Чтение 15–й страницы книги ~Не хочу, чтобы он умирал~

- А я говорю вам, что заминировал этот участок Роммель.

- Английскими минами?

- Почему бы и нет? Разве вы сами не откапывали немецкие мины и не
укладывали их в другом месте?

- По нескольку штук. А не целое поле.

Пикок хлопнул своим кожаным стеком по столу - там сидела муха.

- Я больше не желаю об этом слушать. Пикеринг давным-давно умер.
Давайте-ка лучше сходим к Черчу, прежде чем он начнет звонить мне по
телефону. Вы привели с собой Куотермейна?

- Нет. Он остался в лагере в Мене.

- Ах ты черт! А я-то надеялся, что Куорти тут, с вами.

Пикок весело щелкнул пальцами, подзывая Шейлу, которую он уже простил;
выйдя из картонной обители дорожно-топографического отряда, они прошли по
благоустроенным улицам Набитата и остановились возле одной из вилл
неподалеку от мраморной ограды генерального штаба.

- В связи с подготовкой нового наступления, - объяснил Пикок, - Черч
переехал сюда, чтобы быть поближе к верховному командованию и заговорщикам
из генштаба.

Скотт шел по улицам города-сада за гибким, как пальма, Пикоком, -
словно куст колючки, который несет ветром пустыни. Он ругал свою
уступчивость и заранее чувствовал себя побежденным. Когда они вошли в
кабинет Черча, Скотт обронил на пол аккуратную связку карт. Нагнувшись,
чтобы их поднять, он почувствовал, как к лицу его приливает кровь. Он
выпрямился, красный и униженный, поймал беглый взгляд голубых глаз Черча.
Генерал с ним не поздоровался, подчеркивая военную субординацию. Черч
жестом отпустил лукаво улыбающуюся секретаршу - она с любопытством
разглядывала Скотта. Секретарша была подругой Люси Пикеринг, а некогда и
любовницей Пикока. "Мы ведь с вами родня, верно?" - сказала она ему своей
хитренькой, фамильярной улыбкой; на Пикока она даже не взглянула.

Скотт не отдал чести Черчу, и это выглядело, как вызов.

- Вот подробные карты, - сказал Скотт, стараясь быть как можно
спокойнее, и, развернув коричневый сверток, протянул Черчу, поверх
проволочных корзинок для бумаг, пять сизых карт. - Мы обозначили трассу
очень подробно на карте масштабом 1:100000, а потом указали на ней все
опознавательные знаки.

- Мы еще вернемся к этому вопросу, - сказал Черч, не глядя на карты и
не притрагиваясь к ним. Его розоватая шея казалась под подбородком красной
- на ней отсвечивали генеральские петлицы; так желтеет шея у детей, когда
они держат возле нее лютики. Дети любят масло - оно желтое и напоминает им
лютики, а от них желтеет шея. Наверно, Черч больше всего любил власть -
так ярко отсвечивали на его шее генеральские петлицы. - А где Куотермейн?
- осведомился он.

- Виноват, генерал, - сказал Пикок, положив стек на колено и скромно
улыбаясь. - Я надеялся, что Куорти приедет со Скоттом, а он, оказывается,
остался в Мене.

- Генерал Уоррен, наверно, пожелает видеть не только вас, но и
Куотермейна. Пока это не важно. Объясните мне, Скотт, и как можно яснее,
что произошло с молодым Бентинком.

- Не могу вам сказать ничего, кроме того, что вы уже знаете, генерал. -
Скотт держал себя в руках, стараясь не терять самообладания. - В
докладной, которую я вам послал, все было точно изложено.

- Мне этого мало. Скотт. Почему вы позволили ему лететь на неисправной
машине? Неужели вы не чувствовали никакой ответственности?

Скотт ничего не ответил.

- Вы должны это как-то объяснить, Скотт. Ну, что скажете?

- Ничего, генерал.

- Меня это не устраивает. Разве вы не видели, что самолет поврежден?

- Видел, генерал.

- И все же позволили ему лететь?

- Да, генерал.

- Почему?

Скотт изо всех сил старался сохранить спокойствие:

- Бентинк знал, что он делает.

- Вы в этом уверены? Такой мальчишка...

- Как же мне было в это не верить, генерал, раз вы дали ему такое
важное поручение?

- Не старайтесь снять с себя ответственность, мой милый.

Скотта покоробило от слов: "мой милый".

- Вряд ли я склонен этим заниматься, сэр.

Он подчеркнул обращение "сэр", - его впервые в жизни назвали "мой
милый", и ему стало очень противно.

Генерал продолжал настаивать на своем:

- Вы осмотрели обломки самолета?

Скотт почувствовал полное равнодушие к исходу этого разговора:

- Разумеется.

- И вы считаете, что нет надежды на то, что он прыгнул с парашютом и
приземлился где-нибудь в пустыне? Пока что он значится в списке пропавших
без вести.

- Он погиб, генерал.

- Вы в этом уверены?

- Да. Совершенно уверен, - с грустью сказал он.

В этот миг Скотт вдруг почувствовал не уверенность в смерти Бентинка, а
искреннюю о нем печаль. Всякий человек - прежде всего человек; этот взгляд
он унаследовал от Пикеринга. При всем своем мальчишестве Бентинк был
человеком. Скотт жалел, что продержал его в кузове грузовика пять дней.
Это было жестоко.

- По-моему, девушка все еще на что-то надеется. Она ведет себя очень
мужественно. Когда вы с ней увидитесь, будьте как можно тактичнее.

- Слушаюсь, генерал. - Даже в иронии его звучала сталь.

Черч бросил на него быстрый, полный бешенства взгляд, но смолчал.

- Разрешите обратиться, генерал? - поспешил вмешаться Пикок. -
По-моему, Люси Пикеринг подготовила ее к самому худшему.

Кровавый Черч проявил даже интуицию:

- Может быть. Но она поверит в самое худшее только тогда, когда ей
скажет об этом Скотт. Поэтому будьте как можно тактичнее. Призовите на
помощь весь свой такт.

В его словах слышалась тревога за девушку, дочь Уоррена, молодую вдову
Бентинка. И забота, которую проявлял Черч, не могла не тронуть Скотта:
Черч хотел облегчить девушке самое тяжкое испытание в ее жизни.

- Хорошо, - сказал Скотт, обезоруженный искренностью Черча. - Я
постараюсь.

На секунду пелена ненависти и презрения, закрывавшая от него Черча,
приподнялась, и он увидел проблеск чего-то человеческого. Это его смутило.
Ему вдруг захотелось прекратить странную войну, которую он объявил Черчу.
К чему он ее затеял? Зачем тянуть эти непонятные поминки по Пикерингу? Но
не только смерть Пикеринга, а сомнения, желание все додумать до конца (как
раз то, чего прежде всего требовал Пикеринг от мыслящего человека) толкали
его на войну с Черчем. Куда важнее, чем смерть Пикеринга, была потеря
самого себя и вкуса к своему делу. А из-за Черча и сам он и его работа
утратили для него всякую цену. Кровавый Черч - плохой генерал, он снова
потерпит поражение: такова уж эта война. Но ему, Скотту, придется и впредь
делать то, что прикажет ему Черч. Такова война, но в этом-то и крылась
загадка, отсюда рождались сомнения.

- Ну, а как насчет дороги? - тактично вставил Пикок, нарушив молчание.
- Вы желаете, чтобы Скотт дал пояснения к картам?

- Нет. Чего стоят карты, к которым нужны пояснения? Приведете Скотта ко
мне потом, когда я за ним пошлю.

- Слушаюсь, сэр, - сказал Пикок и щелкнул пальцами, подзывая Шейлу. Она
пошла за ними из кабинета, облизывая на ходу руку Скотта.

11

Скотт развернул спальный мешок, вытащил оттуда минные тарелки и
разложил их на полу своей комнаты в пансионе тети Клотильды. Сидя на
кровати, он нажал большим пальцем на разряженный пружинный механизм одной
из мин. Послышался скрежет, и на ветхом дощатом полу показались два желтых
кружка песчаной пыли.

- Выбросьте вы эту чертовщину, - сказал ему Куотермейн в Сиве, когда он
заворачивал мины в спальный мешок. - На что они вам сдались, Скотт? Вы
ничего не сможете доказать при помощи парочки мин. С Черчем так легко не
разделаешься.

- Может, вы и правы, - ответил Скотт. Но мин не выбросил.

Теперь он и сам задумался над тем, какой в них толк? Покончить с
Черчем? Нанести прямой удар и побороть ту безнадежность, которой Черч и
компания сумели его заразить, да и не только его, а половину армии,
половину войны? Доказать, что Черч убил Пикеринга, хотя об этом и так все
знают?

- Может быть, - твердил он себе. - Может быть.

Он с раздражением поглядел на мины, словно они таили разгадку в своем
механизме; стоит только стукнуть их ногой - и они разорвутся на мельчайшие
части и выдадут свой секрет.

- Не так-то это просто, - признался он.

Он понимал теперь только одно: остановиться он уже не в силах.
Подобрать улики против Черча - вот в чем была задача. Но он не знал, как
это сделать.

- Капитан Скотт! - В дверь скреблась тетя Клотильда.

- Что? - И он задвинул мины под кровать.

- Спуститесь вниз и поглядите, как черепаха выходит за хлебом.