и он в их числе, навалились на скрученного злодея, а чего ж на него
наваливаться, когда он и так готов: вон руки дрожат и взгляд блуждает.
были представлены вместе, но что-то такое в этой вечерней зале было ново,
как-то они все выглядели по-новому, как будто и не на следствии восседали, а
перед званым обедом, в гостях.
заметить было нельзя; граф Чернышев играл своими пальцами, то разминая их,
то собирая в кулак, то по бакенбардам проводил ладонью и, казалось, вот
сейчас соорудит на груди салфетку и потянется к еде; Левашов и Боровков
улыбались друг другу, остальные были неподвижны, но на их лицах тоже
поигрывали некие расслабленные блики от предвкушения пиршества; адъютанты,
фельдъегери, курьеры мелькали, как ночные птицы, проносились на носках,
бесшумно, легко и таинственно.
распространялось такое сияние и аромат, военный министр был так улыбчиво
настроен, что, казалось, все сейчас рассмеются и встанут, с шумом отодвигая
кресла, и провинившийся полковник вскинет голову, и щеки его зальет
счастливый румянец. И действительно, подумал наш герой, как это возможно так
долго и безысходно мучить друг друга? И это уже входит в привычку, и так
будет тянуться теперь вечно, только полковник, насидевшись в сыром-то
каземате, сник, и лицо его подернулось печалью. Вот уж и январь на исходе.
Ах, но, тем не менее, как много их всех на одного! Как много нас-то на него
одного! Даже он, Авросимов, строчит по бумаге, высунув кончик языка, чтобы
не дай Бог слова не пропустить, чтобы правитель всех дел Александр
Дмитриевич Боровков не остался недоволен. А злодей тем временем, бледный и
изможденный, не Пугачев какой-нибудь, а дворянин, полковник, любимец, здесь,
в кресле!
те, которым он верил, они, что здесь вот распинались и страх свой
выплясывали, раскаивались, они-то что же? Господи ты Боже мой!..
неловких рук, и Чернышев спросил у Павла Ивановича беззаботно и
по-приятельски даже:
боюсь, вы опять запираться станете.
пленник, а что касаемо запирательства, так это зависит от моей причастности.
Уж ежели я непричастен...
Линцах, оказался совсем пуст... К нему-то вы причастны?
и показалось. Военный министр производил впечатление хмельного, хотя в это и
можно было верить, ежели помнить, как давеча, нет, третьего дня, он пил из
графинчика наедине с самим собою.
вами лично написанные...
тягчайший вымысел.
поручали вы на хранение сей портфель, замкнутый, и для чего?.. [191]
по крутому лбу. Было молчание Члены Комитета разглядывали его как диковину.
Авросимов затаился, предчувствуя недоброе, ибо понимал, что круг сужается,
что только упрямство полковника-злодея оттягивает конец...
рассказ Аркадия Ивановича и как толстяк во флигеле лез с вопросами: что он
там проповедовал?
Иванович усмешку заметил и тряхнул головой, словно освобождался от
наваждения. И уже не ждал приглашения, а сам обреченно так протянул руку за
листком, который, словно белокрылая птица, медленно облетел весь стол и
опустился, затрепетав, к нему на ладонь.
но тут же спохватился, да и граф глянул на него быстро и с подозрением,
словно запах почуял, черт! Старый черт! Провались ты, сгинь, надоел!
минуту по[192] сидел неподвижно, затем сказал еще более устало:
котором хранил драгоценные письма родителей, на случай могущего быть пожара,
и считаю, что невинное обстоятельство перетолковано самым несправедливым
образом...
к Павлу Ивановичу и зашептал ему на ухо, и полковник пожал плечами, встал с
кресла и направился в дальний угол залы, куда ему торопливо подставили
другое кресло, усадив его лицом к стене и затылком к происходящему.
Наш герой старался всякими способами обратить на себя внимание капитана,
теребил свой вихор, качал головой, ронял перо, но все было безуспешно.
Капитан замер у стола, спиной к полковнику, и лицо его изобразило такую
смертную муку, что жалость раздирала.
известно касательно установления, именуемого Русской Правдой...
сторону, как подвешенное.
Да вы покажите ему все допросы, все листки с признаниями! Да не мучайте его
и себя!"
задремал.
- имел честь... неоднократно...
решительнее...
постараюсь, ваше высокопревосходительство, постараемся...
общество, он был со мной откровенен...
могло ознакомить с целью и планами злонамеренного общества...
напряжения.
словно собственные слова излечивали его от недомогания, которое минуту назад
сгибало его жилистое тело, и уже загорались цыганские глаза, и уже на нашего
героя глядел он не вопрошающе, а снисходительно, а может, и с любовью,
трудно было понять. Он говорил все громче и громче, и даже правая его рука
сорвалась со шва и изогнулась, выдавая темперамент капитана; ах, ему уже
было легко, минутный страх улетучился, сгинул, уже ничего не было слышно,
только голос Аркадия Ивановича, счастливый и звонкий, словно он пел свои
малороссийские песни, и две руки взлетали одна за другой и вместе, заставляя
метаться пламя свечей, отчего тени сидящих метались тоже, словно отплясывали
под музыку капитана...
этой истине, то повелите прибыть кому-либо в сельцо Балабановку, где
расквартирована вверенная мне рота, и я укажу место...
Аркадий Иванович, встретив его взгляд, продолжал неудержимо и отчаянно, и в
этом было даже что-то восхитительное, потому что редко ведь бывает
возможность увидеть человека, раскрывшего свою душу, а тут - на поди! -
никакой узды.
надо мной надсматривали!.. Майор Лорер, преданный Пестелю, много раз
приходил ко мне и разными изворотами в разговорах старался узнать мысли мои
об обществе... Он говорил, что в Линцах есть от правительства шпион...
горячем лице было столько вдохновения, что и упрекать его за торопливость
было грешно.
Пушкина...
Голос Аркадия Ивановича взлетел до предела, он звучал пронзительно, словно
серебряная труба кричала тревогу или сбор... Уже невозможно было уловить
истинный смысл, а так, отдельные слова, вразнобой, каждое само по себе,
Шилова Юлия
Корнев Павел
Соломатина Татьяна
Громыко Ольга
Шилова Юлия
Сертаков Виталий