с таким жадным апломбом судачили теперь в косметических кабинетах и
химчистках, но даже пользовалась его лечебными рекомендациями. Сама судьба
звала ее выйти на авансцену. Справедливо рассудив, что отрывочных
воспоминаний о безвременно почившей супруге Георгия Мартыновича, с которой
она столь опрометчиво ухитрилась на старости лет раздружиться, надолго не
хватит, хозяйка салона приступила к решительным действиям. Узнав от
состоявшего при ее особе сорокапятилетнего недоросля и адепта учений
Востока Валерочки, что в дачной истории определенно не обошлось без
философского камня, она принялась наводить на сей счет подробные справки.
нескольких консультаций у единомышленников Дина Мироновна окончательно
уверилась в том, что древняя и порядком забытая всеми алхимия является
чуть ли не последним достижением человеческой мысли, вроде сыроедения и
лечения по телефону. Она всегда была особенно чутка к новейшим веяниям.
Скорее всего, в силу того, что не приходилось преодолевать старые
заблуждения. Полученное на заре юности незаконченное среднее образование в
счет не шло, а более ничему, удачно выскочив замуж за весьма зрелого к
тому моменту академика, Дина Мироновна не научилась.
памяти продолжал высылать знакомый референт, ей удалось разыскать самых
ведущих химиков. Однако, к великому ее удивлению, все они чуть ли не с
хохотом открестились от философского камня. По всему выходило, что они
вообще впервые слышат как о самом происшествии, так и о его виновнике,
Георгии Мартыновиче. Заподозрив, будто от нее скрывают что-то
необыкновенно секретное, энергичная вдова спустилась на уровень
членов-корреспондентов. Здесь ей повезло чуточку больше. Один из
опрошенных в алфавитном порядке ученых, специализировавшийся на
биоорганике, признал свое знакомство с Солитовым. Выбранив Дину Мироновну
за легковерие, он, чтобы поскорее отделаться, посоветовал ей связаться с
кем-нибудь из специалистов по истории науки.
получила наконец номер телефона Гордея Леоновича Бариновича, единственного
в стране знатока волнующего ее предмета. Готовясь завлечь в свои сети
исследователя средневекового чернокнижья, не подозревавшего о том, какие
тучи сгущаются над его головой, Дина Мироновна терпеливо собирала
агентурное данные. Вскоре ей уже было известно, что Баринович защитил
кандидатскую по химии, а докторскую по философии, что он в довершение
всего пишет стихи, а в позапрошлом году опубликовал потрясающе интересную
книгу "Феномен средневековой культуры".
уговорить его будет, по-видимому, не просто. Во-первых, одержим работой,
во-вторых, отец троих ребятишек и домосед, в-третьих, до неприличия
принципиален. Но нашлись и обнадеживающие моменты: любит покушать и по
наивности откликается на самую откровенную лесть. С такими шансами можно
было смело играть.
Не сумев залучить ее в прошлый раз, Дина Мироновна не отчаивалась. Мудро
умалчивая об истинной причине своих домогательств, продолжала с удвоенным
рвением уламывать непокорную. Разве их не связывали узы, пусть дальнего,
но все же родства? Или не она играла с Талочкой, когда та еще пешком под
стол ходила? Помнила ее папу и маму, бывала в доме Георгия Мартыновича?
Разве всего этого недостаточно?
отступлений: рано или поздно, но получала свое. Ее терпеливая, липко
обволакивающая настырность действовала почти гипнотически. Если после
двух-трех, могущих длиться часами, телефонных бесед человек не бросал с
бранью трубку, его песенка была спета. Пути назад не было. Пообещаться, а
затем не прийти мог лишь отпетый пройдоха. Да и тот в конце концов
выбрасывал белую простыню капитуляции, подточенный комплексом вины.
тетку как неизбежное зло, ни даже Гордей Баринович, слывший вдобавок ко
всему неуживчивым грубияном, не решились на открытый бунт. Пусть не в тот
четверг, как первоначально намечалось, а лишь в следующий, но они были
поданы к столу вместе с заливной рыбой и жареной уткой.
овальным павловским столом, сервированным гарднеровским фарфором и тяжелым
хрусталем с неизвестными вензелями, собрались самые избранные. Каждый
прибор был обозначен отпечатанной на машинке карточкой. Правое от себя
место хозяйка предназначила Бариновичу, левое, как обычно, Валерочке.
Наташу усадили по другую сторону - между восьмидесятилетним
бодрячком-гляциологом Глазыревым и тоже весьма почтенным
писателем-фантастом Тугановым. И тот, и другой оказались личностями весьма
примечательными. Глазырев, хоть и считался в своей области крупным
авторитетом, известность снискал не столько исследованиями по физике льда,
сколько научно-популярными публикациями насчет электромагнитной природы
якобы имеющегося у каждого человека биополя. Широкие массы телезрителей
знали его как завзятого моржа и приверженца талой воды, будто бы
предупреждающей в силу особой структуры развитие многих иммунных болезней.
В Наташином кругу такие вылазки за грань узкой специализации справедливо
считались дилетантскими, но факт был налицо: старикан исправно потягивал
водочку и отпускал игривые комплименты.
Добиться известности ему помогли исключительно инопланетяне. Стоило
где-нибудь мелькнуть хотя бы тени загадки, как Туганов уже был тут как тут
с готовым рассказом-гипотезой. Судя по всему, его не слишком заботило, о
чем конкретно шла речь: о свершениях великих цивилизаций прошлого или
последних завоеваниях научно-технической мысли. Его отмычка подходила к
любым замкам. И египетские пирамиды, и полученные на ускорителях первые
антиатомы становились отправной точкой для фантастических спекуляций. Даже
в детородных органах, гипертрофированно начертанных доисторическим
художником на каких-то скалах в Сахаре, он ухитрился увидеть детали
скафандра. Корзины на головах африканок, которые и по сей день
предпочитают такой способ носки, он принял за гермошлемы с антеннами и
ловко разглядел контуры отделяемого модуля в кукурузных стеблях,
обвивавших босоногого индейского бога. О зареве в небе Петрозаводска и
говорить не приходится. Писатель обрушил на голову доверчивой публики
армаду космических кораблей. Приходится признавать, как ни грустно, что
многие попадались на его удочку.
поводу в научном журнале. В сравнении с тиражами газет, восторженно
превозносивших тугановские и иже с ним откровения, это была капля в море.
Дина Мироновна, во всяком случае, ничего подобного не читала, хотя вести о
постоянно возникавших вокруг Туганова скандалах докатывались и до нее. Она
даже сделала тайную попытку установить истину, но успеха не имела,
потерпев временное поражение в попытке зазвать заклятого недруга и
оппонента Туганова. По мысли Дины Мироновны, столкновение двух знаменитых
писателей могло прославить ее салон. Ведь что там ни говори, а самую
стойкую память оставляют о себе все-таки склоки.
котором каждому было что-то обещающе нашептано, определенно не торопился
явить себя во всем интеллектуальном блеске. Зато много и жадно ел, усердно
запивая вином, белым и красным, без разбора. Ни на писателя, ни на
философа он никак не походил. Наташа сперва было приняла его за борца или
штангиста. Низко посаженная голова, сидит набычившись, и стрижка короткая,
и манеры опять же...
сигнала. Так, перебрасывались незначительными замечаниями по большей части
гастрономического характера. Глазырев, например, похвалил сациви, подложив
Наташе побольше орехового соуса с зернышками граната, а фантаст обнаружил
недюжинную эрудицию по части солки грибов. Пожилая дама в лиловом,
отделанном кружевами платье, о которой было известно, что она экстрасенс,
задумчиво ковыряла вилкой. Бородач-художник, работавший под Лактионова, не
обращая внимания на соседей, напористо ухаживал за хорошенькой кассиршей
из магазина "Диета", и это ей определенно нравилось. Загадочно улыбаясь,
Люси, как все ее называли, не забывала налегать на острые закуски. Модный
композитор, чья космически бесстрастная музыка холодно изливалась
квантованными импульсами из скрытых динамиков, вообще не раскрыл рта,
отрешенно катая хлебные шарики. Что-то определенно разладилось в механизме
застолья, общая беседа никак не завязывалась. Даже балаболка Валерочка
ограничился лишь одним плоским, не к месту пересказанным анекдотом и
примолк, нервно вздрагивая, когда Дина Мироновна неожиданно кидалась в
кухню, откуда долетало благоухание шипящего жира.
возвратившись к столу, хозяйка наконец оценила создавшуюся ситуацию. Самое
время было выправлять положение. Приступать впрямую, однако, не годилось
из-за риска задеть племянницу, которую и без того еле удалось вытащить.
Требовалось во что бы то ни стало встряхнуть Бариновича, который - и это
начинало серьезно тревожить - чем больше пил, тем глубже замыкался.
Мироновна томно воздела очи, искусно передвинув бутылку композитору,
потягивавшему исключительно боржоми. - Это вообще моя настольная книга. Вы
действительно так любите алхимию?
удалось раздобыть каперсы? Сто лет их не видел.
расскажите же нам, расскажите... - Она капризно выпятила полные губы,
украдкой сдувая прилепившуюся к вишневому бархату крошку. - Мы умираем от
любопытства... Правда, Талочка?
Сапковский Анджей
Прозоров Александр
Пехов Алексей
Афанасьев Роман
Андреев Николай
Афанасьев Роман