топи, то прямое касательство к исчезновению Солитова они вряд ли имели. Не
там требовалось гатить дорогу, не там промерять глубину. Но существуют
непреложные правила поиска и, не в последнюю очередь, план, требующий
чистоты в отработке всех линий. Собственно, это и держало Владимира
Константиновича в состоянии неослабного напряжения. Не сомневаясь в алиби
Аглаи Степановны, он тем не менее должен был устранить сомнительные места.
По меньшей мере, ответить на поставленные Гуровым вопросы. Спросить
напрямик было больно и стыдно до слез. Хитрить и путаться в околичностях
неумно. Не такие это были тонкости, чтобы не дать ей почувствовать
истинную их подоплеку.
Константинович демонстративно врубил клавиш записи. - Где и как вы с
Георгием Мартыновичем познакомились? Мне для дела требуется. Да и тебе,
глядишь, поможет, когда придется наследство оформлять... Ты хоть знаешь,
что он тебе дом завещал?
и в мыслях не держал, потому как еще меня переживет... Отказал, значит,
царство ему небесное. Только не отдаст она дачу, Людмила. Видно, придется
на старости лет назад возвертаться. А кому я там нужна, на Шатуре?
случае, в твою пользу... И давно ты Георгия Мартыновича знаешь?
задумчиво ополоснула посуду, потом присела, опустив на колени
переплетенные пальцы. - Я в деревне жила, в Вахрамеевке, у бабы Груни.
Она-то и научила меня узнавать целебные травы. Все мне перед смертью
передала, пусть ей земля будет пухом... Многим она помогла, баба Груня. И
меня, горемыку, пожалела. Внучкой все называла. А какая я ей внучка? Так,
седьмая вода на киселе. Сидим мы, бывало, с ней вечерком...
отступлениями, Люсин вдруг осязаемо остро увидел разоренную войной
деревеньку, темную избу с прохудившейся крышей, закопченное ламповое
стекло. Грустным керосиновым запахом повеяло, холодом замороженного окна.
работящего человека. Судьба пощадила его, доведя без единой царапины до
чешского города Бенешова, где он и закончил десятого мая свой боевой путь.
В родное село однако же не вернулся, а уехал вместе с другой женщиной в
Мурманск. Тогда-то и пригрела Аглаю бабушка Груня, как умела, облегчила ей
сердечную боль и тоску. Прошло еще несколько лет, и в захиревшую
Вахрамеевку, где остались только старики, вдовы да незамужние девки,
приехало начальство вербовать на торфопредприятие.
что ничего хорошего на тоем болоте не видела. А вообще, ничего была жизнь,
только работа тяжелая. От зари до зари пни после гидроторфа ворочали.
Техники, почитай, никакой. На сорок торфушек один слабосильный трактор.
Так намаешься за день, что свету белого не взвидишь. Только б доползти до
барака. Однако полежишь час-другой - и оживешь помаленьку. Одно слово -
молодость. Да еще плясать под гармошку выйдешь, частушки петь. Сколько я
их напридумывала - этих самых частушек!.. Про болото да про пни окаянные.
И покатились годы, как перезрелые яблочки. Сезон - на болоте, а как зима
придет - под бочок к бабе Груне.
Аглая Степановна. - Веселый, стройный - любо-дорого взглянуть. Собака еще
при ем была агромадная - страсть. Ростом - что твой теленок. И
красивая-красивая, вся такая белая с черными пятнами, брыластая, гладкая и
уши торчком... Рекс, кажись.
воспоминаний о Рексе, явно поразившем ее воображение.
нас, значит. Стол привезли с ящиками, микроскоп поставили, электричество,
само собой, провели. Печи, помню, еще там такие стояли, серебристые, где
он торф этот самый в чашках сжигал. Чашечки махонькие-махонькие, чуть
поболе наперстка.
его с этим Рексом, так и обмерла вся. Настоящий, скажу тебе, прынц. Вот и
весь сказ.
Люсин. - Да ты не стесняйся, с кем не бывает.
про меня залетка. При нем и внешность, и образование, и обращение
деликатное. А я кто? Торфушка с четырьмя классами, солдатка брошенная... В
обед черняшка с тюлькой, кипяток с рафинадом - в ужин. Хожу сторонкой,
глаза прячу. Однако заметил он меня, приблизил, значит, к своей особе, в
эти... в коллекторы определил. Тоже, значит, по научной части.
горделивые нотки. - Дали мне бур такой и велели болото дырявить. Заглубишь
и вытащишь торфяную колбаску, потом нарастишь штангу и еще дальше
заглубишь, пока до самого дна не доберешься. Так и бродила день-деньской с
коловоротом. Тяжело, конечно, но я только радовалась. Ни в чем себя не
жалела. Да и то сказать - работа полегче была, чем пни эти клятые
корчевать. Наберу я колбасок полный короб, а ему все мало. То тут копни,
то оттуда достань. Возьмет кусочек - и под микроскоп. Определит, где чего,
и в тетрадку запишет. Тут, мол, осоковый торф, тут сфагновый, а там вахта
попадается либо шейхцерия. Я ведь травы тогда уже хорошо знала. Новые
названия тоже легко давались. Даже когда не по-русски. И ведь по сю пору
не забыла... Эриофорум вагинатум, к примеру, знаешь чего это?
мочажинах такой белый цветок... Серебристый, красивый. Егор Мартыныч все
их наперечет знал. Карту он составлял болотную: где какой торф лежит. Жара
стоит адова, аж звон в ушах, солнце печет, от белого багульника голова
кругом идет, а он с кочки на кочку прыгает - ищет. "Чего ищешь-то? -
спрашиваю, бывало. - Хоть бы себя поберег, а то, не ровен час... С
багульником шутки плохи - что твой болиголов". Он же отмахивается только:
"Отдыхать зимой будем, Ланя, отсыпаться на медвежий манер. А сюда нас
поставили полный разрез сделать. Каждому слою свое место и применение
найти". Так и маялся до первых заморозков. Утром на болоте, с вечера в
лаборатории своей. Анализы делал, лекарство составлял.
Запечатленное разнотравье, аптека, можно сказать, болотная. Белый мох ране
не даст загнить, сапропель от радикулита лечит. Мало ли... У всякого торфа
свое применение. Кому горячие припарки от ломоты в костях, кому едва
теплые - по женской части.
меня перепало дай бог! Все, что знала, доверила. А после мы с ним и к бабе
Груне ездили. Он за ней цельную книгу амбарную исписал... Такой музыки-то
у нас не было. - Она покосилась на рубиновый глазок магнитофона. - Как
чуял, бедняжка, кто его от смерти убережет.
Вода ледяная. А он в резиновых сапогах по камышам. Ирный корень выкапывал.
По времени дак самая пора была - гадючьи свадьбы! Свивались в клубки так,
что ступить было страшно. Ну, он и провалился по грудь. Легкие простудил и
почки, конечно. Если б не баба Груня... Короче, тогда и подружились мы с
Егором Мартынычем. Я уж и с болота того ушла, и бабка Груня преставилась,
а он все ездил к нам за травкой. И то правда болел часто. Только зельем и
держался на белом свете. Я уж сама собирала ему, что надо, варила,
готовила впрок. Былинку к былиночке...
мягкой усмешкой спросил Люсин. - Недолюбливал?
поговоришь? Она и не взглянет на тебя. Даже головки не приподымет: ей бы
только с писаниной управиться. Едва рот раскроешь, а она тебе рецепт в
зубы - и будь здоров. А на кой мне ихняя химия? У меня своя фармакопея.
решительного момента, - фармакопея у тебя знатная... В этот-то раз чего
привезла с Иванова болота?
дикие и сухостой. На торфяных полях сплошь фрезер. Сухота. Крошка горит.
Спасу нет... По окрайкам пошастала - ничего не взяла. На Милановку
пришлось податься, а ноги уже не те. До суходольного острова-то так и не
добралась. Спасибо, святой источник на месте остался. Передохнула хоть.
Там в округе леса хорошие: береза, сосна, а на лугах заливных - хвощи до
пояса, купавка. Душа радуется. Живи - не хочу. Совсем оживела, пока зелье
искала, отогрелась на шелковых муравах.
же лукошко. Только зазря. Пропала она теперя, моя жеруха. Сушить-то ее не
положено. Вся сила у ей в свежести.
более никогда.
тайна планидная.
Прозоров Александр
Никитин Юрий
Херберт Фрэнк
Каменистый Артем
Куликов Роман
Никитин Юрий