- Прямо, без обиняков. Он терпит пока что Ознобишина, но помещает его
за одну скобку с Астаховыми, эта алгебра еще даст себя знать.
- Ну я пошел.
- А керосин?
- Однова не понесу, пришлю кого за керосином.
Сосняков не доверяет даже самому себе, керосин получат, привезут, и
выдавать его будет на глазах у всех, чтобы чего доброго не сказали, что он
хоть каплю израсходовал не по назначению.
Сосняков уходит неторопливым, размеренным шагом. Так вот и прошагает
все четырнадцать верст до Корсунского.
Карпов не прочь получить свою бутылку сейчас, но у Славы нет настроения
пачкаться, он точно не замечает, как Карпов переминается с ноги на ногу.
Уходит и Карпов. Все уходят. Слава остается в одиночестве. Он не прочь
заглянуть к Тарховым. Соня или Нина сядут за фортепиано, и тогда
прости-прощай классовая борьба!
Солнце припало к горизонту. Вот-вот побегут розовые предзакатные тени.
Резко пахнет сырой землей. У Тарховых уже играют на фортепиано. Славушка
давно сошел с крыльца и бродит меж могил, где покоятся вечным сном попы,
помещики и церковные старосты. Он размышляет о Соснякове. Тот не любит его,
и Славушка его не любит. Но лучшего секретаря для Корсунского не найти, да и
Сосняков, должно быть, понимает, что Ознобишин сейчас больше других подходит
для волкомола.
Ботинки Славушки намокают в траве, мел легко впитывает влагу, вечером
снова придется чистить и зубы и башмаки.
Но кто это трусит по дороге? Со стороны общедоступного демократического
кладбища? Можно сказать, даже мчится, если судить по энергии, с какой
всадник нахлестывает лошаденку? Кому это так невтерпеж?
Саплин!
- Я так и думал, что ты еще не ушел.
С чего это он решил, что Слава не ушел? Ему ведь ничего не известно о
чарах старинного фортепиано.
Саплин сваливается с коня, как тюк с добром.
- Чего тебе?
- Мы ведь как братья...
Что он там бормочет о братстве? Неужели совершил какой-нибудь
проступок, в котором не осмелился признаться при всех? Он неистов в своей
революционности, но революция для него не столько цель, сколько средство.
- Понимаешь? Завтра воскресенье. Для авторитета. Я верну, по-братски...
Саплин просит на воскресенье рубашку, желто-зеленую шелковую рубашку,
которая очень возвысит его в Критове.
- Среди хрестьян, - говорит Саплин.
"Среди девок", - думает Слава, однако стаскивает с себя рубашку,
Саплину рубашка нужнее - братство, так уж пусть действительно братство.
Взамен Саплин снимает куртку из грубого домотканого сукна, хотя
вечерний ветерок дает себя знать.
- Не надо, дойду, а тебе ехать, даже удивительно, как холодно.
Саплин скачет прочь, а Славушке остаются лишь мечты о фортепиано, в
нижней рубашке к Тарховым не пойдешь.
58
Славушка бежал из нардома, сделав, правда, изрядного кругаля, заскочил
на минуту к Тарховым, он все чаще обращал внимание на Симочку, от Тарховых
славировал на огороды и тут встретил Федосея, несшего под мышкою детский
гробик с таким видом, точно где-то его украл.
- Хороним, - просипел Федосей, не замедляя шага.
- А где ж папа с мамой? - удивился Славушка.
- Папа мельницу налаживает, заставляют пущать, - пояснил Федосей. - А
Машка подолом мусор метет!
Вот и кончилась жизнь, не успев даже начаться...
Возле дома Славушка встретил родителей усопшего, взявшись за руки, они
шествовали, видимо, в церковь. Павел Федорович в новой суконной тужурке, а
Машка в шелковой красной кофте и зеленой шерстяной юбке, наряжаться, кроме
как в церковь, некуда.
Впрочем, Славушке не до соболезнований.
Быстров мало говорил после смерти жены, но все ж как-то на ходу
заметил:
- Подготовили бы новый спектакль, мельницу запустим со дня на день,
хорошо бы день этот застолбить у мужиков в памяти.
Пуск астаховской мельницы для Успенской волости то же, что для всей
страны Волховстрой. Первое промышленное предприятие. Степан Кузьмич не
переоценивал события.
Павел Федорович возился на мельнице с утра до ночи, Быстров то и дело
его поторапливал:
- Не ссорьтесь с Советской властью, гражданин Астахов, от души советую,
не замышляйте саботаж, может, и сохранитесь, врастете в социализм.
"Пожалуй, и вправду сохранюсь", - думал Павел Федорович и ковырялся в
двигателе.
Механик из Дроскова отказался ехать в Успенское, не подошли условия, но
Быстров правильно рассудил, что Павел Федорович справится с мельницей не
хуже того механика, мельницу построил, а механика не искал, сам собирался
вести дело.
Еремеев и Данилочкин напали на Быстрова.
- Начнет с мельницы, всех мужиков приберет к рукам, - ворчал
Данилочкин.
- Самоубийство! - решительнее кричал Еремеев. - Взорвет изнутри!
- Так иди на мельницу сам, если соображаешь в машинах, - саркастически
возражал Быстров. - В том и фокус, что нам приходится строить социализм из
элементов, насквозь испорченных капитализмом.
Свою позицию Быстров определял так:
- Многие убеждены в том, что хлебом и зрелищами можно преодолеть
опасности теперешнего периода. Хлебом - конечно! Что касается зрелищ...
Зрелищами руководил Ознобишин. Спектакли ставил, разумеется,
Андриевский, но надзор осуществлял Славушка.
Он и мчался сейчас домой, чтобы обдумать предложение Андриевского, тот
предлагал инсценировать "Овода", сам брался изобразить кардинала Монтанелли,
а Славушке предлагал соблазнительную роль Артура.
Вера Васильевна сидела за столом и кроила какие-то тряпки. Славушка
схватил книжку и устроился у окна. За окном шелестела отцветшая липа, и лишь
шиповник под окном никак не хотел отцветать.
Пощелкивали ножницы, шелестели страницы.
- Знаешь, мам, возможно, мы скоро расстанемся, - оторвался от книжки
Славушка. - Скоро конференция.
- Какая конференция?
- Уездная. Комсомольская.
- Съездишь и вернешься.
- Меня могут выбрать в уездный комитет, тогда придется остаться в
Малоархангельске.
- Жениться ты еще не собрался?
Славушка сделал вид, что не понял иронии.
- Не путай, пожалуйста, общественную и личную жизнь.
- А по-моему, жизнь нельзя разделять...
- Может быть, придется поехать даже в Москву.
- А это еще зачем?
- Если выберут на съезд.
- Вот этого я бы даже хотела, - мечтательно сказала Вера Васильевна. -
С Москвой не надо терять связь. Надеюсь, ты зайдешь к дедушке?
Дед всегда импонировал ему начитанностью, памятью,
снисходительностью...
- И к Арсеньевым надо зайти...
Мама великодушна, не помнит обид: настороженность тети Лиды и ее мужа
были оправданны.
- И к дяде Мите...
А вот к этому не зайдет. Собственно, это не дядя, а дядя отца,
двоюродный дедушка. Профессор! Но из тех профессоров, которые презирают
Россию...
- Нет, мамочка, к дяде Мите я не пойду, - твердо заявляет Славушка. -
Принципиально не пойду.
- Это ты книжек начитался?
- Нет, мамочка, принципы мне прививали не книжки, а папа.
Лучшего он не мог сказать матери, дольше она не хочет скрывать от сына
свой сюрприз.
- Видишь, что я шью? Тебе давно этого хотелось...
Как он ненаблюдателен! Ведь это же мамина юбка! Юбка от синего
шерстяного костюма. Но это уже и не юбка, это галифе, о которых давно
мечтает Славушка. Милая мама! Не пожалела юбку!
- Мамочка!..
- Тебе ведь хотелось...
Это больше, чем желанная обновка, это значит, что мама признала его как
политического деятеля. Есть в чем показаться в Малоархангельске! Еще
револьвер, и он будет выглядеть не хуже Еремеева.
Что бы сделать для мамы?..
На этажерке, за книгами, у стенки, кулечек с конфетами. Конфеты Франи
Вержбловской. Записку Андреева Слава отправил в Малоархангельск с Еремеевым.
Тот ехал в уездный исполком и обещал занести письмо в укомол. Но послать с
ним конфеты не решился. Еремеев способен отдать конфеты первой
приглянувшейся ему девке...
Кроме этих конфет, ему нечего предложить маме...
Славушка вытаскивает кулек из-за книг, отсыпает немного леденцов и
Корнев Павел
Конан-Дойль Артур
Громыко Ольга
Муркок Майкл
Прозоров Александр
Куликов Роман