Чтение 28–й страницы книги ~Бедный Авросимов~

высокого к себе обращения.

Человек скрылся. Дверь захлопнулась. Щеколда стукнула.

- Милодорочка, ангел мой, - сказал наш герой, скидывая шубу, - вот здесь
дом наш теперь. Забудем все несчастья.

Она медленно сняла зипун свой, стянула через голову измятое платье.

- Отвернитесь, бесстыдник молодой.

Он отвернулся. И тотчас в голове его, в сумбуре всяком, возник ясный
план: тут им [219] предстоит пережить день-другой, а затем бросят все, всю
эту столицу с ее безумством, с Пестелем, с судьями, с капитаном чертовым, с
самоубийствами всякими, бросят это все, подхватят Ерофеича и помчатся к
матушке и там, только там, предадутся наконец утехам любви, радостям
деревенским и тишине.

- Да поворотитесь, можно, - сказала Милодора.

...Конечно, Артамон Михайлович первый не одобрит, а может быть, и
проклянет, за бесстыдство да за измену посчитав сие бегство, однако пусть он
сам хлебнет хоть малость из того, что выпало мне, продолжал размышлять наш
герой. Пусть он сам любезного своего капитана милует да берет от него
подарочки, пусть он сам кличет его героем, путь они тут все сами, сами пусть
без него...

- Ванюша, рыбонька, - тихо позвала Милодора, - меня в сон ударило. Где же
вы?

Тут он вдруг оторвался от своих мыслей и повернулся к ней. На красной
подушке белело ее лицо, обрамленное русыми волосами. Под самый подбородок
подступало лоскутное одеяло. Там, в пестрой его глубине, Авросимов угадал
тело своей возлюбленной, жаркое, ленивое, податливое. Он с трудом удержался,
чтобы не закричать.

Под запертой дверью громко, без стеснения хихикал гостиничный мальчик, и
легкое облачко пыли медленно подымалось к потолку. [220]

...Опьяненный любовью, Авросимов крепко заснул. Прекрасная Милодора
последовала его примеру, и в комнате, так странно ставшей им жильем, повисла
тишина.

Милодора спала, и две горькие складочки, освещенные встающим утром,
явственно проступали возле ее губ.

Ах, милостивый государь, она не была красива, не была! Но разве в нашей
власти понять эту странность, когда не красоте мы отдаем свое сердце? С чего
бы это? И целый сонм вопросов душит нас, и решать-то ведь не нам, не нам,
поверьте, и уж лучше и не предаваться этим напрасным попыткам, а просто
любить, обожать, благоговеть, покуда благоговеется...

Итак, Авросимов зевнул, но тут же увидал, как словно некто надвинулся на
него и поманил с улыбкою. "Кто вы?" - хотел было спросить наш герой, да не
смог вымолвить ни слова, а покорно шагнул за незнакомцем. Так он шел за ним,
стараясь все-таки понять, кто же это, как вдруг сообразил: Пестель! На Павле
Ивановиче был новехонький мундир, на груди сверкали ордена и всякие знаки.
Поначалу они молча шествовали каким-то неизвестным коридором, и трудно было
понять, когда же закончится это путешествие. "Я же сплю, - думал наш герой,
- надо проснуться, а не проснусь, так и буду за ним вышагивать..." Но стоило
ему хоть на мгновение замешкаться, как [221]

Пестель тотчас оборачивался, прелестно улыбался и манил следом. Так они
шли да шли. И стояла тишина, даже шагов не было слышно. И от этого страх
подступал к сердцу нашего героя. Как вдруг Павел Иванович скользнул в
какую-то дверь и скрылся. Авросимов попытался войти следом, да не тут-то
было: дверь исчезла. Коридор продолжался и терялся где-то вдали, серый и
унылый, и лишь в одном месте на гладкой его стене темнело пятно - то ли от
воды, то ли от выплеснутых щей.

"Теперь отсюда я никогда не выберусь", - подумал Авросимов, и сердце его
защемило, и холодный пот проступил на лбу. Он хотел уже закричать, позвать
кого-нибудь, как вдруг ощутил в правой руке пистолет. "Сейчас выстрелю, -
подумал он с отчаянием. - Пусть-ка они сунутся!"

Неожиданно кто-то спросил свистящим шепотом, невидимый кто-то:

- Лежишь?

"Да разве я лежу? - удивился наш герой. - Я вовсе стою в этом неведомом
коридоре".

- Давай ступай отсюдова, - приказал голос все так же шепотом. - Не
тревожь барина.

"Какой же барин может быть в этом коридоре? - подумал Авросимов, подымая
дуло пистолета. - Пестель - арестант, а не барин... Вот сейчас я
выстрелю..."

Но он не выстрелил, а спросил не своим, а как бы женским голосом: [222]

- Куда же мне идти-то, Господи?

- Давай, давай, ну! - распорядился шепот. - Ишь ты...

"А где же Пестель?" - хотел спросить Авросимов, но вместо этого сказал
опять женским голосом:

- Да сейчас же, Господи... Дверь-то прикройте, бесстыдники какие!

Дверь хлопнула. Наш герой обрадовался, решив, что вот появится Пестель и
всё наконец объяснится, но Пестеля не было, а перед ним маячила неясная
голая чья-то спина. Он потер глаза - спина была женская. "Милодора!" -
сообразил он. Тут он все вспомнил, и от сердца его отлегло. Ясный день
заливал комнату. Милодора глядела на него равнодушно, словно и не узнавала.

- Что это ты, Милодорочка?

- Уйти велят, - равнодушно сказала она.

- Кто это велит?

- Хозяин здешний...

Нет, не была она красива, не была. Да вот поди ж ты...

- Как он посмел! - закричал Авросимов гневно.

Он протянул руку и коснулся ее тела. Спина была широкая, под правой
лопаткой чернела родинка неправильной формы. Это умилило его.

- Ванюша, рыбонька, - сказала она, - вы не кричите над ухом-то. Я не
виноватая. [223]

- Да я не тебя виню! - распалялся он. - Я его виню!.. Как он смеет!
Может, мы отсюда в деревню поедем... - Он стал натягивать на себя одежду. -
Вот я его... Вели ему войти, пусть войдет, вот я ему!..

Прекрасная Милодора тем временем одевалась тоже, будто бы и не слыша
гневных изречений нашего героя. Одевшись же, она присела на стул, сложила
руки на коленях и ждала, что последует.

- А вот я его! - кричал наш герой. - Разбойник! Да как он смеет!

В это время, услыхав, очевидно, шум в комнате, давешний человек просунул
в дверь голову, желая полюбопытствовать о причинах сего шума.

Вы бы очень удивились, кабы сами наблюдали эту сцену, ибо, как вам
известно, не в манерах Авросимова были крик да буйство, но тут, видимо,
природное здоровье изменило ему либо он умышленно дал волю накопившимся
страданиям, которые давно искали выхода себе, во всяком случае, едва голова
человека закачалась в дверях, как что-то громадное, ревущее, загородив свет
оконный, бросилось на него, и, не отскочи он вовремя, лежал бы на полу в
коридоре его хладный труп.

Наш герой, взъерошенный и без галстуха, вывалился в дверь и скачками
помчался по коридору вдогонку за убегающим паршивцем. [224]

Человек покатился вниз по лестнице, повизгивая на ходу от ужаса, слыша
приближающийся грохот рыжего чудовища.

- Караул! - завопил он и нырнул в чулан. Тут бы ему и конец, да задвижка
спасла.

Какие-то люди, оказавшиеся в сенях гостиницы, хором принялись увещевать
Авросимова, не решаясь, однако, к нему приблизиться. Наступила тишина.
Человек за дверью затаился. И это все подействовало на молодого человека
благотворно, и он вдруг словно очнулся от кошмара и провел рукой по
разгоряченному лицу, и перед ним раскрылись гостиничные сени и какие-то люди
благородного вида, толпившиеся в отдалении и с опаской на него взирающие.
Тут он стал осознавать, что поступок его постыден, вспомнил об оставленной
Милодоре, возвел очи и застыл, пораженный: по неширокой лестнице сходил в
сени спокойный и трезвый гренадерский поручик.

Наш герой бросился к нему. Они встретились как старые друзья.

Должен повиниться пред вами, милостивый государь, что в спешке, которая
иногда сопутствует моему повествованию, совсем упустил из виду сказать вам
фамилию гренадерского поручика, с которым вас сталкивал и с которым еще
предстоит встречаться, а посему лучше поздно, чем никогда, так что фамилия
ему была Крупников.

Так вот встретились они как старые дру[225] зья, и после соответствующих
приветствий Крупников спросил нашего героя:

- Что вы тут делаете, Ваня?

На что Авросимов ответил, что появился в этом доме с целью переночевать и
что хозяин оказался человеком непорядочным и он, Авросимов, вознамерился его
проучить, хотя теперь уже поостыл.

- Да плюньте, Ваня, на это, - посоветовал Крупников. - Охота вам
мараться? - И в свою очередь спросил нашего героя, что его занесло в этот
дом ночевать.

- Обстоятельства, - таинственно шепнул наш герой, не желая подробностей.

Крупников засмеялся, подмигнул ему, обнял за плечи и повел к выходу,
шепнув на ходу:

- Ну как Милодорочка?

Вопрос поверг нашего героя в замешательство, ибо он никак не мог
предположить, что его ночное путешествие может кому-либо быть известно.

- Откуда вы об том знаете? - ахнул он.

- Знаю, сударь, знаю, - снова засмеялся Крупников. - Мы, гренадеры, всё
знаем. Нам нельзя не знать, сударь. Так что вы впредь сему не дивитесь...

Слова эти замешательства не рассеяли, и, видя это, Крупников спросил:

- А у вас, я вижу, любовь?.. Я вижу, вижу по вашим глазам.

- Полюбил я Милодору, - признался Ав[226] росимов, с умилением
представляя, как она сидит там в комнате на стуле, руки сложив на коленях. -
Я увезу ее в деревню, и всё тут. Жить без нее не могу.

Крупников засмеялся снисходительно.

- Ей-богу, сударь, - сказал Авросимов. - Вы что, не верите? А я