Чтение 56–й страницы книги ~Сивцев Вражек~

Вася заложил книжку вышитой закладкой с надписью "на память", вынес в
кухню окурки, подобрал с полу бумажки, поправил чехол на кресле. Прошло еще
минут пять. Можно было, конечно, зажечь примус и самому заварить чай.
Раньше, до болезни, он все делал сам; теперь его немножко набаловала
Аленушка, редкий день не забегавшая вечером, после службы, так как жила
поблизости, а дома у нее было неуютно. Так уж вошло в обычай, что вечерний
чай пили они вместе,

и уходила Аленушка только в начале одиннадцатого. После чаю
разговаривали, или Вася что-нибудь читал вслух, а Аленушка вязала или шила.
Она подрабатывала шитьем, делала простые шляпки, вышивала. Это она и
закладку Васе вышила. Она же чинила и Васино белье,- тоже вошло это в
обычай, хотя сначала Вася протестовал:

- Я сам все умею.

Но Аленушка показала ему носок с заплатой его собственной работы.

- Разве ж так можно! Вы просто стянули все петли в узел к одному месту,
и у вас вместо штопки получилась какая-то куколка.

- А как же нужно?

Аленушка распорола Васину работу, вынула из сумочки моток шерсти,- а
через четверть часа на месте куколки получилась новая заплата - прямо на
удивленье.

- Шерсть немножко по цвету не подходит, но это ведь не так важно. У
меня другой с собой нет.

Вася посмотрел и ахнул:

- Ну, это действительно замечательно!

Окончательно же победила Аленушка Васю тем, что обшарпанную манжетку
она отпорола, подшила, перевернула, и снова пришила к рукаву,- получилась
манжетка совсем новая. Вася так был изумлен, что даже молча разинул рот, а
Аленушка раскатилась от смеха звонким колокольчиком, хрюкнула и смущенно
замолкла.

Но все-таки - зажечь примус или подождать?

Ждать не пришлось, потому что звонок прозвонил трижды; это означало,
что пришли к Васе. У каждого жильца было определенное число звонков, чтобы
не приходилось отпирать двери чужим посетителям; даже снаружи двери висела
бумажка с обозначением, кому сколько раз звонить. К Васе - три.

Аленушка пришла сегодня усталая и немножко расстроенная. Задержалась
потому, что в больницу к ним привезли много тифозных.

- И без того класть некуда, а все к нам доставляют.

И еще дома у Аленушки неприятности. Комната у нее большая, превышающая
указанную жилплощать, и теперь домком хочет к ней кого-нибудь вселить, чтобы
жили двое. А то предлагает перевести ее в каморку, почти чулан. И она не
знает, что делать. Уж лучше и правда в чулан - все-таки хоть одной жить.

- А вот меня не трогают,- сказал Вася.- А такая комната тоже считается
на двоих. Впрочем, я могу выправить себе разрешительную бумажку от
университета.

- Вам-то хорошо!

Долго быть мрачной Аленушка не умела. Выпив чаю - скоро повеселела.

- Знаете, у вас на носу чернильное пятно, лиловое. Ну, когда я вас
научу быть аккуратным!

- Где? - испуганно спросил Вася.

-- Где? - я же говорю, на носу. Вы посмотритесь в зеркало.

Вася взглянул в маленькое стенное зеркало.

-- Да ничего нет, это только немножко. Я писал сегодня.

Послюнил палец и размазал.

- Фу,- сказала Аленушка,- ну как вам не стыдно, а еще лаборант. Идите
сюда.

Вынула из своей корзиночки (все-то у нее есть!) кусочек материи,
смочила в теплой воде и начисто стерла пятнышко.

-- Ну вот, больше нет, а теперь утритесь полотенцем.

Но Вася сказал решительно:

- Ничего, и так высохнет.

Дело в том, что глаза Аленушки показались Васе очень красивыми и
особенно ласковыми,- раньше он как-то не замечал, а может быть, и не были
они такими. И очень не хотелось от Аленушки отходить. Пока она терла ему
тряпочкой нос, он придерживал ее за руку, боясь, что тряпочка слишком
горячая. Когда же она вытерла,- Васе не захотелось отпускать ее руки.

Аленушка тряпочку взяла другой рукой, а этой не отняла. Рука у нее была
теплая, мягкая и маленькая. Сегодня это было тоже по-особенному приятно
Васе.

Так они стояли, пока Аленушка не сказала:

- Ну чего вы. Смотрите на меня, точно в первый раз увидали. Что руку
рассматриваете? Рука как рука; а вот еще другая такая же.

Вася взял и другую.

Тогда Аленушка сказала:

- А если я вас за ухо? Вот так, за оба!

И вся к нему приблизилась. Кофточка на ней была с открытым воротом, а
шея была чистенькая и белая.

И тут Вася решил защищаться,- нельзя же, правда, трепать за уши
лаборанта университета.

С чтением вслух ничего сегодня не вышло, а больше сидели рядышком,
заслонив настольную лампу большой раскрытой книгой в переплете.

Оказалось, что у обоих накопилось много интересных воспоминаний,
которыми они раньше не делились. Аленушка считала удивительно странным, что
когда Вася заболел тифом, то именно ей, Аленушке, пришлось за ним ухаживать.
А ведь легко могло случиться, что доктор нашел бы для него совсем другую
сестру милосердия, например какую-нибудь старуху.

Вася на это сказал:

- Ну уж, очень нужно! Это бы совсем неинтересно.

- Значит, вы довольны, что это я?

Вася очень осмелел и показал, что он доволен.

Со своей стороны Вася припомнил, как однажды, после кризиса его
болезни, в первые дни ясного сознания, он, проснувшись ночью, смотрел на
Аленушку, которая дремала в кресле, и думал, какого цвета могут быть у нее
глаза. И почему-то решил, что обязательно зеленые.

- Это у меня-то зеленые? Ну, уж вот какая чепуха вам приснилась.

- Да нет, я не спал тогда.

- Все равно. У меня же ведь глаза голубые, самые настоящие голубые.

- Да теперь-то я вижу.

- Ничего вы не видите. И вообще вы ужасно невнимательны, ужасно. Вы
прямо ну ничего не понимаете. И потом - какое право вы имели смотреть на
меня, когда я спала?

- Вы сидя спали, в кресле.

- Ну еще бы. Вообще вы невозможные вещи говорите.

Вася даже смутился. Но все же обмен воспоминаниями был настолько
интересен, что Аленушка засиделась позже обыкновенного. Только когда за
стеной пробило двенадцать, она вскочила испуганно:

- Господи, мне завтра вставать в седьмом.

Простились они не просто за руку, как раньше прощались. Очень это было
странно Васе, но и очень приятно.

Ложась спать, Вася слишком потянул рубашку, и она порвалась у ворота.
Он подумал: "Экая неприятность! Аленушка будет браниться".

Хотел перед сном подумать о чем-нибудь грустном, как думывал раньше: о
том, как он несчастен и как счастливы другие. Но на этот раз у него ничего
не вышло. Напротив, набегала на лицо улыбка, и мысли были немножко грешные.

Грешными же они были потому, что сегодня Вася изменил, и измена
оказалась сладкой и приятной, а главное - ни для кого не обидной и никому не
мучительной.

ВЗРЫВ

Двадцать пятого сентября орнитолог после долгого перерыва снова
заглянул в писательскую лавочку в Леонтьевском. Портфель, туго набитый
книгами, очень утомил старого профессора.

- Уж позвольте сначала отдышаться. Ничего, я вот на ящик присяду, не
беспокойтесь.

- Давно не видно вас, профессор.

- Давненько, давненько не был. Всякие дела препятствовали.

Дела, препятствовавшие старику, заключались в том, что книжные полки и
шкапы его опустели. Оставались только ценнейшие для его ученой работы
справочники да по экземпляру его печатных трудов. Как ни тяжко было жить,
Танюша взяла с дедушки слово, что этих книг он не продаст.

- Да нужно ли жалеть их, Танюша? Может быть, Алексей Дмитрич и правду
говорил - не нужна больше никакая наука.

- Нет, дедушка, он и сам этому не верит, так только говорит.

- А уж от меня, старика, и ждать-то больше нечего.

- Перестаньте, дедушка, нельзя так говорить! Не огорчайте меня.

Очень был счастлив дедушка, что внучка верит и в науку, и в него, хоть
и старика, а настоящего ученого, не чета всем этим юнцам, чуть не
гимназистам, облекшим себя учеными званиями и делающим карьеру в смутное
время, на ученом безрыбье.

- Ну, обойдемся как-нибудь.

И, однако, двадцать пятого сентября, в день роковой и страшный,
орнитолог опять принес в лавочку полный портфель.

- А вы и нумизматикой интересовались, профессор?

- Ничего в ней не понимаю.

- У вас тут много любопытного. А по вашей специальности ничего?

- По совести говоря - книги принес не свои. Вроде как бы на комиссию
взял. Привык я к вам ходить торговать,- вот и попробовал набрать у знакомых.
А уж оценку сами сделайте, как всегда. Доверяю вам вполне.

- Из процента работаете, профессор?

- Из процента, скрывать не буду.