мячиком сбить куклу-мишень. Одна из кукол была сработана в виде довольно
похожей карикатуры на моего отца. Локки повторил свою давнишнюю дерзость.
без тебя разберусь.
спортивных башмаках и халатах, накинутых на плечи, был сколочен еще один
деревянный помост. Но этот был предназначен не для бокса, а для танцев, и
там целый день волынщики Джока Макдугалла играли рилы, ламенты, строителей
и другие шотландские танцы. Даже сегодня, стоит мне услышать тягучие,
сдавленные звуки волынки, в которых есть что-то китайское, и тотчас в моей
распахнувшейся памяти встает тот жаркий летний день. Я не могу его забыть
и никогда не забуду, потому что это - одно из самых ярких моих
воспоминаний о Пегги Макгиббон.
своем качестве репортера я совсем захлопотался в эти дни. Газетка наша
выходила всего два раза в неделю и не могла уделить много места моим
репортажам, но в то же время нужно было ничего не упустить. Приходилось
экономить слова, выбрасывать все лишнее - отличная, кстати сказать, школа
для начинающего журналиста. Я торчал на выставке чуть ли не с рассвета и
до позднего вечера, а потом далеко за полночь сидел над своими заметками,
постигая азбуку газетной дипломатии, заключающуюся в умении безошибочно
определять, кого упомянуть необходимо, а кого можно и пропустить, причем
второе важнее первого.
принадлежавшем городскому аптекарю. Том отлично ездил верхом, и этим он
был обязан нашему отцу, выучившему нас английской посадке, более гибкой,
чем австралийская, с укороченными стременами. Когда-то у нас были два
пони, мы с Томом ездили на них в школу и носились по Биллабонгу. Отец
получил этих пони в виде гонорара от одного фермера, чье дело он вел,
когда тот судился с крупным гуртовщиком из-за нарушения контракта. Дело
отец выиграл, но у фермера не оказалось наличных денег, вот он и
расплатился натурой, пригнав к нам двух маленьких лошадок вместе с годовым
запасом корма для них. Я и сейчас вспоминаю этот год как самый счастливый
в моей жизни, а Том, уже будучи летчиком, в 1940 году, говорил мне, что
только верховая езда давала ему то же ощущение полного, безграничного
блаженства, которое он испытывал за штурвалом самолета. Оба пони были
потом отданы за долг мяснику, и тем самым продолжился этот странный
возврат к системе натурального обмена. Но Том успел многому научиться за
тот год; недаром горожане и фермеры, чьи лошади должны были участвовать в
выставочных состязаниях, наперебой старались заполучить его в жокеи.
Только объездкой лошадей он не занимался никогда.
прибавился еще один маленький серебряный кубок, перевязанный голубой
лентой. Я увидел Тома уже после заезда; он стоял в своих
латаных-перелатаных бриджах (когда-то это были мои бриджи, но мать
починила их, удлинила и пригнала по его фигуре), и вид у него был
встревоженный: он боялся, что пропустил выступление Пегги.
на чурбаки длинных досок, служивших местами для публики. На этих
импровизированных скамейках сидело человек пятьдесят, на краю помоста
устроились двое волынщиков со своими инструментами, а в проходе столпилось
десятка два молодых женщин, девушек и совсем маленьких девчушек в
национальных шотландских нарядах и мягких черных туфельках, похожих на
балетные, с клетчатыми пледами и кожаными сумками, отделанными мехом. Они
дожидались своей очереди танцевать. У самого помоста за кухонным
деревянным столом сидели судьи.
нашли друг друга.
костюме: черная бархатная безрукавка, шелковая блуза, красные носки,
шапочка с длинным пером, а через плечо перекинут мягкий плед в зеленую и
фиолетовую клетку. Она была самая настоящая красавица и знала это.
объяснил Том, называется "стрейтспей". (Пегги научила Тома неплохо
разбираться в шотландских танцах. Надо же им было о чем-то разговаривать в
те долгие вечера у темной реки!) Девочки были прехорошенькие, но даже
здесь, в тени большого дерева, трудно было позабыть о накаленной зноем
равнине, лежавшей кругом, и принять этих маленьких австралиек за дочерей
древней Каледонии.
другое место, в первом ряду. И тут я замер, ошеломленный. Я увидел, как
Пегги, отделившись от толпы, решительным шагом подошла к Тому, сняла с
плеча свой клетчатый плед, перегнула его пополам и еще раз пополам и
церемонно положила Тому на колени.
на Пегги Макгиббон и словно впервые ее видел. Лицо у нее горело, губы были
сжаты, вероятно, она сознавала всю дерзость своего поступка; ведь все
пятьдесят зрителей, и миссис Крэйг Кэмбл, и все подружки Пегги, включая ее
сестру Смайли (тоже одетую в шотландский костюм), - все верно оценили
значение этого поступка. То был старый обычай горских племен, и я подумал,
что в Пегги, верно, и в самом деле течет шотландская кровь: так
естественно, с такой непринужденной грацией у нее это вышло.
кого нет глаз, нет языка, они точно полярные путешественники, затерянные
среди снежной пустыни. А у Тома волнение, как всегда, вылилось в
потребность атлетического усилия; он весь подобрался, напружился, и мне
показалось, что вот сейчас он подхватит Пегги на руки, вынесет ее на
помост и сам спляшет бурную джигу.
свою ученицу.
старательно дул в свой инструмент, добиваясь высокого, тонкого, как у
флейты, звука. Пегги поднялась по ступенькам; раскрасневшаяся,
зеленоглазая, она, казалось, не шла, а летела, словно ее несли по воздуху
складки клетчатой юбочки и кружевные оборки, и носки, и бархатная
безрукавка, и огненные волосы, выбившиеся из-под шапочки.
ритуального значения, как поворот творящего намаз мусульманина лицом к
востоку. Это легкий, едва заметный наклон головы, но он строго размерен и
рассчитан, как и весь вообще танец, где каждое движение подчиняется
правилам, тугим и жестким, как кожа, натянутая на барабан. Должно быть,
только влюбленная девушка может вложить в этот поклон столько, сколько в
него вложила Пегги Макгиббон в тот день; и хотя ее поклон открыто
предназначался Тому, и только ему одному, я при этом почувствовал все то
же, что, вероятно, чувствовал Том.
обязанностью газетчика было точно установить его название); длился он
около пяти минут, но состоял всего из восьми или десяти па, повторявшихся
многократно с небольшими изменениями. Пегги сделала полуоборот и, округлив
руки над головой, на миг застыла в традиционной позе, придающей силуэту
танцовщицы очертания колокола; но вот раздался пронзительный зов волынки -
и она, встрепенувшись, пошла по кругу в дробном, бодрящем шотландском
ритме, с упоенной самоотдачей чеканя каждый шажок, постукивая, притопывая,
перебирая красными ножками, если только эти привычные термины могут
передать тот дух истовости, чуть не священнодействия, которым в исполнении
Пегги проникнут был старый народный танец.
себя. Вероятно, многих тонкостей я не уловил и не оценил, но Пегги мне
впоследствии рассказывала, что полночи потом проплакала неуемными солеными
слезами, вспоминая то экстатическое мгновение, когда она словно воспарила
над самою собой и над всем, что можно измерить, ощутить, разглядеть и
попробовать на вкус. То творилось чудо искусства, и все мы это
чувствовали, а больше всех волынщик, чья музыка поддерживала и вела Пегги,
точно сильные руки живого партнера.
пять лет спустя в Москве, во время войны, на праздничном представлении
"Дон-Кихота", когда Лепешинская и Ермолаев (с которым не может сравниться
никто из танцовщиков мира, включая Нижинского) превратили свое па де де в
ожесточенный танцевальный поединок, казалось, выводивший их за пределы
человеческих возможностей. Но то было иное время, иные танцы.
сомневались, вернется ли она из этого мира снова к нам. Должно быть, ей
это и в самом деле нелегко далось, но она все же закончила танец, все с
той же безукоризненной точностью исполнив заключительные па: снова
полоборота, несколько шагов вперед, высоко поднимая ноги над землей, как
гарцующая лошадь, остановка, шаг направо, шаг налево, еще остановка - и
завершающий поклон, который она опять послала Тому как приветствие
божества божеству. Да они и были божествами в эту минуту.
вбирают при дыхании воздух, - я физически вечно ощущаю все, что происходит
вокруг меня, и, когда Пегги танцевала, я танцевал каждое па этого шона
труихбаса вместе с нею; и мне кажется, что и Том, глядя на нее, как бы
вырвался из обычной своей стихии и чувствовал то же. Потому что
воздействие настоящего искусства всегда таково.
Орлов Алекс
Доставалов Александр
Ильин Андрей
Маккарти Кормак
Шилова Юлия
Плотников Александр