Лев Сергеевич Овалов.

Медная пуговица

Глава I. ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО

Медная пуговица, простая медная пуговица - это все, что осталось мне на
память о тех необыкновенных и трагических событиях, свидетелем и участником
которых мне довелось быть...
Вот я выдвигаю ящик своего письменного стола, беру в руку эту медяшку,
и передо мной возникает облик женщины - таких не часто приходится встречать
в жизни.
Множество загадочных обстоятельств сопутствовало моему знакомству с
такой странной и необычной женщиной, какой была Софья Викентьевна Янковская.
Она не была красива, особенно в общепринятом понимании: черты лица ее
были неправильны, фигура далеко не безупречна. И тем не менее она нравилась
мужчинам, во всяком случае, многие из них шли на всякие компромиссы ради
сохранения ее благосклонности.
Представьте себе женщину несколько выше среднего роста, темную шатенку,
так что в сумерках волосы ее казались даже черными, с продолговатым лицом, с
высоким, почти мужским лбом и с глазами какого-то монгольского рисунка, они
имели неопределенный серый цвет, но иногда, особенно в минуты волнения,
явственно зеленели, и при всем этом их всегда отличал неизменно холодный
блеск. И если в верхней половине ее лица было что-то мужское, вся нижняя
часть лица была совершенно женская. Нос ее, мало гармонировавший с
продолговатым овалом лица, назвать курносым было бы слишком сильно, но
сказать только, что он вздернутый, было явно недостаточно; небольшой ее
подбородок имел совершенно мягкие девические очертания. Но всего
удивительнее выглядели на ее лице губы, то чувственные, по-детски пухлые и
ярко-красные, чуть ли не пунцовые, а то вдруг делавшиеся злыми, узкими и
бледневшими почти до белизны. Уши у нее были больше, чем следовало бы иметь
женщине, но они свидетельствовали о ее музыкальности. Румянец на ее щеках
появлялся только временами, гладкие волосы лишь немного вились на висках;
небольшие руки казались удивительно хрупкими, зато ноги были хорошо развиты
и заметно мускулисты, как у хорошо тренированных профессиональных
спортсменок.
Впрочем, вполне возможно, что многие нашли бы внешность этой женщины
вполне заурядной, но, повторяю, обстоятельства нашего знакомства были столь
исключительны, что мне стало казаться, будто и наружностью участница
описываемых событий чем-то отличается от обычных людей... Но пока что
остановлюсь. Полагаю, что по ходу действия постепенно обрисуется и внешний
портрет, и духовный облик этой странной и, я бы сказал, не опасаясь упреков
в пристрастии к романтической терминологии, зловещей женщины.
Единственное, что мне хочется еще подчеркнуть в ее наружности, это
какую-то асимметричность в лице и фигуре.
Когда во время разговора она одним ухом слушала своего собеседника,
другим ухом она, казалось, прислушивалась к какой-то неслышной и ей одной
доступной музыке, если один глаз ее был внимательно устремлен на
собеседника, другим она точно просверливала пустоту за его спиною; и если
правой рукой поглаживала своего собеседника по руке, левая ее рука,
возможно, нащупывала в это время в сумочке или муфте крохотный, но отличного
качества пистолет для того, чтобы через минуту пристрелить этого же
собеседника.
Однако начну по порядку.
Впрочем, для полной ясности надо еще предварительно сказать несколько
слов о себе.
Сам я офицер, штабной работник; за несколько месяцев до начала войны
мне пришлось выехать в один старинный большой город, находившийся как раз на
условной границе между Западной и Восточной Европой, не без злого умысла
выдуманной досужими европейскими политиками.
Командировка моя в этот город имела сугубо секретный характер.
Возможность возникновения войны никем и никогда не исключалась, и, не
распространяясь подробнее, скажу только, что целью моей командировки было
изучение возможного театра военных действий и разработка дислокации
некоторых специальных войсковых подразделений на случай возникновения войны
и вторжения противника на северо-западные территории нашей страны.
Город, который на некоторое время стал моей резиденцией, был шумным и
оживленным, с многочисленным и пестрым населением. Старинные кварталы
перемежались в нем с кварталами многоэтажных доходных домов. Мне то и дело
приходилось сталкиваться с не изжитыми еще контрастами богатства и бедности,
и многое в нем было мне одновременно и любопытно и чуждо.
Впрочем, теперь уже нет нужды скрывать название города - это была Рига,
столица Латвии, которая тогда лишь недавно провозгласила себя Советской
республикой.
Жил я по ряду деловых соображений на частной квартире, в семье рабочего
крупного механического завода, старого коммуниста, партийные качества
которого были проверены еще в годы тяжелого революционного подполья. В этой
квартире я занимал отдельную комнату, у меня были ключи и от общего входа, и
от своей комнаты, и хозяев я стеснял мало. Здесь, на отлете, я находился и
как бы в тени, чего трудно было добиться в какой-либо гостинице, и в то же
время среди своих людей и мог не опасаться ни случайных посетителей, ни
контроля со стороны слишком любознательной прислуги...
Впрочем, рассказ этот ведется не обо мне.
Начну по порядку, с первой моей встречи с Софьей Викентьевной
Янковской.
Помню, как сейчас, поздним вечером я возвращался домой от своего
начальника, которого время от времени мне приходилось посещать с докладами о
ходе своей работы. Июнь шел к концу. Стояла отличная сухая погода. Выйдя из
большого и ярко освещенного здания, занимаемого нашим военным ведомством, в
узкий и слабо освещенный переулок, я свернул вниз и через несколько минут
очутился на просторной и очень нравившейся мне набережной Даугавы.
Лето в Прибалтике отличается удивительной мягкостью, оно обволакивает
вас своей теплой истомой как бы исподволь; переход от весны к лету
совершается столь постепенно, что вы вместе с природой познаете всю прелесть
ее расцвета, нисколько не страдая от жестокого изобилия солнца, которое так
тяжело обычно ощущается нами на юге, а летняя ночь в Прибалтике является как
бы естественным завершением светлого радостного дня.
На улице я словно окунулся в волну нежных запахов, поднимающихся от
реки и влажных деревьев...
Было поздно и поэтому очень пустынно. Одет я был в штатское, на мне
было темно-серое пальто и такая же шляпа; в темноте я должен был сливаться с
гранитными стенами тянувшихся вдоль набережной тяжелых домов.
Неожиданный порыв ветра донес до меня острый речной холодок, я
вздрогнул от внезапного озноба, у меня даже появилось желание поднять
воротник пальто, как вдруг я услышал за своей спиной негромкий возглас:
- Послушайте, вы!
В первое мгновение у меня было мелькнула мысль, что это какая-нибудь
ночная фея хочет завербовать себе случайно подвернувшегося прохожего, но тут
же я решительно отверг эту мысль: в голосе, который я только что услышал,
звучали такие властные и капризные нотки, какие никак не могли быть
свойственны нетребовательной уличной девице.
Я обернулся. Позади меня посреди широкого тротуара стояла неизвестно
откуда появившаяся дама. Она была в легком светлом пальто, руки ее были
засунуты в карманы, левым локтем она прижимала к себе большую, по тогдашней
моде, дамскую сумку, на голове у нее была простая и совсем немодная шляпа с
небольшими полями, и с первого же взгляда на незнакомку можно было
поручиться, что это очень порядочная и приличная дама.
- Простите, что я вас остановила, - сказала она, и, хотя говорила она
по-русски сравнительно правильно, в ее речи звучал мягкий чужеземный акцент.
- У меня к вам большая просьба... Надеюсь, вы не откажете...
Вместо ответа я молча ей поклонился.
- Я вас очень прошу, проводите меня до конца набережной, - продолжала
она. - Это не так уж трудно, хотя...
Мне действительно показалось не столь уж трудным проводить ее до конца
набережной, а что значило ее "хотя", я понял только в конце нашей
десятиминутной прогулки.
Дама не производила впечатления неразумной трусихи, но мало ли какие
фантазии приходят в голову дамам, и, так подумав, я молча предложил ей свою
руку, не придав серьезного значения ее просьбе.
Мы пошли вдоль безмолвных домов, почему-то вдруг показавшимися мне
суровыми и холодными. Моя спутница молчала, а у меня и подавно не было
никакого намерения докучать ей своими расспросами. Нигде не было заметно ни
одного прохожего. В отдалении поблескивала река. В небе тускло мерцали
звезды. Еще дальше, за рекой, переливались неясные огни разбросанных на
другом берегу улиц.
Внезапно тишина наполнилась шелестом скользящих по камням автомобильных
шин. Я оглянулся. Издалека по направлению к нам мчался автомобиль. Должно
быть, это была машина очень хорошей марки, потому что приближалась она столь
стремительно и бесшумно, что не прошло и мгновения, как ее фары совершенно
ослепили меня.
Но не успел я еще прийти в себя, как моя странная спутница резким
рывком повернула меня к себе так, что я стал спиною к мостовой, прижалась ко
мне, притянула к своему лицу мою голову - меня обдало запахом каких-то
слабых и пряных духов - и прильнула своими губами к моим губам.
В эти секунды, когда она меня целовала, я услышал, как машина,
поравнявшись с нами, замедлила ход, как на ходу дверца ее приоткрылась и тут
же захлопнулась, а когда я отстранился от этой странной женщины, машина была