Джон О'Хара.
Свидание в Самарре
1
постели ни о чем не думая и лишь улавливая отдельные звуки, внимая
собственному дыханию и различая собственное сердцебиение. Рядом с ним
лежит его жена, она лежит на правом боку и крепко спит. Она заслужила этот
сон, ибо, строго говоря, уже почти рождество и накануне весь день она
трудилась как проклятая, возилась с индейкой, пекла пироги и лишь
несколько часов назад кончила украшать елку. Пугающая неровность пульса
вызывает у Лютера Флиглера легкое желание близости с женой, но Ирма, когда
устает, способна сказать "нет". Не хочется потом вставать, твердит она,
когда устает, а рисковать нельзя. Трое детей вполне достаточно, трое за
десять лет. Поэтому Лютер Флиглер не прикасается к жене. Пусть уж она как
следует выспится в ночь под рождество, великодушно решает он, вот только о
его великодушии она никогда не узнает. Все-таки это великодушие, хотя Ирма
тоже любит рождество и именно в эту ночь, может, и не прочь бы рискнуть.
Лютер Флиглер велит себе забыть про желание и мысленно посылает его к
черту, но тут же поворачивается к жене, обнимает ее за талию и гладит
тугую выпуклость между грудью и животом. Ирма шевелится и открывает глаза.
смыкаются на его широкой спине. - Ты сошел с ума, но я тебя люблю, -
говорит она в заключение.
Флиглер и его жена Ирма. Затем Лютер засыпает, а Ирма встает и выходит, а
когда возвращается, то не сразу залезает в постель, а стоит возле окна.
сугробы по обеим сторонам дороги, и на улице с трудом могут разъехаться
две машины. Однако было слишком темно, чтобы улица выглядела белой, да и
тишина ее тоже была обманчивой. Казалось, можно закричать изо всех сил, и
никто тебя не услышит - таким пушисто-ватным представлялся мир, но Ирма
знала, что захоти она поговорить с живущей напротив миссис Бромберг (а ей
вовсе этого не хотелось), им обеим не пришлось бы и голоса повышать. Ирма
упрекнула себя за нехорошие мысли о миссис Бромберг в ночь под рождество,
по тут же нашла оправдание: евреи рождества не справляют и только еще
больше зарабатывают в этот день на христианах, поэтому нечего думать о них
на рождество иначе, чем в течение всего года. Кроме того, после водворения
Бромбергов на Лантененго-стрит цены на недвижимость возросли. Все так
говорят. Бромберги, как Люту стало известно из авторитетного источника,
заплатили за дом Прайсов тридцать тысяч, то есть на двенадцать с половиною
тысяч, больше, чем рассчитывал получить Уил Прайс; но коли Бромберги
пожелали жить на Лантененго-стрит, пусть платят. Интересно, подумала Ирма,
правда ли, что сестра Сильвии Бромберг с мужем торгуют соседний дом
Мак-Адамсов. Ничего удивительного. Очень скоро рядом с ними будет жить
целая колония евреев, и дети Флиглеров, как и дети из других порядочных
семей, заговорят с еврейским акцентом.
Сильвия во время родов целый вечер кричала. Могла бы лечь в больницу,
знала ведь, что будет рожать. Противно было слышать эти вопли и
придумывать для детей объяснения, почему миссис Бромберг кричит. Мерзость
какая!
забеременеть, и ненавидя Бромбергов за то, что они переехали на их улицу.
Лют мирно спал, и Ирма была рада теплу и запаху его большого тела. Она
повернулась и провела рукой по его плечу, где у него были четыре похожих
на пупки шрама от ранения шрапнелью. Вот Лют по закону занимал место на
Лантененго-стрит, и она как его жена тоже. И не только как его жена. Ее
семья появилась в Гиббсвилле гораздо раньше большинства других обитателей
Лантененго-стрит. Ирма была из Доанов. Дед Доан еще во времена
мексиканской войны служил в армии барабанщиком, а в Гражданскую войну
получил почетную медаль Конгресса. Дед Доан оставался членом школьного
совета до самой смерти, почти тридцать лет, и был единственным в их краях
с такой медалью. У Люта был французский военный крест с пальмовой ветвью
за что-то, совершенное, по его словам, в пьяном виде, да еще двое-трое
удостоились в войну крестов и медалей за особые заслуги, но только у деда
Доана была почетная медаль Конгресса. Ирма и по сей день считала, что
медаль должна находиться у нее в доме, поскольку, как все знали, она была
дедовой любимицей. Однако медаль очутилась в руках брата Уилларда и его
жены, потому что Уиллард - продолжатель рода. Пусть будет у них. Наступает
рождество, завидовать грех, лишь бы они берегли и ценили эту медаль.
По Лантененго-стрит медленно ехал автомобиль, с колеса которого соскочила
и билась о крыло цепь. Ирма только не могла разобрать, в какую сторону он
ехал. Потом он двинулся чуть быстрее - звук изменился: цок-цок-цок-цок -
миновал ее дом, и она по хлопанью брезента догадалась, что это машина с
откидным верхом. Наверное, "додж" железоугольной компании. Опять
чего-нибудь случилось на шахте, вот одного из начальников и подняли среди
ночи, ночи под рождество, разобраться, что там произошло. Ужас! Как
хорошо, что Лют не работает в железоугольной компании. Чтобы получить там
приличное место, надо окончить колледж, Пенн или Лихай, где Лют и не
учился, а если и получишь, то только после чьей-нибудь смерти можно
дождаться приличного повышения. И, как доктора, вызывают в любой час дня
или ночи: то насосы отказали, то еще что-нибудь случилось. Хоть ты и
инженер, а все равно домой приходишь грязным и внешне ничем не отличаешься
от простых шахтеров в коротких резиновых сапогах, каске и с жестяной
коробкой для завтраков. Кончил колледж, а дома и раздеваться-то нужно в
подвале. Лют прав: продай в месяц два "кадиллака" и не только сведешь
концы с концами, но и еще кое-что останется, а между тем прилично одет и
не рискуешь быть раздавленным куском породы либо разнесенным в клочья
взрывом рудничного газа. Семейному человеку, всегда говорит Лют, не место
в шахте, при условии, конечно, что ему не безразлична судьба его жены и
детей.
к спине мужа. Протянув руку назад, она взяла Люта за руку. На будущий год,
если верить Гуверу, жизнь будет куда лучше, и тогда они сумеют осуществить
многое из того, о чем мечтали, но что пришлось отложить с наступлением
трудных времен. До Ирмы снова донесся звук еще одной оборвавшейся цепи.
Сначала машина ехала быстро, потом медленно и наконец совсем остановилась.
Затем мотор снова заработал на первой скорости. Ирма узнала "бьюик"
доктора Ньютона, зубного врача, и его жены Лилиан, дом которых был через
два дома от Флиглеров. Возвращаются домой с танцев в загородном клубе. Тед
Ньютон, наверное, наклюкался и доставил Лилиан немало хлопот, - ведь ей
следовало вернуться домой пораньше. Она беременна, на четвертом месяце,
наверное. Интересно, который сейчас час, подумала Ирма. Она приподнялась и
нащупала часы Люта. Двадцать минут четвертого. Господи боже, а она-то
думала, что гораздо больше.
разгаре. Там и молодежь, приехавшая на каникулы из пансионов и колледжей,
и молодые супружеские пары, с большинством из которых она была на "ты", и
люди постарше. На будущий год они с Лютом тоже будут танцевать там и
веселиться. Она могла бы поехать на танцы и сегодня, да только они с Лютом
решили, что, хотя они там со многими на "ты", все равно незачем соваться в
клуб, раз не состоишь в нем. Каждый раз, когда туда являешься, тот, кто
тебя пригласил, должен заплатить доллар, но даже при этом условии
предполагается, что ты не показываешься там больше двух раз в квартал.
Таковы правила. На будущий год их с Лютом примут в члены клуба, что
поможет Люту завести новые знакомства и продавать больше "кадиллаков". Лют
сказал: "Мы вступим в клуб тогда, когда сумеем себе это позволить. Я
считаю, что светская жизнь - это одно, а дело - другое. А то станешь
ублажать будущих клиентов из загородного клуба и угодишь за решетку.
Вступим, когда нам это будет по карману". Лют - человек что надо. Надежный
и кристально честный и ни разу, даже в шутку, не взглянул ни на одну
женщину. Именно по этой причине она терпеливо ждала, когда они смогут
позволить себе вступить в клуб. Выйди она замуж за Джулиана Инглиша,
например, она давно была бы членом клуба, но нет, спасибо, она ни за что
не поменялась бы местами с Кэролайн Инглиш. Интересно, подумала она, а не
Лондон Джек
Каменистый Артем
Лукин Евгений
Доценко Виктор
Сертаков Виталий
Андреев Николай