одного спасение.
отказывается.
Не было бы срочности... А сейчас извольте денег.
смеется. Каково-то теперь Филимонову?
полезли из [417] орбит. Он задыхался. Авросимова же сие нисколько не
волновало, и он терпеливо ждал, когда наконец очнется нахальный этот
господин.
сроки. Нехорошо-с. Ладно, я Филимонову передам, но это неблагородно-с... - и
он удалился, пятясь и глядя на нашего героя с укоризною.
нашего героя, требуя к себе внимания, и вторжение то было Авросимову сладко.
идет с Настенькой по зеленому лугу и пчелы гудят; то вот опять же они вместе
спешат к усадьбе, где матушка уже их ждет; то будто Настенька глядит на него
ясными своими глазами и таинственная, многообещающая улыбка шевелится на ее
губах... Вдруг он увидел, как обнял ее, и тонкое, горячее тело задрожало,
забилось, голова запрокинулась, и открылась белая шея, и голубая жилка
шевельнулась на ней. "Ах! - воскликнула она, слабея. - Оставьте!.. ", а сама
прижалась к нему, целуя в щеки, в губы, в лоб быстро-быстро, с отчаянием и
любовью.
воображение, но в то же время так смягчили сердце, что он наконец позволил
Ерофеичу покормить себя, чем старика осчастливил.
и пошел из дому.
нему, окружили, заприглашали прокатиться. Это обстоятельство показалось ему
весьма странным, и он, с трудом от них отделавшись, пошел по морозцу пешком.
Однако ваньки, как привязанные, тянулись следом, делая какие-то намеки,
подъезжая вплотную и даже пытаясь схватить за рукав.
шепнул в ухо:
Правая рука у Филимонова...
несколько раз упал, запутавшись в длиннополой шубе, [419] и, выбежав на
Большой проспект, вздохнул наконец с облегчением. Ванек нигде не было видно,
да они теперь не скоро смогли бы его разыскать. Освещенная дверь немецкой
кондитерской привлекла его внимание, и он вошел. Вечер был в самом разгаре.
Едва прозвенела дверь, как все тотчас же на него уставились, а хозяин в
оранжевом колпаке поклонился. Наступила тишина.
Мешков тоже здесь.
Авросимов. - Как это можно так бесчестно приставать...
известного вам предприятия. Везде Авросимов видел обращенные на него лица,
полные тайны глаза. Какие-то незнакомые люди его останавливали, хватали за
рукава, уверяли, что все, мол, движется преотлично, чтобы он не волновался и
чтобы во всем полагался на гений Филимонова. Наконец терпение его лопнуло, и
он вскочил в первого же вывернувшегося из-за угла ваньку и велел гнать что
есть мочи к фли[420] гелю, решив про себя, что, ежели возница заговорит о
Филимонове, стрелять ему в спину, разбойнику! Он извлек пистолет из тайника,
но возница, к счастью, молчал, не будучи, видимо, посвящен в тайну
треугольного равелина.
успокоился, как вдруг сани вылетели на Сенатскую площадь, на ту самую, с
которой, ежели вы помните, началась необыкновенная карьера нашего молодого
человека.
к северу неба, он разглядел шпиль крепостного собора. И сейчас же прежнее
мужество вдруг пробудилось в нашем герое, все тело его напряглось, мысли
заработали четко, не перегоняя одна другую.
ванька, стремительно взметая снежные вихри, пронесся по площади, сделав круг
и едва не разбившись о гранитные глыбы, во множестве нагроможденные Одна на
другую, и помчался обратно тем же путем и скрылся из глаз.
зов, так что даже кучер стал подергивать плечами, словно от нетерпения.
Сразу же померкло Настеньки-но лицо, и стал казаться нелепым завтрашний
поединок, потому что в треугольном равелине [421] метался злодей, несчастный
человек, пророк, разбойник, переворотивший всю душу, достойный самой лютой
казни и самого возвышенного благоговения, убийца и сеятель добра, один, один
из племени людского, вышедший за круг, покинутый всеми и всем необходимый: и
государю, и графу, и ему, Авросимову, проклинающему его и плачущему над ним.
И эти проклятия и плач были так сильны, что Филимонов тотчас же вмешался,
словно и без того забот ему не хватало.
запорошенная снежком, пугающая людей.
обойден! Я жив, на воле, счастье-то какое!"
охватил его. Отсюда, снаружи, была она ужаснее. Казалось, что она дышит, что
она живая, что вот-вот и утянет в свою глубину, в сырость, к прусачкам.
усилился. Снег закрутил пуще.
сквозь решетки, через штыки? Где она, где та счастливая лазейка, которая
снилась ночами? Или действительно есть Филимонов, которому все нипочем? Или
воистину весь Петербург толь[422] ко этим и дышит, вздымая свою больную
грудь, и будет так, что все, крича и ликуя, хлынут на эту стену, так что она
рухнет, и полковник, пожелтевший от раздумий и боли, выкарабкается из-под
развалин, чтобы упасть людям на руки?
курком. Может, тоже от страха пред этой стеною шевельнулся?
неподалеку и какие-то фигуры засуетились возле. Зафыркали лошади.
министр узнал его.
боишься?.. Вот ты какой, гуляка!.. - сказал он, когда наш герой приблизился.
- Ну, какую даму подкарауливаешь? - и захохотал. Молоденький офицер,
высунувшись из-за экипажа, скалил зубы в улыбке. Слава Богу, граф был в
расположении. - Рассказывай, рассказывай, ну...
тайне... Ну почему это я тебя встречаю?.. А я-то думал: ну перепутает рыжий
этот - где добро, где зло... вяжи его тогда.
прикажут, в точности, чтобы угодить...
железа! Хочешь?.. Не хочешь? То-то, любезный. А скажи-ка мне, любезный,
почему это в глазах твоих не вижу дерзости? Притворяешься? Или смирный ты?..
настроение у графа и радуясь, что разговор складывается легкий, почти
приятельский. - Напрасно жду-с...
темноты, у Авросимова совсем отлегло.
дама? - спросил он, осмелев. [424]
кто другой?
природа, верно, так определила, не иначе. Я и сам этому удивляюсь, а понять
не могу...
Контровский Владимир
Лондон Джек
Конан-Дойль Артур
Лукьяненко Сергей
Посняков Андрей