Чтение 129–й страницы книги ~Двадцатые годы~

- А теперь представьте себе общество, о котором мечтали Маркс и Энгельс
и которое мы теперь создаем, и подумайте, сохранится ли семья в таком
обществе? Разумеется, сохранится. Счастливый человек не откажется от своего
ребенка, не откажется же он от самого себя, потому что ребенок - это его
собственное и более совершенное воплощение. А если человек любит своего
ребенка, значит, любит и женщину, родившую этого ребенка, потому что
гармонический человек будущего будет просто не способен искать легких и
временных связей.
Слава знал, что Никита Ушаков еще не ухаживает за девушками, ни в кого
не влюблен, для него любовь еще отвлеченное понятие, но именно такие чистые
и уверенные в себе люди и создают хорошие семьи.
Ушаков категоричен, и, боже мой, какие же споры разгорелись в зале!
Как будут воспитываться дети и какими должны быть отношения между
супругами, имеет ли право мужчина разойтись с женой, если у нее от него
дети, кто из супругов должен обеспечивать семью, какие обязательства
возникают у общества по отношению к семье и, наконец, существует ли любовь и
что такое счастье...
И вдруг Славе открылось, до чего же все они выросли. Оказывается, не
один Ушаков читал Кампанеллу...
И вспомнился Славе разговор о будущем года два назад на крыльце
Успенской школы. Как они тогда были наивны! А сегодня ребята так и чешут:
какой будет труд, как повлияет на человеческие отношения покорение природы,
что нужно для гармонического развития личности... Не все, но многие спорили
вровень с Ушаковым, и многие из тех, что выступали сегодня в клубе, еще
покажут себя!
- Ты будешь выступать? - спросил Кузнецов.
Слава пожал плечами:
- Зачем?
- А я скажу несколько слов.
Кузнецов поднялся на трибуну, но заговорил не столько на семейные темы,
сколько возвращал своих слушателей к заботам сегодняшнего дня:
- Заглядывать в завтрашний день, конечно, надо, но не забывайте и о
сегодняшнем, семьи надо не разрушать, а крепить, так легче и дружнее
работается, а дел у нас по горло...
Даже Кузнецов остался доволен диспутом и, что редко случалось, на
прощание крепко и одобрительно пожал руки и Ушакову и Ознобишину.
Никита и Слава вышли на улицу.
- А ты, оказывается, много читаешь, - похвалил Слава Ушакова.
- Я бы еще больше читал, да времени не хватает, - огорченно отозвался
Никита. - Уж больно много у меня дома хлопот...
И заторопился к себе в деревню, он никогда не оставался ночевать в
городе.
Слава услышал за своей спиной перебор каблучков, его догоняла Франя.
- До чего хорошо прошло! - защебетала она. - Как ты думаешь, Кузнецову
понравился мой доклад?
Она принялась делиться впечатлениями, точно Ознобишин не был участником
диспута.
- Я зайду к тебе? - неожиданно предложила ему Франя.
Она никогда не заходила к Славе, и ему польстило ее внимание.
- Зайдем, - согласился он.
Тихонько, чтобы не разбудить Эмму Артуровну, миновали зал, вошли в
темную комнату.
Слава повернул выключатель, лампочка осветила кое-как застеленную
кровать и разбросанные по столу газеты.
- Как у тебя неуютно! - пробормотала Франя.
- Извини, - сказал Слава. - Не успеваю убраться.
Франя присела на кровать.
"Нет, все-таки она хорошенькая", - подумал Слава, посматривая то на
Франю, то на обои.
- Помнишь, как ты привез мне конфеты?
- А зачем ты обманывала Сергея? - упрекнул ее Слава.
- Чем же это я его обманывала?
- А тем, что делала вид, будто влюблена в него, я сам это видел.
- Видел то, чего не было! - Франя рассердилась. - И вообще, если
хочешь, любить можно сто раз!
- Любовь бывает только один раз в жизни!
Франя пожала плечами.
- Ты еще маленький и ничего не понимаешь.
- И сколько же раз ты уже любила? - поинтересовался Слава.
- Я? - Франя ласково ему улыбнулась. - Дурашка, представь, я еще ни
разу никого не любила.
Слава в смущении отвернулся к окну.
- А меня ты мог бы полюбить? - неожиданно спросила его Франя.
Он не знал, что ей на это сказать, диспут на такую скользкую тему куда
легче было вести в клубе, он и в самом деле не знал, может ли он полюбить
Франю, она ему нравилась и не нравилась, иногда он ею любовался, а иногда
она чем-то ужасно его раздражала.
- А ты сам любил кого-нибудь?
- Нет, - признался Слава. - Когда же мне было...
- И сейчас ни в кого не влюблен? - допытывалась Франя.
- Нет, - с отчаянием повторил Слава.
- А почему? - капризно спросила Франя.
Тогда Слава повернулся к ней и, глядя в ее широко раскрытые овечьи
глаза, нерешительно сказал:
- Потому, что я... еще не понимаю... ну, понимаешь, я еще не понимаю,
что такое любовь.

23

Никто в укомоле не приходил на работу к определенному часу, да и часов
ни у кого не было, поднимались вместе с петухами, ели что придется и бежали
на службу.
Слава пришел к себе в кабинет... Кладовки у малоархангельских мещан
побольше. А Железнов не прочь хоть на часок завладеть этим кабинетом.
К нему тотчас вошла Франя, она пришла на работу еще раньше.
- Вчерашняя почта.
Положила перед Славой зеленую картонную папку с белыми, завязанными
бантиком тесемками и перечислила наизусть:
- Две инструкции, пять циркуляров, шесть заявлений и одно письмо.
- От кого?
- Личное, тебе.
Редко кто получал в укомоле личные письма.
Слава раскрыл папку, письмо лежало поверх остальных бумаг, серый
конвертик без марки, письма чаще доставлялись с оказиями, чем по почте.
"От какой-нибудь барышни", - подумал Слава, местные девицы писали
иногда записочки Ознобишину.
Надорвал конверт. Листок из ученической тетрадки.
"Слава! Иван Фомич скончался. Похороны послезавтра..." Господи, Иван
Фомич!.. И дальше: "Ему хотелось бы..." Зачеркнуто. "Мне хотелось бы..."
Зачеркнуто. И подпись: "Ирина Власьевна". Все письмо. Две строки.
Слава провел рукой по глазам.
- Когда пришло письмо?
- Вчера.
- Почему сразу не передала?
- Разве что-нибудь срочное?
- А кто принес?
- Какой-то мужик.
Слава побежал в соседнюю комнату к Железнову и Ушакову.
- Ребята, я уезжаю... - Он не сумел бы объяснить, почему ему необходимо
ехать. Не смог бы объяснить им, кто это Иван Фомич. Учитель из Успенского.
Мало ли учителей...
- Что-нибудь случилось?
- Да... - Не мог объяснить. - Мама... - Поправился: - Мать заболела...
- Болезнь матери уважительная причина. - Я вернусь через два дня...
- Откуда ты знаешь, сколько ты там пробудешь, - сказал Ушаков. - Разве
можно поручиться...
Железнов предложил:
- Достать тебе лошадь?
- Не надо.
Неудобно просить казенную лошадь для личных надобностей.
Слава побежал на базар. Там не могла не быть приезжих из Успенской
волости. Они и были. Из Каланчи, из Критова, из Козловки.
За церковью шла небойкая торговля. Картофелем, холстом, коноплей,
свининой. Торговали осторожно, как бы из-под полы, отвыкли уже от свободной
торговли.
Слава вглядывался в незнакомые лица. Не может быть, чтобы его никто не
знал. Вот бабенка, курносая и, похоже, злая, с узкими поджатыми губами, в
ситцевом платке в белый горошек.
- Мотя!
- Узнали?
Мужики как-то обидели ее при дележе покоса, она нажаловалась Быстрову,
и тот вместе со Славой заехал в Каланчу и восстановил справедливость.
- Ты скоро домой?
- Доторгую и поеду.
- Захватишь меня?
Расторговалась она не скоро, Слава терпеливо ждал, хотя внутри у него
все кипело. Дотемна проехали только полдороги. Мотя боялась ехать в темноте,
остановились у чьей-то избы, решили ночевать в телеге, однако холод загнал
их в избу, на рассвете тронулись дальше.