Всеволод Овчинников.

Ветка сакуры

"ИХ ВКУСЫ"

"Страницы из дневника"

За тонкой раздвижной перегородкой послышались шаги. Мягко ступая босыми
ногами по циновкам, в соседнюю комнату вошли несколько человек, судя по
голосам -- женщины. Рассаживаясь, они долго препирались из-за мест, уступая
друг другу самое почетное; потом на минуту умолкли, пока служанка, звякая
бутылками, откупоривала пиво и расставляла на столике закуски; и вновь
заговорили все сразу, перебивая одна другую.

Речь шла о разделке рыбы, о заработках на промысле, о кознях приемщика,
на которого им, вдовам, трудно найти управу.

Я лежал за бумажной стеной, жадно вслушиваясь в каждое слово. Ведь
именно желание окунуться в жизнь японского захолустья занесло меня в этот
поселок на дальней оконечности острова Сикоку. Завтра перед рассветом,
что-то около трех утра, предстояло выйти с рыбаками на лов. Я затеял все это
в надежде, что удастся пожить пару дней в рыбацкой семье. Но оказалось, что
даже в такой глуши есть постоялый двор. Меня оставили в комнате одного и
велели улечься пораньше, дабы не проспать.

Да разве заснешь при таком соседстве! Я ворочался на тюфяке, напрягал
слух, но смысл беседы в соседней комнате то и дело ускользал от меня. Никто
в моем присутствии не стал бы говорить о жизни с такой откровенностью, как
эти женщины с промысла, собравшиеся отметить день получки. Но, пожалуй,
именно в тот вечер я осознал, какой непроницаемой стеной еще скрыт от меня
внутренний мир японцев. Много ли толку было понимать их язык -- вернее,
слова и фразы, если при этом я с горечью чувствовал, что сам строй их мыслей
мне непостижим, что их душа для меня пока еще потемки.

Была, правда, минута, когда все вдруг стало понятным и близким, когда
охмелевшие женские голоса стройно подхватили знакомую мелодию:

...И пока за туманами

Видеть мог паренек,

На окошке на девичьем

Все горел огонек...

Как дошла до них эта песня? То ли их мужья привезли ее из сибирского
плена, прежде чем свирепый шторм порешил рыбацкие судьбы? То ли эти женщины
овдовели еще с войны и от других услышали эту песню об одиночестве, ожидании
и надежде, до краев наполнив ее своей неутолимой тоской?

Снова звякали за перегородкой пивные бутылки; то утихала, то оживлялась
беседа. Но я уже безнадежно потерял ее нить и думал о своем.

Конечно, вдовы -- везде вдовы. Но люди здесь не только иначе говорят;
они по-иному чувствуют, у них свой подход к жизни, иные формы выражения
забот и радостей.

Смогу ли я когда-нибудь разобраться во всем этом?

Еще в детстве читал, что вечерний Париж пахнет кофе, бензином, духами.
А попробуй-ка описать, чем пахнет по вечерам бойкая улица японского города!

На углу переулка, сплошь светящегося неоновыми рекламами питейных
заведений, примостилась старуха с жаровней. На углях разложены раструбом
вверх витые морские раковины, в которых булькает что-то серое. Рядом с
плоской вяленой каракатицей и еще какой-то пахучей морской снедью пекутся в
золе неправдоподобно обыденные куриные яйца.

В двух шагах -- знакомая еще по Пекину машина, которая перемешивает
каштаны в раскаленном песке.

А вот напоминающий о пионерских кострах запах печеной картошки. Он
исходит от сложного сооружения, похожего на боевую колесницу. Там тоже
жаровня с углями, а над ней, как туши на крюках, развешаны длинные клубни
батата. Выбирай и любуйся, как при тебе их будут печь.

Из кабаре "Звездная пыль" выпорхнула женская фигура. Примостившись на
краешке какого-то ящика, чтобы не измять серебристого газового платья с
немыслимым вырезом на груди и спине, девушка, по-детски жмурясь от
удовольствия, торопливо ест дымящуюся картофелину. А старуха торговка тем
временем заботливо прикрывает чем-то ее оголенные плечи -- то ли от
вечернего холода, то ли от взоров прохожих.

Был сегодня на фестивале популярных ансамблей и вынес оттуда
незабываемое впечатление о том, что видел и слышал -- не столько на сцене,
сколько в зале.

Создатели самых модных, самых ходовых пластинок состязаются здесь в
каком-то немыслимом темпе. Солистка еще только берет финальную ноту, еще не
видно конца неистовствам ударника, как движущийся пол уже уносит
оркестрантов за кулисы и тут же выталкивает следующий ансамбль, который
также играет вовсю, но уже что-то свое.

Новоиспеченные кумиры года сменяют друг друга с калейдоскопической
быстротой. Ни секунды передышки от барабанной дроби и аккордов электрогитар.

Но шумовые каскады, низвергающиеся со сцены, ничто в сравнении со
взрывами неистовства, от которых ежеминутно сотрясается зал. Никогда не
думал, что можно с таким исступлением визжать и топать ногами на протяжении
двух часов подряд.

Неужели это те самые японские девушки, которые слывут образцом
грациозности и сдержанности, безукоризненного контроля над проявлением своих
чувств?

Вот толпа совершенно обезумевших поклонниц кидается к сцене,
расталкивая друг друга. Десятки рук с подарками тянутся к длинноволосому
идолу. Какая-то девица протиснулась вперед с гирляндой цветов, но никак не
может дотянуться до певца. Тот великодушно делает шаг к самому краю рампы и
слегка нагибается.

Но в тот самый момент, когда поклоннице наконец удается набросить цветы
ему на шею, в гирлянду впиваются десятки рук. Заарканенный кумир теряет
равновесие и падает прямо на толпу своих визжащих поклонниц, которые, словно
стая хищных рыб, начинают буквально рвать его на части, чтобы заполучить
хоть какой-нибудь сувенир.

Досыта насмотревшись подобных сцен, я пополнил перечень необъяснимых
парадоксов Японии еще одним

пунктом.

Казалось бы, столь падкая на крайности западной моды нынешняя японская
молодежь уже полностью отошла от нравов и обычаев старшего поколения.

И тем не менее, когда приходит пора свадьбы, каждая из этих исступленно
визжащих, растрепанных девиц вновь превращается в образец кротости, смирения
и покорности. Став невестой, она как бы вновь присягает законам предков.
Проявляется это не только в том, что вопреки какой бы то ни было моде ее
наряд и прическа будут такими же, как у красавиц, которых когда-то изображал
на своих гравюрах Утамаро {Японский художник (1753--1806 гг.),
прославившийся как создатель цветных гравюр на дереве}.

Куда важнее, что эта верность заветам старины проявляется в покорности
родительской воле. Ведь то самое поколение, за вкусами которого столь
пристально следят и капризам которого своекорыстно потворствуют
производители грампластинок, владельцы телестудий, кинотеатров, домов
моделей; то самое поколение, которое, казалось бы, само выбирает себе
кумиров и низвергает их, -- это поколение доныне продолжает мириться с
отсутствием права выбора в самом важном для человека вопросе -- в вопросе о
том, кто станет его спутником жизни, отцом или матерью его детей.

И как бы ни бросались в глаза ультрасовременные черты в облике японской
молодежи, все же две трети браков в этой стране до сих пор совершаются по
сватовству, то есть по выбору родителей.

Все в Японии: от школьников до престарелых крестьянок -- привыкли
совершать путешествия коллективно, шествуя стройной колонной за флажком
экскурсовода. Исключение составляют только молодожены. Эти держатся
подчеркнуто отчужденно и деловито перелистывают книжечки наподобие зачетных,
откуда надо вырывать талоны на посещение музея, парка или храма, на поезд,
автобус, на гостиницу и так далее. Такими книжечками их снабжает туристское
бюро, чтобы, уплатив вперед за все свадебное путешествие (обычно
трех-пятидневное), можно было больше не думать о деньгах.

Молодоженов сразу отличишь и по штативу для фотоаппарата, который они
всюду таскают с собой, чтобы сниматься вдвоем на фоне
достопримечательностей. И хотя у каждого такого места непременно
сталкиваются несколько новоиспеченных супружеских пар, почему-то никогда не
увидишь, чтобы они делали снимки друг для друга на основах взаимности.

Впрочем, есть у молодоженов еще более характерная примета. Все на них:
от шляпки на невесте до ботинок на женихе -- всегда безукоризненно новое,
пусть даже недорогое, но непременно только что из магазина.

Вместе со мной в вагоне экспресса ехали уже три пары молодоженов, когда
я обратил внимание на четвертую. Большая толпа провожала их на перроне,
видимо, сразу же после свадебной церемонии.

Поезд тронулся. Невеста, статная, необычно высокая для японки, сняла и
аккуратно сложила пальто, прикоснулась рукой к своей пышной прическе и
удобно уселась у окна.

Рядом с нею жених выглядел тщедушным. Багровый после свадебного
пиршества и волнений, он чувствовал себя стесненно: бесцельно шарил по
карманам, вертел головой, то и дело поправлял галстук и, наконец, закурил.

Судя по всему, они вообще впервые оказались наедине друг с другом, и
затянувшееся молчание тяготило обоих. Вот она взглянула на него приветливо,
и он ожил, расцвел и вдруг, словно осененный, полез наверх за дорожной
сумкой. Он извлек оттуда пачку бумажных листков, похожих на дипломы, какие у
нас дают победителям спортивных состязаний, или на облигации: красные,
синие, зеленые узоры обрамляли надпись посредине.

Перебирая эту пачку, молодой супруг принялся что-то с жаром объяснять