и тогда она нанесет молниеносный удар. И чем упорнее уговаривал себя
Рамачарака, что ничего подобного в Ширале не случалось, тем меньше
хотелось ему стать первой жертвой, собственной неловкостью нарушить
вековое соглашение людей и нагов. Оттого ему не только приходилось следить
в оба, но и сдерживать, сколько можно, старческое дрожание рук. Старик
понимал, что, невзирая на все договоры, змеи отнюдь не радуются, когда их,
пусть на короткий срок, лишают свободы. Он видел, что большая Памба
раздражена и пребывает в смятении. Одно ее желание накладывалось на
другое. Она стремилась совершить одновременно два противоположных
действия: метнуться в укрытие и поразить нависшую над ней руку. И это
парализовало волю змеи. Договор тоже заставлял ее оставаться на месте.
Недаром же змеи со всей округи бесстрашно сползались на здешние поля, где
их охраняли и подкармливали свеженадоенным молоком! Ах, как дразнил Памбу
его сладковатый вкус! Как чаровали ее лоснящаяся желтизна риса и сочная
мякоть плодов! Но и рука пребывала уже в непозволительной близости.
человек и змея. Первым не выдержал человек. Старик прищурился, чтобы унять
резь в напряженных глазах, и отвел руку. Он уже знал, что не повторит
попытку завладеть Памбой. Слишком уж старым почувствовал он себя и
неуверенным перед этой большой коброй! Да и зачем она ему? Разве не стоит
в его хижине глиняный горшок с Памбой, пусть и не столь большой, но равно
угодной Шиве?
жрец отступил и распрямился.
пробормотал он. - Оно от чистого сердца и клянусь, что никогда более не
нарушу твой покой.
каждая жилка. С новой силой возобновилась стреляющая боль в пояснице.
Лесистые вершины гор накрывала лиловая тень. Волнистый перламутр неба
померк, и первые летучие собаки порывисто заметались вокруг исполинского
баньяна. Отовсюду слышался жестяный скрежет цикад. Над самой землей
проносились гудящие бронзовые жуки и с тяжелым стуком бились о бамбуковые
жерди хижины.
гневается...>
джунглей. Белая пена скачущего по камням ручья мелькала сквозь тростники
тоскливым малиновым светом. Вновь прошелестел, но уже с другой стороны
короткий и резкий порыв ветра. От деревни донесся удушливый запах паленого
кизяка.
провалилось за черной, сделавшейся вдруг удивительно плоской стеной леса,
обезьяны испустили неистовый вопль, словно оплакивали последний свой день.
Но прежде чем тьма сделалась непроглядной, старик поймал скупое свечение
остывающего перламутра и тени стервятников, которые устремились к закату,
помахивая отяжелевшими крыльями...
другую, и небо беспрерывно мигало мертвым трепещущим светом. А вскоре все
потонуло в шуме дождя, лопающихся пузырей и жадном чавканье мгновенно
раскисшей земли. Неистовство громовых стрел Индры не знало предела.
Казалось, что сами горы трещат под их ударами, как пустая ореховая
скорлупа. Низвергнутые с вершин потоки устремились в долину, сворачивая по
пути камни, ломая опутанные лианой стволы. В считанные минуты вс" вокруг
было залито вспененной водой и, подобно небесной тверди, засверкало
яростным металлическим блеском. Но тут же горячая завеса пара, как матовое
стекло, смазала все очертания. Остались лишь мутные вспышки, грохот и рев.
перевала. Сначала они решили искать приюта в маленьком храме, посвященном
хранителям гор, но все подходы к нему заросли, а продираться сквозь дебри
опутанных колючками можжевельников и рододендронов было немыслимо.
места Пурчун. - Там много пещер, и мы наверняка набредем на одну из них.
поспешил вслед за товарищем, который, закрыв рукой лицо от молнии, сошел с
дороги и остановился под сосной.
Где-то здесь должна быть тропинка.
которая, как его учили, годилась на все случаи жизни. - Наши ламы в такую
ночь выпускают в помощь путникам небесных коней.
- Неужели ты и вправду веришь, что бумажные лошадки, которых пускают по
ветру монахи, превращаются в живых скакунов? Ты видел это своими глазами?
остановился, чтобы помочь спутнику.
белых ступ.
обрывом камню, обогнул опасное место. - Наверняка лошадь принадлежала
какому-нибудь путнику.
царапают небо, а в пропастях стынет синий туман, они не боялись здешних
невысоких гор, вершины которых не знают снегов. Даже когда обрушился
ливень и по отвесной, поросшей цепкими вьюнками стене хлынули глинистые
потоки, они продолжали спускаться все так же уверенно и быстро.
присели передохнуть в неглубокой нише.
предположение Пурчун. - Но скорее всего лошадь просто убежала вниз с
ближайшего перевала... А что ты с ней сделал?
ламы!
Они запутались в кроне старого кедра... А человек, чью лошадь ты взял, мог
без нее погибнуть.
здешних богов. Я тебе говорил, что не следовало продавать лошадей.
сомы, собранной в сиккимских горах на шестую ночь после полной луны, сбыли
и всех лошадей вместе с повозками. Поэтому и возвращались теперь на родину
пешком.
К тому же мы взяли за них хорошую деньгу!
лошадей чуть ли не втрое.
очутимся дома.
из-за пазухи ячменную лепешку и, разломив, дал половину товарищу. - Арак,
который тибетцы гонят из молока, думаю, окажется покрепче.
лепешку, бросая кусочки в рот.
как они относятся к нам?
рожденные?* Как на нечистых животных! Они брезгали прикоснуться ко мне
даже мизинчиком!
своим так относятся. Брахман никогда не сядет есть рядом с крестьянином
или купцом. Таков закон.
пьют потом молоко из нашей травы, - Пурчун засмеялся, - после наших
нечистых рук.
более дурацких обычаев, чем здесь, нет нигде в мире. Только посмотреть,
как они покупают сому, и то можно со смеху надорваться. Коровами
расплачиваются!
это видано, чтобы у коров были золотые глаза?
воз травы корову с золотыми глазами, и кончено. Какие они на самом деле,
никого не интересует. Чудеса прямо...