журналистам,- позаботьтесь-ка обо мне завтра: прежде всего я заказала кареты
на всю ночь, ведь я напою вас, как на масленице. Матифа достал такие вина...
О!.. Вина, достойные Людовика Восемнадцатого! И пригласил повара прусского
посла.
сказал Натан.
отвечала Флорина.
нем ревность.
Кто вывез из Флоренции Аполлона Бельведерского? Нет, право, он мил, как
картинка Жироде.
Б-ба! я забыл его представить вам. Как вы хороши нынче! Ну, можно ли тут
помнить о какой-то вежливости и учтивости?..
маленький, юркий, с повадками чиновника и вместе с тем рантье и биржевого
маклера.
второй акт тонко, с блеском! Фразу "Я не люблю вас!" скажите, как мы
условились.
Матифа Флорине.
она.- О! Своей глупостью он приносит мне счастье,- прибавила она, обращаясь
к писателям.- Честное слово, я платила бы ему за каждую глупость, если бы не
опасалась, что разорюсь.
боюсь,- отвечал москательщик.
звонок.
ее понять.
Люсьен слышал, как актриса сказала:
Приходится мириться! Ведь любят же замужних. Так и тут! Находишь оправдание.
театра и Фино. В ложе напротив сидел Матифа со своим приятелем Камюзо,
торговцем шелками, покровителем Кефали, и его тестем, почтенным старичком.
Буржуа протирали стекла зрительных трубок, беспокойно поглядывая в партер,
не в меру оживленный. В ложах была обычная для премьер публика: журналисты
со своими возлюбленными, содержанки со своими любовниками, несколько старых
театралов, лакомых до первых представлений, светские люди - любители
волнений такого рода. В одной из литерных лож сидел со всей семьей начальник
главного управления финансами, пристроивший дю Брюэля на жалованье по своему
ведомству - чистейшая синекура для водевилиста. Люсьен, начиная с обеда, не
переставал изумляться. Жизнь литератора, представшая перед ним в эти два
месяца столь бедственной, столь обездоленной, столь страшной в комнате
Лусто, столь униженной и вместе с тем столь наглой в Деревянных галереях,
теперь развертывалась в необычном великолепии и в новом свете. Соединение
возвышенного и низменного, сделки с совестью, порабощение и господство,
измены и утехи, величие и падение ошеломляли его, как ошеломляет
впечатлительного человека невиданное зрелище.
директора.
Бомарше. Публика с Бульваров не любит этого жанра, она жаждет пряных
ощущений. Остроумие здесь не ценится. Сегодня все зависит от Флорины и Кора-
испанский танец, они способны расшевелить публику. Это представление -
ставка на карту. Если газета обеспечит успех хлесткими статьями, я могу
заработать сто тысяч.
свистать будут обязательно; но я принял меры, можно пресечь их заговор. Я
заплатил клакерам противников, они не станут усердствовать; два негоцианта,
желая обеспечить торжество Корали и Флорины, купили по сто билетов каждый и
роздали их знакомым, и те готовы вытолкать свистунов за дверь. Клака, дважды
оплаченная, позволит себя вытолкать, а подобная расправа всегда хорошо
действует на публику.
такими же богатыми покровителями, я бы выпутался.
театре, как в книжной лавке, как и в редакции газеты, искусства настоящего и
настоящей славы не было и в помине. Удары пресса для чеканки монет неумолимо
обрушивались на его голову и сердце, повергая его в трепет. Покамест оркестр
исполнял увертюру, Люсьен невольно противопоставлял рукоплесканиям и
свисткам мятежного партера картины, полные мирной и чистой поэзии,
услаждавшие его в типографии Давида, когда они оба грезили чудесами
искусства, благородным торжеством гения, белокрылой славой. Поэт вспомнил
вечера, проведенные в кружке, и на глазах поэта блеснула слеза.
как актрисы -терпят журналистов, как мы терпим издателей?
этого неуклюжего малого, у него нет ни ума, ни таланта, но он алчен, жаждет
богатства любою ценою; он ловок в делах. В лавке Дориа он взял с меня сорок
процентов и с таким видом, точно сделал мне одолжение! И эта бестия хранит
письма, в которых будущие гении пресмыкаются перед ним из-за ста франков.
рисунком, валявшимся на зеленом сукне в редакции: Фино, дай мне сто франков!
распоряжения.
треть паев в его еженедельном журнале. Я даю за это тридцать тысяч франков,
при условии, что буду главным редактором и директором. Дело блестящее.
Блонде сказал, что готовятся ограничительные законы для прессы, сохранят
лишь существующие органы печати. Через полгода, чтобы издавать новую газету,
понадобится миллион. Итак, я рискнул, хотя у меня всего десять тысяч.
Послушай! Если ты устроишь так, что половину моей доли - одну шестую -
Матифа купит за тридцать тысяч, я предоставлю тебе место главного редактора
в моей газетке с окладом двести пятьдесят франков в месяц. Ты будешь
подставным лицом. Фактически я останусь главой редакции. Я сохраню все
права, делая вид, что стою в стороне. На оплату статей я буду давать тебе по
пяти франков за столбец; ты можешь выгадать франков пятнадцать в день,
заказывая статьи по три франка столбец и пользуясь бесплатными сотрудниками.
Вот тебе еще четыреста пятьдесят франков в месяц. Но я хочу остаться
хозяином положения, нападать или защищать людей и дела по своей воле. За
тобой остается право топить врагов, поддерживать друзей, поскольку это не
будет мешать моей политике. Возможно, я стану сторонником правительства или
махровым роялистом, я еще не решил; но я хочу под шумок сохранить связи с
либералами. Я с тобой говорю откровенно, ты славный малый. Возможно я
передам тебе отчеты о заседаниях палаты. Короче, поручи Флорине вмешаться в
это дело и скажи, чтобы она поднажала на своего москательщика: через два дня
я должен или отказаться, или внести деньги. Дориа продал другую треть за
тридцать тысяч своему типографу и поставщику бумаги. Сам он получит свою
треть gratis 1 и еще наживет тысяч десять франков: ведь он за все заплатил
лишь пятьдесят тысяч. Но через
здравого смысла скупать газеты, как о том ходят слухи.
не сказал бы этого. И меня, видишь ли, все еще преследует несчастье,
непоправимое в наше время: я сын шляпочника, поныне еще торгующего шляпами в
улице Дюкок. Выдвинуть меня может только революция, а раз нет социального
переворота, надо стать миллионером. Может, я ошибаюсь, но из этих двух
возможностей революция, пожалуй, осуществимее. Носи я имя твоего друга, я
был бы в отличном положении. Молчок! Идет директор... До свиданья,- сказал
Фино.- Я еду в Оперу. Возможно, у меня завтра будет дуэль: я напечатаю за
подписью Ф. сокрушительную статью против двух танцовщиц, у которых
покровители - генералы. Я нападу, и жестоко нападу на Оперу.
Браун Дэн
Орлов Алекс
Посняков Андрей
Ильин Андрей
Николаев Андрей
Орлов Алекс