выкрашенную охрой. Гордый прямой нос Владыки танца показался ему хищно
изогнутым, а грациозная кобра, обвивающая узкий юношеский локоть,
настолько перепугала бедного гималайца, что он попятился и грузно сел на
могильно-холодную землю.
решилась его участь.
он увидел не только разъяренную кобру, которая, развив пружинные кольца, с
оскаленной пастью метнулась к нему. Нет, он успел заметить и нестерпимую
звезду во лбу бога. Она кольнула его в самое сердце так больно, что он
задохнулся и полетел, невидимой силой отброшенный прочь.
своего места, отлитая раз и навсегда из мертвой бронзы заодно с
Натараджей. Лобсан так и рассудил, поднимаясь с земли и потирая ушибленный
локоть. Понял, что все лишь почудилось ему со страху. А вот алмаз не
почудился...
руки получил, его прижимистый компаньон, и приготовился проститься с
жизнью. Особенно сожалеть о ней не приходилось. Видимо, за грехи
предыдущих воплощений он пришел в мир бедняком и уходит теперь голодранцем
в новый круговорот. Авось в следующий раз ему повезет немножечко больше...
сказал он спокойно, - камень чандамани.
сменить телесную оболочку. Кто знает, что ожидает человека потом? Ведь что
там ни говори, а и в этой жизни выпадали порой приятные минуты. Сейчас же,
когда он возвращается домой с солидным барышом, решительная перемена была
бы особенно некстати.
будем знать нужды в деньгах!
превратностями перерождений и плохо понимал, чего от него хотят.
деньги разделим пополам.
Пурчун все еще не осознал, что Лобсан ждет от него каких-то действий. - В
деревне Ширале живут бедные люди. Откуда у них такое сокровище?
ним в лучезарном блеске. Красные огоньки тлеющего можжевельника смягчали
победную его улыбку, придавая ей оттенок глубокомысленной грусти. Третий
глаз мерцал над бровями, бросая густую винную тень на серп в буйных
волосах.
серебра на его алтарь.
чандамани.
четки. Только теперь он окончательно осознал, на что склонял его земляк. -
Ом-мани-падмэ-хум! - поклонился он занавесу. - О драгоценность на лотосе!
Сохрани нас!
выходу из пещеры. - Я пойду один.
за ним вслед, закричать и остановить; нет, не остановить, а вместе уйти,
но так ничего не сказал и не сделал. Мысль о том, что Пурчун оставляет у
него все свое серебро, прихлынула к нему тяжелым расслабляющим грузом.
обогнул гору Благоуханий и, оставив спящую деревню по правую руку,
углубился в тростники. Потом извилистая тропа привела его к черной,
грохочущей по осклизлым камням реке. По раскачивающемуся подвесному мосту
он перешел на другой берег, и вновь сомкнулся за ним исполинский тростник.
Так и шел он, не оглядываясь, без страха переступая звериный след, пока
извилистая тропа не вывела его к свайной хижине.
Нагов.
приюта.
странника. Он дал ему чашку рису и напоил кислым молоком.
когда гость насытился. - Найдешь деревню?
взял горшок с коброй и стал спускаться по скрипучей бамбуковой лесенке.
протягивал пустую половинку кокоса и кринку из-под молока.
Лобсан. Свайной хижины он не заметил, так как узкие щели в бамбуке уже не
заливал теплый свет масляной плошки. Вокруг был враждебно притаившийся
лес, откуда долетал душераздирающий хохот ночной птицы. Но ждать до
рассвета оставалось недолго, и Лобсан, заметив по правую руку смутно
темнеющий конус термитника, устремился к нему, чтобы передохнуть на сухом
месте. Он опустился на землю, так и не разжимая потного кулака, и вдруг
увидел рядом с собой большое блюдо с холодным рисом и очищенными плодами.
Переложив горячее сокровище из правой руки в левую, он стал жадно есть,
давясь и содрогаясь от кашля, так как рис попадал ему в дыхательное горло.
ночной охоты.
дыре и мешал ей войти. Он вел себя непочтительно, поедая посвященное ей
приношение, и нарушал закон. Судьба пришельца была решена. И кроткая Памба
убила его бесшумно и ловко.
непролазных зарослях слоновой травы.
обнаружил, что ему нечего делать. Пришло воскресенье, и запущенная на
полный ход розыскная машина резко сбавила обороты. Приостановилась работа
в лабораториях НТО, уехал в Можженку директор НИИСКа, даже больничную
карту из академической поликлиники на улице Ляпунова и то нельзя было
запросить по случаю выходного, будь он неладен, дня. Перспектива провести
воскресенье в раскаленном, затуманенном гарью городе не радовала. Люсин с
сожалением подумал о расстроившейся поездке в Малино. Одиночество
подстерегало его, одиночество и безделье... Все, кто только мог, еще в
пятницу выбрались на природу.
звонить отдыхающим людям, он схватился за телефон. Снятая трубка долго
тревожила непрерывным требовательным гудом. Но он так и не набрал номер. И
в самом деле, кому он мог позвонить? Генрих готовился к приятному вояжу на
Средиземноморское побережье, Володя лихорадочно вымучивал каждое слово
ответственной передовой, а вольный художник Юрка, можно голову дать на
отсечение, создавал кулинарные шедевры на вольном воздухе.
дождичком до отвращения долго. Потом обстоятельно побрился электробритвой
<Эра>, затем переключил рабочую головку и подровнял виски. Надев белые
джинсы и легкую теннисную рубашку, босиком зашлепал в кухню. Распахнув
миниатюрный холодильник <Морозко>, долго и печально созерцал открывшуюся
ему арктическую пустыню. Кроме кусочка заплесневелого сыра и огрызка
салями, ничего достойного внимания не нашлось. Разве что бутылка
<Жигулевского>. Но на жестяной пробке было выбито четырнадцатое число, а
пиво десятидневной давности, хотя и холодное, не вдохновляло.
вскипятить воду. Делал он все это почти механически. Сознание было
раздвоено и заторможено.
Но кому?> И пластинка пошла на новый оборот.
примерно так же надрывается в бесплодных поисках электронный мозг, который
они с Гурием травмировали явно непосильной задачей.