Чтение 31–й страницы книги ~Сивцев Вражек~

культурническим центром. "В Леонтьевском переулке торговали Осоргин, Борис
Зайцев, поэт Владислав Ходасевич, профессор Бердяев и еще кто-то... Фирма
была солидная, хозяева... с собственным именем на полочке истории российской
изящной словесности..." - так вспоминает о Книжной лавке поэт-имажинист
Анатолий Мариенгоф (1897-1962) в "Романе без вранья".

Как-то однажды случилось, что в доме совсем не оказалось денег. Хлеб,
пайковый, страшный, выдавали, но Дуняша, в то время еще считавшая себя
прислугой и жившая при кухне, объявила, что ни картошки, ни крупы, ни иных
каких запасов у нее больше нет и готовить ей нечего.

Танюша думала, что есть деньги у дедушки, и очень смутилась, узнав, что
у дедушки нет. Тогда совсем немножко заняла у Васи Болтановского.

Вечером Танюша долго обсуждала с Васей какие-то хозяйственные вопросы,
с утра она исчезла, а вернувшись к обеду, нозбужденно и не без смущения
рассказала, что ей предложили выступать на концертах в рабочих районных
клубах.

- Это очень интересно, дедушка; и мне будут давать за это продукты.

В тот день забегал Поплавский и рассказывал, какие изумительные
старинные книги довелось ему видеть в Книжной лавке писателей, в
Леонтьевском переулке. Сейчас появились на рынке такие книги, которых раньше
невозможно было найти в продаже.

- Я нашел полного Лавуазье в подлиннике; для Москвы - это
исключительная редкость. И видел любопытную книжицу, пожалуй, первую,
изданную в России по математике, еще церковными буквами, 1682 года. И
название любопытное: "Считание удобное, которым всякий человек, купующий или
продающий, удобно изыскать может число всякия вещи". Есть у них еще таблицы
логарифмов петровского времени.

- Что ж, купили что-нибудь?

- Я? Нет, профессор, наоборот. Я продавал свои. Там можно продать
хорошо, а то на комиссию.

На нижних, закрытых полках большого библиотечного шкапа лежали у
профессора запасы "авторских экземпляров" его ученых трудов. Идя утром на
прогулку, он захватил по экземпляру. В Леонтьевском, в писательской лавочке,
его встретили приветливо и почтительно; оказались за прилавком и знакомые,
молодые университетские преподаватели. Книги взяли, расплатились, сказали,
что такой товар им очень нужен: сейчас он требуется для новых публичных
библиотек в провинции и для новых университетских. Просили еще принести. И
никто не удивился, что вот известный ученый, старик, самолично носит на
продажу свои книги.

Сам большой любитель книги, порылся старый орнитолог на полках книжной
лавки, больше из любопытства. И очень обрадовался, найдя среди хлама
редчайшее издание: "Описание курицы, имеющей в профиле фигуру человека" - с
тремя изображениями. Любовно перелистал брошюрку, радостно, с
захлебывающимся старческим смехом прочитал описание рисунков:

"Изображение курицы в профиле весьма верно и представляет старушку так,
как она есть. Вторая фигура представляет голову с лица и показывает в ней
настоящего Сатира. Третья фигура представляет ее зевающей и вместе
показывает ея язык".

Повертел в руках, справился о цене. Никакой цены в то время старые и
редкие книги не имели.

- Мы, профессор, продаем сейчас петровские и екатерининские издания
дешевле, чем только что вышедшие стихи имажинистов. И сами не покупаем; эта
случайно попала в какой-то купленной нами библиотеке. Давайте сделаем так:
мы вам преподнесем эту брошюрку, а вы нам обещаете принести на комиссию ваши
книги.

- Но ведь это же редкость величайшая, хоть и не такое старое издание.

- Тем лучше. У вас, профессор, она будет сохраннее.

Домой профессор вернулся в отличном расположении духа. Вечером, за
чаем, Вася Болтановский читал книжку вслух, и профессор радовался каждому
слову, как малый ребенок. А наутро набрал целый портфель "ненужных" своих
книг и понес в знакомую лавочку, где так его обласкали.

- Танюша, немножко денег у меня есть, так что ты не беспокойся.

Но уже давно рубли стали сотнями, и близились миллионы. "Авторских
экземпляров" хватило ненадолго. Пересмотрев свои полки, орнитолог открыл на
них новые коммерческие ценности, сначала дубликаты, затем издания
популярные, для ученой работы лишние, хоть и важные для коллекции, после
атласы и таблицы, без которых обойтись все же можно, наконец, книги дареные,
с автографами. Полки профессора пустели,- но Танюша была такой бледненькой,
так уставала после своих концертов в рабочих районах. Орнитолог думал, что
она не знает о частых его визитах в лавочку писателей, и рад был, что он,
старик, уже никому больше не нужный, не в тягость милой своей внучке, может
чем-то помочь ей. Он не знал, что детские книги Танюши, раньше лежавшие в ее
шкапчике, давно уже проданы, в той же лавочке, и неплохо, так как цена на
них всегда была высокой.

Зато еще ни разу к завтраку дедушки не подавались котлеты из конины, и
к чаю в его стакан Танюша клала настоящий сахар, тихонько опуская в свою
чашку лепешечку сахарина.

- Сахар, Танюша, сейчас, вероятно, очень дорог?

-- Не знаю, дедушка, мне ведь выдают бесплатно.

ПОСТОРОННИЙ

Танюши нет дома; она халтурит в рабочем районе, в клубе имени Ленина.

В комнате Танюши, на столе, лежит раскрытый старый альбом фотографий. В
окошечках альбома портреты дедушки и бабушки, когда дедушка и бабушка были
еще молоды. На дедушке сюртук в талию, бабушка перетянута корсетом и руки
держит на кринолине. Очки дедушки блеснули, и вместо одного глаза получилось
белое пятно. Карточка очень выцвела.

А правее - карточка Танюшиной матери в модном костюме девяностых годов.

В комнате нет никого; над альбомом склонилась седая, голова Времени.
Время внимательно смотрит на карточку и шепчет:

- Совсем была такая же, и глаза, и волосы, и рот, и серьезность. И так
же хотелось ей жить, и так же не знала, как это будет.

Время листает альбом.

Два студента, один постарше, с бородкой, в форме технолога - дядя Боря.
Другой с маленькими усиками, красивый, большелобый, универсант. Это - отец
Танюши.

Через картон альбома, из окошечка в окошечко, переглянулись девушки и
студент, полюбились, поженились. И тут же в альбоме большеголовый ребенок с
молочными глазами, удивленной бровью, пушистыми волосенками, в неуклюжем
платьице, которое поднялось со спины и подперло затылок. Это первая карточка
самой Танюши.

У всех отец и мать - старшие, а то и старики. У Танюши старых родителей
не было; в том возрасте, как на карточках, они могли бы быть ее
друзьями-сверстниками. Оба они умерли совсем молодыми, не успев посоветовать
девочке, как нужно жить, чтобы быть счастливой. И родителей ей, еще ребенку,
заменили бабушка и дедушка. Мать успела передать ей только серые глаза и
золотистые косы, да еще серьезную задумчивость. Глаза спрашивают,- а кто и
что им ответит?

А отец - и родной и чужой. Его Танюша совсем не помнила, он умер рано,
ей не было еще и двух лет. Танюше было странно, что вот она - дочь молодого
студента, который настоящим взрослым человеком даже и не был. Что и мать ее
была тоже почти девочкой - это еще как-то понятно. Помнила она ее едва-едва,
как бы по рассказам, а больше по ощущению матери, по потребности знать свою
мать.

Мать, это - сама Танюша, жившая в прошлом. И звали мать тоже Татьяной.
Когда Танюша переглядывала старый альбом, она подолгу и с интересом
рассматривала черты отца. И порою думала, что вот, может быть, и она
когда-нибудь встретит такого же человека, как мать встретила; такие бывают
суженые. А другого суженого трудно себе представить. И по карточке была
Танюша в отца своего немножко влюблена: открывая альбом, искала с ним
встречи.

Время, свесив пряди волос, листает альбом дальше. Маленькая девочка
Таня растет, тянется, и вот она уже в белом гимназическом переднике. С этого
момента уже начинается история, даты которой не забыты и сейчас. Пятый класс
- уже недавнее прошлое. Старый альбом посвежел, и привели бы его страницы к
сегодняшним дням, если бы не оборвались внезапно: все страницы заполнены.

На последней его странице мужской, совсем новый портрет человека, про
которого говорят: "Это - один знакомый, очень симпатичный, не помню
фамилии". Почему-то и кем-то портрет был вставлен в последнее окошечко да
так и остался тут - первым звеном мира постороннего. Если карточку вынуть из
рамки (ведь альбом семейный), то окошечко останется незанятым. И посторонний
человек нечаянно остался в семье.

Тут Время улыбнулось:

- А разве бабушка - дедушке и мать - отцу не были раньше совсем
посторонними и незнакомыми? Или Танюше - тот, кого она рано или поздно
встретит.

Время попылило на листы альбома, поджелтило фотографию Танюшиной мамы,
пообтерло слегка уголки кожаного переплета и оставило альбом лежать
развернутым на той же странице.

Танюши нет дома. Она сегодня играет Баха в районном клубе на плохом и
расстроенном пианино.

Перед этим товарищ Брауде говорил с эстрады речь о международном
положении, а следующий номер - юмористические рассказы и раешник - прочтет
популярный в рабочих клубах товарищ Смехачев,- псевдоним приват-доцента
философии Алексея Дмитрича Астафьева.

Астафьев стоит около кулисы и слушает игру Танюши. На нем надет
прорванный цилиндр, щеки натерты мелом, и нос слегка подкрашен. Самое
появление его должно вызвать смех. По обыкновению, его заставят бисировать.

Есть псевдоним и у Танюши. По девичьей фамилии матери (милой девушки из