усталостью от наслаждений. Не разгул ли отметил нечистым своим клеймом это
благородное лицо, прежде чистое и сияющее, а теперь уже помятое? Доктора,
вероятно, приписали бы этот лихорадочный румянец и темные круги под глазами
пороку сердца или грудной болезни, тогда как поэты пожелали бы увидеть в
этих знаках приметы самозабвенного служения науке, следы бессонных ночей,
проведенных при свете рабочей лампы. Но страсть более смертоносная, чем
болезнь, и болезнь более безжалостная, чем умственный труд и гениальность,
искажали черты этого молодого лица, сокращали эти подвижные мускулы,
утомляли сердце, которого едва лишь коснулись оргии, труд и болезнь. Когда
на каторге появляется знаменитый преступник, заключенные встречают его
почтительно, -- так и в этом притоне демоны в образе человеческом,
испытанные в страданиях, приветствовали неслыханную скорбь, глубокую рану
которой измерял их взор; по величию молчаливой иронии незнакомца, по
нищенской изысканности его одежды они признали в нем одного из своих владык.
На молодом человеке был отличный фрак, но галстук слишком вплотную прилегал
к жилету, так что едва ли под ним имелось белье. Его руки, изящные, как у
женщины, были сомнительной чистоты, -- ведь он уже два дня ходил без
перчаток. Если банкомет и даже лакеи вздрогнули, так это оттого, что
очарование невинности еще цвело в хрупком и стройном его теле, в волосах,
белокурых и редких, вьющихся от природы. Судя по чертам лица, ему было лет
двадцать пять, а порочность его казалась случайной. Свежесть юности еще
сопротивлялась опустошениям неутоленного сладострастия. Во всем его существе
боролись мрак и свет, небытие и жизнь, и, может быть, именно поэтому он
производил впечатление чего-то обаятельного и вместе с тем ужасного. Молодой
человек появился здесь, словно ангел, лишенный сияния, сбившийся с пути. И
все эти заслуженные наставники в порочных и позорных страстях почувствовали
к нему сострадание -- подобно беззубой старухе, проникшейся жалостью к
красавице девушке, которая вступила на путь разврата, -- и готовы были
крикнуть новичку: "Уйдите отсюда! " А он прошел прямо к столу, остановился,
не задумываясь, бросил на сукно золотую монету, и она покатилась на черное:
потом, как все сильные люди, презирающие скряжническую нерешительность, он
взглянул на банкомета вызывающе и вместе с тем спокойно. Ход этот возбудил
такой интерес, что старики ставки не сделали; однако итальянец с фанатизмом
страсти ухватился за увлекавшую его мысль и поставил все свое золото против
ставки незнакомца. Кассир забыл произнести обычные фразы, которые с течением
времени превратились у него в хриплый и невнятный крик: "Ставьте! " --
"Ставка принята! " -- "Больше не принимаю! " Банкомет снял карты, и,
казалось, даже он, автомат, безучастный к проигрышу и выигрышу, устроитель
этих мрачных увеселений, желал новичку успеха. Зрители все как один готовы
были видеть развязку драмы в судьбе этой золотой монеты, последнюю сцену
благородной жизни; их глаза, прикованные к роковым листкам картона, горели,
но, несмотря на все внимание, с которым они следили то за молодым человеком,
то за картами, они не могли заметить и признака волнения на его холодном и
покорном лице.
увидел, как один за другим падают на сукно сложенные банковые билеты,
которые ему бросал кассир. А молодой человек только тогда постиг свою
гибель, когда лопаточка протянулась за его последним наполеондором. Слоновая
кость тихо стукнулась о монету, и золотой с быстротою стрелы докатился до
кучки золота, лежавшего перед кассой. Незнакомец медленно опустил веки, губы
его побелели, но он тут же открыл глаза снова; точно кораллы заалели его
губы, он стал похож на англичанина, для которого в жизни не существует тайн,
и исчез, не пожелав вымаливать себе сочувствие тем душераздирающим взглядом,
который часто бросают на зрителей игроки, впавшие в отчаяние. Сколько
событий произошло на протяжении одной секунды, и как иногда много значит
один удар игральных костей!
крупье после минутного молчания и, держа золотую монету двумя пальцами,
показал ее присутствующим,
из завсегдатаев, оглядев игроков, которые все были знакомы между собой.
своим товарищам, показывая на итальянца.
пересчитывал банковые билеты.
игра одержит верх над отчаянием молодого человека".
на три ставки, чтобы увеличить шансы.
пес, заметивший жалкое ее состояние, молча подал ему это отрепье; молодой
человек машинально возвратил номерок и спустился по лестнице, насвистывая
"Di tanti palpiti" ("Что за трепет" (итал. ) -- слова арии из оперы Россини
к "Танкред") так тихо, что сам едва мог расслышать эту чудесную мелодию.
и, свернув в сад Тюильри, нерешительным шагом пересек его. Он шел точно в
пустыне; его толкали встречные, но он их не видел; сквозь уличный шум он
слышал один только голос -- голос смерти; он оцепенел, погрузившись в
раздумье, похожее на то, в какое впадают преступники, когда их везут от
Дворца правосудия на Гревскую площадь, к эшафоту, красному от крови, что
лилась на него с 1793 года.
падение не страшно, как для детей, которые падают с такой малой высоты, что
не ушибаются, но когда разбился великий человек, то это значит, что он упал
с большой высоты, что он поднялся до небес и узрел некий недоступный рай.
Беспощадными должны быть те ураганы, что заставляют просить душевного покоя
у пистолетного дула. Сколько молодых талантов, загнанных в мансарду,
затерянных среди миллиона живых существ, чахнет и гибнет перед лицом
скучающей, уставшей от золота толпы, потому что нет у них друга, нет близ
них женщины-утешительницы! Стоит только над этим призадуматься -- и
самоубийство предстанет перед нами во всем своем гигантском значении. Один
бог знает, сколько замыслов, сколько недописанных поэтических произведений,
сколько отчаяния и сдавленных криков, бесплодных попыток и недоношенных
шедевров теснится между самовольною смертью и животворной надеждой, когда-то
призвавшей молодого человека в Париж! Всякое самоубийство-это возвышенная
поэма меланхолии. Всплывет ли в океане литературы книга, которая по своей
волнующей силе могла бы соперничать с такою газетной заметкой:
Искусств"?
старинное заглавие: "Плач славного короля Карнаванского, заточенного в
темницу своими детьми", -- единственный фрагмент затерянной книги, над
которым плакал Стерн, сам бросивший жену и детей...
голове, подобно тому, как разорванные знамена развеваются во время битвы. На
краткий миг он сбрасывал с себя бремя дум и воспоминаний, останавливаясь
перед цветами, головки которых слабо колыхал среди зелени ветер; затем,
ощутив в себе трепет жизни, все еще боровшейся с тягостною мыслью о
самоубийстве, он поднимал глаза к небу, но нависшие серые тучи, тоскливые
завывания ветра и промозглая осенняя сырость внушали ему желание умереть. Он
подошел к Королевскому мосту, думая о последних прихотях своих
предшественников. Он улыбнулся, вспомнив, что лорд Каслриф, прежде чем
перерезать себе горло, удовлетворил низменнейшую из наших потребностей и что
академик Оже, идя на смерть, стал искать табакерку, чтобы взять понюшку. Он
пытался разобраться в этих странностях, вопрошал сам себя, как вдруг,
прижавшись к парапету моста, чтобы дать дорогу рыночному носильщику, который
все же запачкал рукав его фрака чем-то белым, он сам себя поймал на том, что
тщательно стряхивает пыль. Дойдя до середины моста, он мрачно посмотрел на
воду.
лохмотья старуха. -- Сена грязная, холодная!..
решимость, но внезапно вздрогнул, увидав вдали, на Тюильрийской пристани,
барак с вывеской, на которой огромными буквами было написано: СПАСЕНИЕ
УТОПАЮЩИХ. Перед мысленным его взором вдруг предстал г-н Деше во всеоружии
своей филантропии, приводя в движение добродетельные весла, коими разбивают
головы утопленникам, если они, на свою беду, покажутся из воды; он видел,
как г-н Деше собирал вокруг себя зевак; выискивал доктора, готовил
окуриванье; он читал соболезнования, составленные журналистами в промежутках
между веселой пирушкой и встречей с улыбчивой танцовщицей; он слышал, как
звенят экю, отсчитываемые префектом полиции лодочникам в награду за его
труп. Мертвый, он стоит пятьдесят франков, но живой -- он всего лишь
талантливый человек, у которого нет ни покровителей, ни друзей, ни
соломенного тюфяка, ни навеса, чтобы укрыться от дождя, -- настоящий
социальный нуль, бесполезный государству, которое, впрочем, и не заботилось
о нем нисколько. Смерть среди бела дня показалась ему отвратительной, он
решил умереть ночью, чтобы оставить обществу, презревшему величие его души,
неопознанный труп. И вот с видом беспечного гуляки, которому нужно убить
время, он пошел дальше по направлению к набережной Вольтера. Когда он
спустился по ступенькам, которыми оканчивается мост, на углу набережной его
внимание привлекли старые книги, разложенные на парапете, и он чуть было не
приценился к ним. Но тут же посмеялся над собой, философически засунул руки
в жилетные карманы и снова двинулся беззаботной своей походкой, в которой
чувствовалось холодное презрение, как вдруг с изумлением услышал поистине
фантастическое звяканье монет у себя в кармане. Улыбка надежды озарила его
лицо, Скользнув по губам, она облетела все его черты, его лоб, зажгла
радостью глаза и потемневшие щеки. Этот проблеск счастья был похож на
огоньки, которые пробегают по остаткам сгоревшей бумаги; но его лицо
Беляев Александр
Шилова Юлия
Корнев Павел
Шилова Юлия
Распопов Дмитрий
Флинт Эрик