Жоржика Бороховича.
Но вот и они - спевшаяся и спившаяся тройка - Жоржик, Витька Костарев и
Жаренов.
- Желательно посовещаться, - обращается к нам Костарев, - о порядках в
типографии.
- Еще бы не желательно, - поддакивает Андриевич.
Жоржик и Жаренов стоят обнявшись, от обоих попахивает водкой - должно
быть, хлебнули для смелости.
- Да кто нас сюда собирал? - интересуется Архипка.
- Мы, - веско произнес Витька, указывая пальцем на свою грудь. - Мы -
инициативная группа, решившая оживить производство.
- Инициативная группа? Так, так, - неодобрительно бормочет про себя
Климов.
Жаренов протягивает руку вперед, другую засовывает в карман пиджака и
начинает громить типографию:
- Невозможно становится, совсем невозможно. Разве у нас коммунисты
есть? Нет их...
Жаренов растерянно обводит глазами присутствующих, точно ищет между
ними коммунистов.
- Например, Косач партийный. Разве с него что спросится? Он человек
маленький. За все про все будет отвечать администрация. Отвечать-то она
будет, а пока нам - маленьким людям - прикажете в гроб ложиться? Продукты
дорожают, ни к чему не приступись, никаких денег не хватит, надо требовать
прибавку. Прибавки, и больше нам не о чем разговаривать...
Жоржик перебил Жаренова:
- Вообще мы больше не можем. Ни завком, ни ячейка нам ходу не дают...
Новый порядок в типографии надо установить. Никакого начальства! Выберем
сами себе заведующего, и пошла писать губерния. Что выручим - наше, убыток
наш, прибыль наша...
До чего договорились ребята! Откуда мысли такие в голову лезут? Вот я
вас, сукиных детей!..
- Это вы-то - Жаренов с Жоржиком - хозяева будете? - спрашиваю я
разговорщиков. - Хозяева: один пьяница, а другой "жоржик".
- Как ты сказал? - гневно закричал на меня Борохович.
Со стула нетерпеливо вскочил Алексей Алексеевич Костомаров - метранпаж
и честный партиец - и закричал:
- Кого, ребята, слушаете? Жаренов из партии выгнан? Выгнан. За хорошее
партийный билет не отнимут. Мало Жаренов хамил, что ли? А вы его слушаете. И
Жоржику не сегодня завтра лететь из комсомола. Слушатели! Они вам Советскую
власть предложат свалить, вы тоже слушать будете?
- Зачем слушать, и мы говорить начнем, - отозвался Андриевич.
Климов размахнулся, стукнул кулаком по стене, провел пятерней под носом
и обругал Андриевича:
- Тут, брат, не говорить: бить надо.
Жаренов замахал рукой:
- Потише!
- Нет, не тише! Нынче спешить надо! - закричал Климов еще громче.
- Какой нашелся!
- Заворачивай, заворачивай в сторону!
- Вот в морду тебе и заверну!
- А это видели?
Борохович сложил из трех пальцев комбинацию.
А Мишка Якушин схватил со стола линейку да как бахнет Бороховича по
руке.
Жоржик взвыл.
Его попробовал перекричать Костомаров.
- Не слушайте бузотеров, ребята! Они наговорят себе на голову... Пошли
по домам!..
- Требуем прибавки! - завопил Жаренов. - Кто со мной?
К нему пододвинулись Жоржик и Костарев - встали они втроем в углу и
вызывающе посмотрели на нас.
Костомаров усмехнулся и внятно произнес:
- Бузбюро. Как есть бузбюро.
- Бюро? Где? - вдруг послышался голос нашего тихого предзавкома
Шипулина.
Он стоял на пороге, держа в руке разбухший порыжевший портфель.
- Какое бюро? - еще раз просительно обратился он к ребятам.
- Бузотерское, - насмешливо объяснил ему Климов.
- Шутите? - вежливо и робко усмехнулся Шипулин, подошел к столу и начал
копаться в ворохе выцветших бумажек.
- С какой стати шутить? Это ты только шутками занимаешься, - ответил
Костомаров.
- То есть как шутками? - обиделся Шипулин.
- А так, - объяснил ему Костомаров. - Делом ты не занимаешься.
Костомаров говорил правду. Шипулин был человек тихни, недалекий,
неприметный. Уважением среди рабочих не пользовался и держался на своем
месте только благодаря Кукушке, у которого находился в полном подчинении.
- Как тебе не грешно, - беззлобно обратился Шипулин к Костомарову. -
Ведь я занят круглые сутки.
- Да чем ты занят - заседаниями? - засмеялся Костомаров. - В
понедельник у тебя было что?
- В понедельник? - задумался Шипулин. - Бюро кассы взаимопомощи,
правление клуба, ячейка Осоавиахима, партийное собрание...
- Во вторник?
- Во вторник? Культурно-бытовая комиссия, комиссия по работе с
отпускниками, делегатское собрание...
- В среду?
- Кружок текущей политики, завком, культкомиссия, производственная
комиссия да еще открытое партийное собрание...
- А в четверг?
- Библиотечная комиссия, редколлегия стенгазеты и производственное
собрание...
- В пятницу?
- В пятницу? В пятницу пустяки. Собрание уполномоченных по профлинии,
заседание в культотделе да собрание рабочей молодежи.
- Суббота?
- Только бюро ячейки и шефское общество, даже в баню успел сходить.
- А в воскресенье что делал?
- На собраниях был. Утром собрание уполномоченных кооперации, а вечером
собрание членов клуба... Да ты не думай, я на художественную часть не
остался - ушел домой газеты читать.
- Какие газеты? - спросил Костомаров.
- За неделю газеты, по будням времени нет, - скромно ответил Шипулин.
Этот разговор шел при всех, и я не знал, то ли смеяться над
подковырками Костомарова, то ли жалеть Шипулина.
Помаленечку все разошлись.
Ко мне с Климовым подошел Якушин.
- В клуб не пойдете? - пригласил он нас.
- А для чего идти-то? Не видали мы, как цыганочку пляшут? - сурово
отозвался Климов.
- Уж мы лучше в пивнушку, - согласился с ним я.
На лестнице нам встретилась прежняя тройка - Жаренов, Жоржик и Витька.
- Пошли против своего... - злобно упрекнул нас Жаренов.
Климов резко обернулся, смерил взглядом всю троицу и докончил:
- Своего дерьма!
x x x
Лампочка скупо мигала под потолком. Глухая черная ночь обволакивала
типографию.
Лестницы падают вниз, лестницы несутся вверх - типография живет.
Ночь. Идут годы. Часы отсчитывают секунды, годы проваливаются в
прошлое. Еще одна ночь у реала.
Последняя ночь.
Недалеко от меня Климов: завтра, сосед, мы пожмем друг другу руки -
простимся. Сзади меня Андриевич беседует с Якушиным: им попался трудный
набор - таблицы. Тискает сегодня Архипка. Не придется тебе, брат, прописные
мне подавать. Дежурный метранпаж Костомаров безучастно следит за версткой.
Мне холодно. Впервые на работе мои плечи пронизывает озноб.
И тишина. Почему тишина? Почему никто не звонит? Или мы растеряли все
слова?
Последняя ночь. Завтра расчет, прощанье, пенсия: грызня со старухой,
жилищное строительство, увиливание Валентины от стариковских расспросов...
Скука!