Чтение 24–й страницы книги ~Медная пуговица~

- Я рад, что мы нашли общий язык, - сказал Эдингер. - Потому что ваш
выживший из ума Черчилль ничего не понимает в политике...
Он вылил на голову Черчилля такой поток ругательств, который, по-моему,
не мог бы понравиться даже противнику Черчилля, будь тот английским
офицером; однако я дисциплинированно молчал, и это понравилось Эдингеру.
- Вы не пожалеете о сегодняшнем дне! - патетически воскликнул Эдингер.
- Германия позаботится о будущем Великобритании.
Может показаться, что, изображая Эдингера, я рисую его слишком
ходульным, слишком напыщенным, не таким, какими бывают люди в обыденной
жизни, но я хочу здесь подчеркнуть, что Эдингер был именно таким. Затем он
сразу перевел разговор на рельсы сугубого практицизма.
- Я хочу вас обрадовать, капитан Блейк, - произнес он со
снисходительной улыбкой. - Как только вы передадите нам свои дела в Риге, мы
перебросим вас в Лондон. У нас есть соответствующие возможности. Вы сделаете
вид, что вам грозил арест и вы бежали. Вы начнете работать на нас в Англии.
- Но я не собираюсь в Лондон, - сказал я. - Мне полезнее находиться
здесь.
- Не хотите рисковать? - иронически спросил Эдингер. - Спокойнее
оставаться с победителями?
- Думаю, что здесь я буду полезнее, - уклончиво ответил я. - На мое
место пришлют кого-нибудь другого, и еще неизвестно, захочет ли он
сотрудничать с вами.
- Хорошо, - великодушно сказал Эдингер. - Мы вернемся к этой проблеме,
когда получим доказательства вашей лояльности.
- Каких доказательств вы хотите? - настороженно спросил я. - Я уже
обещал свое сотрудничество...
- Вот мы и хотим доказательств этого сотрудничества! - воскликнул
Эдингер. - Связи и агентура, агентура и связи! - вот что нужно от вас!
Только это можем мы принять от вас в уплату за вашу жизнь и наше доверие.
И здесь я совершил ошибку, посчитав Эдингера глупее, чем был он на
самом деле: я пообещал познакомить гестапо со всеми своими агентами, имея в
виду своих девиц, тем более что немцы имели о них, как я безошибочно
предполагал, очень хорошее представление.
- Когда? - строго спросил Эдингер. - Когда мы получим вашу сеть?
Я мог составить список своих девиц за полчаса, но решил придать этой
работе солидный характер.
- Я дам список своих агентов... через три... нет, скажем, через четыре
дня.
- Хорошо, я буду ждать, - серьезно сказал Эдингер. - С этого дня двери
моего дома открыты для вас. Сегодня двенадцатое... Тринадцатого,
четырнадцатого, пятнадцатого... шестнадцатого я жду вас у себя.
Эдингер нажал кнопку звонка.
- Мюллера с документами, - приказал он появившемуся и тут же
исчезнувшему адъютанту.
Затем Эдингер загадочно посмотрел на меня.
- Я хочу показать вам, что значит работать в германской разведке, -
внушительно сказал он. - Нет людей великодушнее немцев!
Мюллер не замедлил появиться.
Это был весьма солидный господин с белесыми волосами, напомаженными
бриллиантином, в роговых золотистых очках и в черном мундире, плотно
облегавшем его упитанную фигуру и еле сходившемся на выпиравшем животе.
- Господин Мюллер, наш главный кассир, - представил его Эдингер.
Господина Мюллера сопровождал еще какой-то чиновник, но его господин
Эдингер не нашел нужным представлять.
- Вы принесли? - осведомился Эдингер, ласково взглянув на Мюллера.
- О да, господин обергруппенфюрер, - почтительно ответил Мюллер. - Все,
как было указано.
- Мы хотим выплатить вам некоторую сумму, - сказал Эдингер, посматривая
то на меня, то на Мюллера. - Мы умеем ценить людей, господин Блейк!
Я сделал какое-то движение, которое Эдингер истолковал в двойном
смысле.
- Не смущайтесь, господин Блейк, мы верим, что вы оправдаете вложенные
в вас средства, - убежденно произнес он. - И не смущайтесь, что я так
открыто называю вас перед господином Мюллером. Тот, кто платит деньги,
должен знать, кому он их платит.
Господин Мюллер раскрыл принесенную с собой папку и подал мне деньги -
тут были и рейхсмарки и фунты стерлингов.
- Мы даем вам и марки и фунты, - пояснил Эдингер. - Марки на текущие
расходы, фунты в копилку.
Мюллер подобострастно рассмеялся.
По-видимому, отказываться от этих денег не следовало.
Я взял бумажки и со светской небрежностью, свойственной, как мне
думалось, английскому аристократу, не считая, сунул их в карман.
- Нет, нет, так не годится, - строго поправил меня Эдингер. - Прошу вас
пересчитать деньги, обязательно пересчитать, и, увы, написать расписку:
денежные расчеты требуют самого неуклонного педантизма.
Чиновник, пришедший с Мюллером, засуетился, пододвинул ко мне лампу,
указал на стол. Мне пришлось подчиниться, я достал деньги, пересчитал,
написал расписку, передал Мюллеру.
- Все готово? - спросил Эдингер, но почему-то не Мюллера, а его
спутника.
- О да! - сказал тот, и Эдингер кивком головы отпустил обоих своих
чиновников.
Затем он встал. Я полагал, что со мною все закончено, но оказалось, что
Эдингер не мог отказать себе в удовольствии еще раз выступить передо мной в
своем репертуаре.
На прощание он произнес целую речь:
"Раса господ, германский дух, карающий меч..."
Это надо было послушать!
"Новая империя должна следовать путями, проторенными рыцарями
Тевтонского ордена. Германский плуг вонзится в русскую землю при помощи
германского меча. Даже самый плохой германский рабочий в биологическом
отношении и с расовой точки зрения в тысячу раз лучше русских, поляков,
латышей и прочего сброда. Все они будут использованы для победы германского
оружия. Местное население должно работать, работать и работать. Не
обязательно его кормить. Оно вообще годно только на удобрение. В борьбе с
большевизмом неуместны рыцарство и военная честь. Более сильная раса
вытеснит более слабые и сломает нелепые барьеры гуманности. Карающим мечом
уничтожим мы силы, пытающиеся воспрепятствовать нашему движению, будь то
сегодня, через десять лет или через столетие..."
Это был набор фраз из Гитлера, Гиммлера и Розенберга.
Эдингер декламировал передо мной так, точно находился на многолюдном
митинге.
На следующий день появился, как и было условлено, Железнов. На этот раз
он пришел с черного хода.
- Вас спрашивает человек, с которым вы на днях куда-то ездили, -
сообщила Марта.
Железнов явился с документами на имя Виктора Петровича Чарушина. Это
были отличные документы, возможно, даже подлинные, все опознавательные
данные Чарушина соответствовали внешним приметам Железнова.
Я позвал Марту и сообщил, что нанял шофера; меня интересовало, как она
к этому отнесется.
- Ночевать он будет у нас, - распорядился я. - Стелить постель будете
ему в коридоре.
Коридор мы с Железновым избрали для ночевки потому, что тогда в его
распоряжении находились оба выхода из квартиры.
Марта не отличалась общительностью, но к появлению нового жильца
отнеслась довольно благосклонно.
- Слушаю, господин Берзинь, - сказала она. - Для господина Чарушина мы
вынесем из гостиной маленький диванчик, если вы разрешите.
- Он вас не стеснит? - полюбопытствовал я.
- Напротив, господин Берзинь, - сказала она. - Мне приятно ухаживать за
таким симпатичным человеком...
Она ушла, а я вопросительно посмотрел на Железнова.
- Как это вам удалось завоевать ее сердце?
- Она кое о чем догадывается, - признался Железнов. - Марта самая
обыкновенная женщина, но она сильно пострадала от фашистов. Многие ее
родственники отправлены в Германию, а один из братьев повешен. Марту хорошо
знают товарищи ее брата, и это они посоветовали справиться у нее о вашем
поведении. Она отзывается о вас неплохо, говорит, что вы порядочный человек.
Ей понравилось, что вы не стали амурничать ни с Янковской, ни с кем-либо из
прочих ваших посетительниц. А когда мы условились о поездке за город, она
должна была предупредить меня на случай возможной засады.
Железнов открывал мне глаза на Марту с такой стороны, с какой я ее еще
не видел.
А я-то подозревал, что она приставлена ко мне немцами.
Еще больше меня интересовало, как отнесется к появлению Железнова
Янковская. Она приехала под вечер, прошла в столовую, села у стола,
закурила.
- Вас можно поздравить, - сказала она. - Эдингер доволен вами.
- А вы уже осведомлены об этом? - спросил я.
- Я обо всем осведомлена, - сказала она. - Особенно, если это в
какой-то степени касается меня.
- У меня тоже есть для вас новость, - сообщил я. - Я нанял себе шофера.
- Для чего? - резко сказала она. - Это лишнее!
- Не могу же я постоянно злоупотреблять вашей любезностью, - спокойно
возразил я. - Кроме того, он уже здесь.
- А кто он такой? - поинтересовалась Янковская.
- Русский эмигрант из Таллина, - объяснил я. - Виктор Петрович Чарушин.
- Ах, Август, Август! - укоризненно заметила Янковская. - Вас еще легко