больничным казначеем насчет деревянного гроба и катафалка с четырьмя
черными помпонами на стеклянном ящике, запряженного четверкой лошадей.
Абду Эффенди был коптом, и его надо было хоронить на коптском кладбище.
Казначей заказал катафалк по телефону в бюро похоронных процессий с такими
же бодрыми заверениями, какими потчевал Скотта врач.
улице.
из больницы.
Скотт чувствовал, что они сейчас засверкают от бешенства. Ему очень
хотелось избавить Атыю от унижения - от необходимости скандалить из-за
тела старика-отца. Скотт пошел к казначею, но тот отказал наотрез. Тогда
он разыскал врача, делавшего операцию. Хирург хитро улыбнулся, дружески
похлопал его по плечу и сказал:
собой его одежду. Это я вам устрою. Потом оденьте его, вынесите, а я
подпишу справку о том, что он выписывается по случаю полного
выздоровления. Это все, что я могу сделать.
платье из рук санитара и бросился бежать. Скотт с помощью пятидесяти
пиастров удержал санитара от погони и пошел следом за Атыей. Наконец они
отыскали мертвецкую, где на мраморных скамьях лежали голые покойники,
прикрытые простынями. Им выдали останки Абду Эффенди, - старик уже
совершенно усох: не было больше ни лица, ни глаз, ни губ, ни носа - лежал
один скелет. Он все еще был туго забинтован от шеи до пояса, и когда труп
стали одевать, Скотту и Атые пришлось его посадить, разогнуть ему ноги, а
потом поставить на пол, чтобы натянуть брюки. Скотт держал мертвеца, а
сын, едва не теряя сознание и стараясь не дышать, надевал на покойника
пиджак.
отца!
нести было, в сущности, нечего. У выхода санитар, карауливший мертвецкую,
дал им белый талончик, и они пошли сначала по коридору, а потом по
лестнице, мимо конторки, где Скотт вручил свой талончик, сквозь толпу
нетерпеливых посетителей и деловитых санитаров в белых халатах и больших
стоптанных сапогах; вытащили босого Абду Эффенди за дверь, пронесли его по
великолепным аллеям на улицу, где Атыя оставил "виллис".
за спину.
следует.
вперед. Скотт пригнул их книзу, но они сработали как рычаги, и Абду
Эффенди повалился вниз лицом. Атые пришлось ухватить его за полу пиджака и
посадить обратно.
темно, и замаскированные на случай воздушных налетов фонари словно
переносили их из одного озерка голубого огня в другое. Атыя крепко держал
мертвеца, но Скотт ехал слишком быстро.
где отдыхали нарядные посетители, мимо вокзальной площади. Ночь была
безлунная, и, вглядываясь в темноту улиц. Скотт внезапно заметил отряд
полицейских, шагавших на ночное дежурство. Одеты они были в черное, лица у
них были черные, и они совершенно сливались с мглой. Скотт задел хвост
колонны, построенной по трое, и когда раздались крики, дал газ;
полицейские бросились врассыпную, а "виллис" рванулся вперед, едва не
задавив людей. Крики позади них стихли в темноте. Они проехали
железнодорожный мост и понеслись по трамвайным путям, по разбитым мостовым
мимо глинобитных домов, едва не пропустив нужного перекрестка.
вам говорил! О господи! Видит бог!..
кончено. Все позади.
машины.
дверь были слишком узки, чтобы Скотт и Атыя могли идти рядом. Скотт взял
покойника, как ребенка, на руки и пошел вслед за Атыей. Постучав в дверь,
тот закричал:
на руках Абду Эффенди и не зная, куда его девать, только теперь он
почувствовал, как мертв тот, кого он несет. Ситт Роза одной рукой
вцепилась в безжизненную руку старика, а другой прикрыла свое лицо; Атыя
поддерживал мать, и Скотт, по-прежнему в растерянности, стоял посреди
комнаты. Черное лицо Еррофы, иссеченное шрамами, перекосилось в вопле
ритуального отчаяния, за которым пряталось более древнее и более тихое
горе. Она взяла Скотта за руку и отвела в маленькую комнату, где стояла
железная кровать, покрытая белым одеяльцем, и Скотт положил на него свою
ношу. Абду Эффенди лежал, свернувшись калачиком, подтянув к подбородку
колени, как спящий ребенок.
сжатыми кулаками. Еррофа, закрыв лицо юбками, причитала с завываниями.
Дети, которых поручили соседке, заглядывали в комнату, но Атыя,
поддерживая мать, строил им страшные гримасы, угрожающе скалил зубы и
выкатывал глаза; однако младшая девочка смотрела на него без всякого
страха и корчила рожи в ответ, пока наконец ее не утащили за дверь.
"Виллис" он вернул Куотермейну, который пил пиво на открытой террасе
армейского кафетерия под эвкалиптами Аббасии.
17
Пикеринг, - пожаловался Куотермейн, морщась. - Она думает, что такой
человек, как я, непременно должен любить пиво. Вы тоже так считаете?
подтянутым, волосы растрепались, усы обвисли.
ждал. Люблю вас дожидаться. Беда в том, что я старался погубить ваше
будущее...
признался он, заказал обоим пива и распорядился, чтобы бой вытер насухо
столик. - Ладно. Губите меня дальше.
гримасу. - Да и пиво явно помешало моей разрушительной работе - ваша Люси,
верно, затем и накачивала меня пивом, уверяя, будто я для него рожден.
Жаль, что вас при этом не было.
какое мне дело! Ступайте куда хотите. Уж больно вы непокладистый, Скотти.
так прожить весь век: вундеркиндом из специалистов. Вот увидите, что они с
вами сделают! Она-то знает! Она все знает...