называли "королями Юга". Но если на Севере ревностно исповедовали обряды
апостольской римско-католической церкви, то в наследственных владениях
графов Раймундов все шире распространялась опасная ересь, таинственными
путями проникшая во Францию из далекой Азии.
назвали потом катарами*, или альбигойцами, поскольку впервые они заявили о
себе именно в Альби. "Нет одного бога, есть два, которые оспаривают
господство над миром. Это Бог Добра и Бог Зла. Бессмертный дух
человеческий устремлен к Богу Добра, но бренная его оболочка тянется к
Темному Богу", - учили катарские проповедники. В остроконечных колпаках
халдейских звездочетов, в черных, подпоясанных веревкой одеждах пошли они
по пыльным дорогам Прованса, проповедуя повсюду свое вероучение. Они
называли себя Совершенными и свято блюли тяжкие обеты аскетизма.
все люди, и радовались преходящим земным радостям, что ничуть не мешало
прилежно соблюдать те немногие заповеди, которым научили их Совершенные.
Главная гласила: "Не проливай крови".
вопросы владыки: каковы обряды альбигойцев? Где они совершают свои
богослужения и совершают ли их вообще?
виной тому был мудрый и весьма человечный принцип: "Клянись и
лжесвидетельствуй, но не раскрывай тайны!" Однако чем менее известно было
о новой ереси, тем злокозненнее она казалась.
Надо огнем выжечь их, да так, чтобы семени не осталось..."
испанского монаха Доминика Гусмана*, причисленного впоследствии к лику
святых. Доминик попытался противопоставить аскетизму Совершенных еще более
суровую аскезу католических фанатиков с самобичеванием и умерщвлением
плоти, но у жизнерадостных южан подобные процедуры вызывали только смех.
Тогда он попытался одолеть еретических проповедников силой своего
красноречия и мрачной глубиной веры, но люди больше не уповали на
спасительную силу пролитой на Голгофе святой крови.
можно сломить только военной силой. Вторжение стало решенным делом. Его
начали втайне готовить со всем характерным для папства тщанием и
обстоятельностью.
инквизицию попечению ордена доминиканцев - псов господних.
первосвященник провозгласил крестовый поход, и христианнейший король
Филипп Второй Август двинул к границам Лангедока закованных в сталь
баронов и армию в пятьдесят тысяч копий под командованием графа Симона де
Монфора Старшего. Карательная экспедиция приобретала затяжной характер.
Невзирая на превосходящую военную силу и творимые крестоносцами зверства,
с "умиротворением" графства дело подвигалось туго.
сменились один за другим на французском престоле, а в Лангедоке все еще
полыхало пламя восстаний. Покоренные и униженные жители вновь и вновь
брались за оружие во имя бессмертных заповедей Совершенных. Только через
десятки лет головорезам, вроде Монфора, удалось как будто бы утихомирить
опустевшую, измордованную страну.
каратели перебили несколько тысяч.
последний бой, был наполовину разрушен. Уцелевшие Совершенные с остатками
разбитой армии отступили в горы и заперлись в пятиугольных стенах замка
Монсегюр. Это была не только последняя цитадель альбигойцев, но и главное
их святилище. Стены и амбразуры Монсегюра, строго сориентированные по
странам света, позволяли, подобно Стоунхенджу друидов, вычислять дни
солнцестояния.
около сотни военных. Остальные не имели права держать оружие, ибо в глазах
Совершенных оно являлось носителем зла. Но и сотня воинов целый год
противостояла десяти тысячам осаждавших крепость крестоносцев. Все же силы
были слишком неравны. Объединившись вокруг своего престарелого епископа
Бертрана д'Ан Марти, Совершенные и следующие их заповедям миряне -
философы, врачи, астрономы, поэты - готовились принять мученическую
смерть.
овале кольчужного шлема казался навеки закаменевшим, словно у рыцарей, что
спали вечным сном в кафедральном соборе. Тяжело опираясь на двуручный меч,
он и сам был похож на гранитный кладбищенский памятник. Клиновидный щит с
фамильным гербом лежал у ног. Тощий доминиканец в рясе, со свежевыбритой
тонзурой и подпоясанный вервием, тенью замер у него за спиной. Это был
Арно де Амори, папский легат.
назойливое присутствие,
на осаду этого капища еретиков. Его святейшество папа даже выразил
удивление.
Моцфора: я очищу графство от нечестивцев.
проявишь ты в борьбе с врагами истинной веры, тем скорее достигнешь цели.
Само небо возложило на тебя священную миссию.
хранится немало бесценных сокровищ. Наш славный король и его святейшество
папа давно точат на них зубы. Да и ты, отец мой, не останешься, наверное,
обделенным?.. Недаром же, не щадя сил своих, торопишь моих людей. Так ли
уж угодно богу избиение христиан? Даже если они придерживаются иных
взглядов на святую троицу?
говорить все, что я думаю. Почему не пошутить напоследок? Ведь моя
преданность церкви слишком хорошо известна. Завтра мы совместными усилиями
отправим Детей Света в вечную тьму.
omnipotentis*.
исказила саркастическая гримаса. - За пятиугольной стеной укрылось много
мирных жителей. Среди них - старики, женщины, невинные младенцы. Возможно,
не все они заражены скверной. Не подскажешь ли, как вернее всего отличить
еретиков от добрых католиков?
своих...
кончено. На поле мучеников остыл пепел, хотя в самой крепости еще бушевал
огонь. Сквозь проломы в стенах, то угасая, то вновь вспыхивая под вздохами
ночного ветра, розовело зарево.
последнюю волю Наставника Совершенных, вчетвером, а теперь их осталось
двое.
лазутчики. Выдал гремучий сорвавшийся камень, когда у кого-то случайно
подвернулась нога. Два брата, Экар и Эмвель, обнажив мечи и стилеты,
остались у входа. Пока Юг и Кламен, сгибаясь под тяжестью ноши, волокли
заветный ковчег к секретному лазу, который издавна прозывался Обителью
слез, братья приняли неравный бой.
развернутым строем. Пришлось, отбросив копья с флажками, на которых
серебрился крест семейства Монфоров, нападать попарно. Самоотверженно
отбив три или даже четыре таких наскока, катарские юноши пали, порубанные
кривыми дамасскими мечами, вывезенными из сарацинских пустынь.
холодеющей кровью.
оказалось достаточно, чтобы Кламен с Югом затерялись в кромешной тьме.
Сколько потом ни искала королевская стража, последний след их оборвался в
сталактитовом зале "Орган Ахерона", где отверзались зевы бесчисленных
галерей. Никто не решился продолжить преследование. Только кучу факелов
напрасно пожгли. Даже самые смелые крестоносцы вернулись обратно, не
сделав и сотни боязливых шагов. Ходы петляли, раздваивались, сверху капала
вода, и многократное эхо пугающе шумело в ушах, мешаясь с отголоском
подземных потоков. Соваться, не зная точного плана, было равносильно
самоубийству. По всему выходило, что ускользнули альбигойские сокровища из
Монфоровых загребущих лап. Богатейшее Тулузское графство присвоил король,