духовной им присуща уже не подражательность, а консерватизм, не
восприимчивость, а замкнутость.
везде и во всем. Это как бы оборотная сторона медали. Ее олицетворяют
сельская глушь в противовес городу; семейный быт в противовес нравам улицы;
и наконец, она присутствует во внутренней жизни любого японца, сколь бы
современным ни был его облик.
престиж кимоно, эти подспудные силы влияют на вкусы и склонности каждого
поколения, даже каждой отдельной личности. Человек, смолоду выступающий как
ниспровергатель устоев старины, падкий на всяческие новинки зарубежной моды,
после сорока лет, как правило, начинает японизироваться, вновь проявлять
тягу к обычаям и привычкам своих предков.
соотношение сегодняшнего и вчерашнего дня в ее облике практически
невозможно.
солнечное время года. Трудно представить себе, что за соседними горами, на
западном побережье выпадают такие глубокие снега, что многие селения
оказываются полностью отрезанными от внешнего мира и им приходится
сбрасывать продовольствие с вертолетов.
обнаруживаешь, что смотрел на горы лишь с одной стороны, в то время как на
их противоположном склоне климат совсем иной.
бамбук. Вопреки первому впечатлению, что в облике Японии сегодняшний день
полностью заслонил вчерашний, незримое присутствие прошлого сказывается
доныне. Словно камень, лежащий на дне потока, оно не выпирает на
поверхность, но дает о себе знать завихрениями и водоворотами.
по японской душе. Иначе не понять, почему ультрасовременная молодежь с ее
нарочитым бунтарством проявляет полную покорность родительской воле в выборе
спутника жизни. Иначе не понять, почему в стране, где пролетариат славится
боевым духом и умеет противопоставить нажиму капитала единый забастовочный
фронт, почему в этой самой стране сменить работу -- явление немногим более
частое, чем сменить жену. Здесь до сих пор принято наниматься на всю жизнь.
жизни, люди подчас ставят личную преданность выше убеждений, что порождает
неискоренимую семейственность в политическом и деловом мире. Иначе не
понять, почему японцы всячески избегают
почему сложные и спорные вопросы они предпочитают решать только через
посредников.
совершенно противоположные черты: церемоннейшая учтивость в домашней
обстановке с грубостью на улице; жесткость правил поведения с распущенностью
нравов; непритязательность со склонностью к показному; отзывчивость с
черствостью; скромность с самонадеянностью.
садовод, изгибая, подвязывая, подпирая его. Если даже избавить потом такое
деревце от пут и подпорок, дать волю молодым побегам, то под их свободно
разросшейся кроной все равно сохранятся очертания, которые были когда-то
приданы стволу и главным ветвям.
алгебра человеческих взаимоотношений. Зная ее формулы, легче решать задачи,
которые ставит современная жизнь.
народа тесно связаны с его представлениями о красоте. А культ прекрасного у
японцев, в свою очередь, во многом сходен с религией р берет свое начало из
обожествления природы.
истоков.
пятьсот миль. Остров очень велик; жители белы, красивы и учтивы; они
идолопоклонники, независимы, никому не подчиняются. Золота, скажу вам, у них
великое обилие: чрезвычайно много его тут, и не вывозят его отсюда: с
материка ни купцы, да и никто не приходит сюда, оттого-то золота у них, как
я вам говорил, очень много. Жемчугу тут обилие; он розовый и очень красив,
круглый, крупный; дорог он так же, как и белый. Есть у них и Другие
драгоценные камни. Богатый остров, и не перечесть его богатства.
рубежей верст с семьсот лежит остров зело велик, именем Иапония. И в том
острове большее богатство, нежели в китайском государстве, обретается, руды
серебряные и золотые и иные сокровища. И хотя обычай их и письмо тожде с
китайским, однакоже они люди свирепии суть и того ради многих езувитов
казнили, которые для проповедования веры приезжали.
1675
всматриваются в них, в склад и строй японской жизни, тем яснее становится
им, что в лице Японии они имеют дело со страною, проникнутою совершенно
своеобразным, вполне самостоятельным духом, зрелым и глубоко разработанным.
Особенно поражает европейца, что на всем протяжении Японии, с Крайнего
Севера и до Крайнего Юга, он встречает совершенно одинаковую форму семейного
и общественного быта, совершенно одинаковый строй понятий, воззрений,
наклонностей и желаний.
1904
не может исчезнуть в десятилетия. Как старое и новое сплелось в
Японии1 -- какими силами? -- Говорят, что сердцем Япония -- в
старом, умом -- в новом. Быть может, ум и сердце японского народа идут рука
об руку. Но, во всяком случае, каковы те силы, которые есть в японской
старине, силы, давшие народу уменье принять все новое!
обычаи поистине крепки, как клыки мамонта, -- тысячелетний быт и обычаи, и
сознание, перешедшее уже в бытие. И то, что в Японии все грамотны, и то, как
организована японская воля. И этот тысячелетний быт, создавший свою
особливую мораль, не оказался препятствием для западноевропейской
конституции, заводов, машин и пушек.
романов нашей литературы; их изображали только одной краской -- или розовой,
или черной.
кимоно и фуросики, цветет действительно розовыми цветами. Я не думаю,
однако, чтобы розовой была жизнь Японии; не верю ни в умилительность
персонажей романов Лоти, ни в страсти "Мадам Баттерфляй". Описывая японцев,
некоторые западные авторы улыбались растроганно и снисходительно; примерно
так держатся с детьми холостые мужчины, желая показать мамашам свою доброту.
Для миллионов западных буржуа Япония была игрушечным миром с гейшами и с
бумажными фонариками, с цаплями и драконами, с ирисами и с веерами, с
хризантемами и с церемониями. Конечно, были на Западе специалисты, хорошо
знавшие искусство Японии, были художники, потрясенные старой японской
живописью, но средний европеец, читатель "Мадам Хризантем", восхищался не
японским гением, а "японщиной" -- стилизацией, доходившей до безвкусицы.
писали, что японцы лишены какой-либо индивидуальности; мелькали стереотипные
определения: "пруссаки Азии", "вечные имитаторы", "муравейник". В книгах
этих авторов Япония была страной самураев, жаждущих рубить и крушить,
страной харакири и пыток, коварства и жестокости, беспрекословного
повиновения и дьявольской хитрости.
удесятерить штаты шпионов, а полиция не жалела средств на секретных
осведомителей. Но ведь это относится к политической истории страны, а не к
характеру народа. Между тем авторы, рисовавшие Японию черной, уверяли, будто
каждый японец рождается шпионом, нет для него более возвышенного
времяпрепровождения, нежели добровольный сыск. Достаточно вспомнить, как в
добродушной Италии чернорубашечники убивали детей, как в городе четырех
революций картезианцы маршировали под окрик фельдфебелей, как сжигали книги
в стране Гутенберга, чтобы отвести всякие попытки сделать национальный
характер ответственным за злодеяния того или иного режима.
отделить земную твердь от хляби, Изанаги ударил своим богатырским копьем по
зыбко колыхавшейся внизу пучине. И тогда с его копья скатилась вереница
капель, образовав изогнутую цепь островов.
Панов Вадим
Роллинс Джеймс
Афанасьев Роман
Верещагин Олег
Контровский Владимир
Пехов Алексей