армии шли хорошо, руководители войскового правительства на Кубани если и
роптали, то тихонько, про себя. Но вот план захвата Москвы провалился,
деникинцы покатились назад, с востока усилилось давление армии Советов, она
сумела подойти к Белой Глине - всего двести верст от Екатеринодара.
Черноморская красная армия осаждала Адлер и Сочи, отрезав последний путь
отхода белым на юг. Неожиданно для рады Деникин включил Кубань в армейский
район Кавказской армии Врангеля. Чаша терпения войскового правительства, уже
мнившего себя самостоятельным, переполнилась. Оскорбленная Кубанская рада на
заседании в начале декабря объявила Деникина вне закона, приказа его не
выполнила и начала стягивать свои части в Екатеринодар. Рассвирепевший
генерал арестовал члена рады Макаренко, осудил военно-полевым судом другого
члена рады, Калабухова, и приказал повесить его. Вот тут и началось!
Конец всех диктаторов, которые затевают войну против собственного народа,
неизбежен. Но открытая междоусобная вражда двух белых сил, несомненно,
ускорила крах Деникина.
связана с судьбой нашего заповедника. Ведь только мирная жизнь способна
обеспечить сохранность природы. А мир мог прийти с победой Красной Армии.
Этого мы ждали. События ускорили бег истории.
же свирепой, как в октябре - ноябре. Валил снег, штормовые ветры перегоняли
с места на место сугробы. Псебай, засыпанный белым валом, как бы врос в
землю. Дома казались низенькими, улицы безлюдными. Как потом выяснилось,
школа, где учила хлопцев Данута, работала с перебоями. Заносы то и дело
прерывали сообщение с Лабинской.
дом. Мишанька так и висел на мне, даже в конюшню не отпускал одного. Отец
страдал от того, что не знал всех событий. Меня он расспрашивал с великим
пристрастием.
хлопцами на Умпырь, проторчали на Уруштене и под Балканами больше недели,
поистратили силы и продукты, но прохода не нашли. Перевал остался
неодолимым.
перемрут. Не болезнь, так бескормица.
жизни подобных зим не случалось? Переносили...
тогда даже большой отсев оставался незамеченным, он только улучшал зверя.
Естественный отбор. Выживали сильнейшие. Но когда их всего-навсего
десятки... Тут надо беречь каждого, Андрей. Не успокаивай себя.
сейчас бесценной. Но стихия буйствовала, и горы оставались недоступными.
чтобы купить хотя бы муки. С продуктами становилось хуже и хуже. Знаменитого
лабинского базара, собственно, уже не было. Все занимались войной, а не
хлебом. Станица была полна вооруженными казаками - и своими, и привалившими
с севера. Очень много офицеров высокого ранга. Прямо на улице стояли
заснеженные, грязные трехдюймовки - свидетельства панического отступления.
отчаянными агитаторами. Это было обращение Северо-Кавказского комитета
РКП(б) к офицерам: прекратить службу у Деникина. Листовки срывала команда
юнцов, но читали их многие. Шли разговоры о возможном прорыве красных, об
отступлении в горы, о партизанской армии - теперь уже офицерской, белой?
Страшные разговоры! Если так случится, то война захватит зубровый район
целиком.
наступала на Тихорецкую и Армавир, а значит, и на Лабинскую.
прислужник Улагая Семен Чебурнов уже месяца три как подался в Невинномысск и
записался в Красную Армию.
заблаговременно перебрался на другой.
вернулись в Псебай.
попробовать и на Умпырь. Христофор Георгиевич послал за Никотиными, чтобы
идти с ними вместе.
пять-шесть. Если мы не возвратимся, значит, пробились. Тогда подавайся на
Кишу, а то наши там вовсе одичают. И толкнитесь с той стороны к нам.
овладела Тихорецкой и Кавказской, затем пал Армавир, а семнадцатого марта
пришла весть об освобождении от белых Екатеринодара. Кубанская казачья армия
частью сдалась, самые отпетые белогвардейцы вместе с членами рады ушли за
Кубань. Поговаривали, что генерал Шкуро и полковник Букретов собирают новые
отряды для партизанской войны. Восточнее нашего заповедного района. Об
Улагае никаких слухов. Но он тоже где-то в горах. Его брат все еще
командовал дивизией у Врангеля в Крыму.
пленных, как говорили, оказалось более пятисот офицеров.
которого эвакуировались на судах английско-французской эскадры остатки армии
Деникина и бесчисленные беженцы. Английский линкор "Император Индии" и
французский крейсер "Вольдек Руссо" своими орудиями прикрывали отступление
белых в Крым.
Сочи, а потом и Туапсе, мы поняли, что Кубань освобождена.
удалось добраться до Умпыря. Хорошее начало!
укрывал горы. Но уже ухали, сваливались с веток отяжелевшие пласты, снег под
деревьями оседал, делался зернистым. Я стал готовиться в поход.
на колени, и смотрела на меня долгим прощальным взглядом. Удивительное
состояние для нее - всегда деятельной, неунывающей.
оптимизма под ее взглядом. - Посчитаем зверя, сведем погуще стада и станем
смотреть да смотреть за ними.
меня спокойно, а тут вдруг... Что случилось? Да и родители мои выглядели не
радостно. Мама плакала. Отец хмурился и молчал.
Кати или Саши, постарайся переслать мне на Кишу.
Тяжелые вьюки бугрились за седлом. Два ящика одних патронов.
стояли, смотрели, пока я не повернул на свою лесную дорогу...
Зарецкого в тетради с синим переплетом. Следующая запись в этой книге
другими чернилами, обозначена только концом 1920 года. Автор дневника не
нашел нужным объяснять этот перерыв в записях, хотя, казалось бы, только
писать и писать...
сопоставления различных свидетельств осталось сделать такой вывод: Андрей
Михайлович Зарецкий не упоминает о весне и лете 1920 года и о зубрах по
причине весьма уважительной: до Киши он так и не доехал.
что напоминает суровый детектив.
только на судьбе самого Зарецкого и его близких, но отразилось и на
положении зубров бывшей Кубанской охоты.
неразлучной винтовкой за плечами, с тяжеленным английским маузером в
деревянной кобуре у пояса, Андрей Михайлович привычно осматривал с седла
неезженную дорогу стараясь отыскать тропу, где меньше снега. Куница иной раз
мотала головой, прося повод, и тогда шла, опустив голову, выбирая дорогу
по-своему. Она словно принюхивалась к запахам отмокшей просеки, к
горьковатому духу дубравы.
человеком. Лицо его потеряло юношескую полноту и беспричинную улыбчивость,
взгляд голубых глаз приобрел ясность и твердость. Заметные складки,