<Вольво>. Кажется, плотину прорвало. Николай Иванович тоже не стал дремать
и, включив скорость, дал газ.
Люсин.
своего далека, произнесла Людмила Викторовна, - Аркашенька открыл, что
растения, все равно как мы с вами, чувствуют.
чувствовать и понимать. Когда их любят, ухаживают за ними, они радуются.
Если их мучают - страдают. Совсем как люди.
Они же не говорят. - Чего-чего, но такого он не ожидал. Все-таки
образованная женщина, не гадалка Вера Фабиановна.
оживилась и даже порозовела. - Аркашенька присоединил к корням и листьям
датчики, которые улавливают биопотенциалы, и вывел их на самописец.
Представляете?
опрокинутого с подоконника цветка к потенциометру. Кажется, в комнате были
еще и другие горшки, опутанные медной, завитой в пружину проводкой. Все
это обретало теперь неожиданный смысл. Его вновь поразило, как мало
способен заметить невежда. - Теперь я, кажется, начинаю понимать. Но при
чем здесь камни?
не любил их так, как он. Он постоянно учил меня чувствовать душу растения.
<Люси, - говорил он, бывало, - первыми богами человечества были Луна и
Солнце, на смену им пришли камень и древо>. Когда он начал изучать
электрическую активность корней и листьев, то сразу же открылись
удивительные вещи. У меня прямо пелена с глаз спала. Я вдруг увидела, что
мои комнатные цветы, которые я, чего греха таить, порой даже полить
забывала, действительно живые! Они узнавали меня и Аркашеньку, реагировали
на наше настроение, откликались буквально на каждый чих. Аркашенька, когда
я болела воспалением легких, принес в мою комнату горшочек с коланхоэ и
записал все его реакции. Потом он сравнил показания самописца с моей
температурой...
сделал? Просто вычертил кривую температуры и сопоставил ее с лентой, на
которой были записаны биопотенциалы цветка. И представьте себе, пики почти
совпали! Цветок чувствовал, что я больна, тревожился за меня, переживал.
- Растение все чувствует... Аркадий Викторович приступил потом к опытам
Любовь-Ненависть и доказал это со всей очевидностью. Только меня это уже
тяготило. С тех пор как я узнала, что цветы все понимают, мне становилось
не по себе, когда их начинали мучить.
вначале. Теперь он вспомнил, что еще два года назад прочел в английском
журнале <Проблемы криминалистики> статью изобретателя <детектора лжи>
Бекстера о его опытах с креветками и растениями. Теперь все становилось на
свои места: датчики, самописцы, аквариум с пресноводными рачками, сосуд с
подвижной крышкой. Все, что рассказывала Людмила Викторовна об
экспериментах Ковского, было правдой. Она грешила против истины только
тогда, когда незаслуженно приписывала брату чужие открытия. Восстановив в
памяти статью Бекстера, Люсин понял это со всей очевидностью. Но он понял
и другое: всю глубину привязанности, которую испытывала к брату одинокая,
обделенная простым человеческим счастьем женщина. Всю жизнь ей светило
одно солнце, которое ныне закатилось навсегда. Всем своим существом Люсин
вдруг ощутил безмерность постигшего Людмилу Викторовну крушения, и ему
стало страшно за нее. Сумеет ли она устоять, приспособиться к ожидающей ее
пустоте, найти или хотя бы просто придумать смысл дальнейшей жизни?
Истина, кто установил первым, что у растений есть нервная система (а
именно об этом и писал Бекстер в авторитетном американском журнале),
казалась совершенно не существенной. Люсину не было до нее дела. Какая
разница?
Как он ставил свои опыты?
выбившуюся прядь волос под траурную косынку. - Они были мне неприятны.
Знаю только, что роль злодея всегда играл Марик, Марк Модестович, а
Аркашенька, как и прежде, лелеял наши цветочки, он олицетворял любовь.
Уверена, что он просто не смог бы причинить страдание живому существу.
горько и безнадежно, что он поневоле отвел глаза.
сопротивляясь ей. - Как же мучил растения Сударевский?
раздражал током от электрической батарейки...
смеются. Марик отшучивался, что собак и кроликов резать куда хуже. Какая
разница, говорю, если цветы тоже живые? Если и они чувствуют?.. Но
Аркадий, конечно, прав: наука невозможна без жертв.
непоследовательностью возразила: - Он же исследователь, в конце концов! Не
толстовец какой-нибудь!
на спинку кресла. - Конечно... Интересы науки требуют. Ваш брат все очень
правильно делал. Но мне надо точно разобраться, что к чему. Вы понимаете?
но все-таки искал подходящие слова. - Он бы порадовался, если бы узнал,
что труд всей его жизни не пропал даром, - сказал Люсин со всей
убежденностью, на которую только был способен, сознавая при этом тщету и
беспомощность своих слов. - Уверяю вас, он бы порадовался.
смахнула слезинку.
Помедлив, задал первый пришедший на ум вопрос: - Как они умерщвляли
креветок? - Возможно, это действительно его интересовало, и подсознательно
он думал об этом с тех самых пор, как увидел впервые на даче в Жаворонках
аквариум и банку возле него. Теперь, когда он догадался, для чего нужна
подвижная опрокидывающаяся крышка, начало казаться, что в тот
первоначальный момент он тоже все или почти все понял. - В банке? Рядом с
растением?
ленте пиками негодования и тоски.
Приехали, Людмила Викторовна, - ободряюще кивнул он.
Сейчас я увижу его? Нет, нет! Я боюсь, не могу, этого я не перенесу... Мне
нужно собраться с силами.
протолкнуться. В жарком, прокуренном воздухе дышалось с трудом. Табачный
дым висел под низким потолком малоподвижной облачной пеленой. Запах
свежеподжаренного арахиса явственно перешибал стойкий бродильный дух. Но
ради запотевшей кружки холодного, упоительно свежего пива стоило пойти на
кое-какие жертвы.
следили за столиками. Но, судя по количеству полных кружек, никто в
обозримом будущем уходить не собирался.
полагаешь?
ступеньку. - В крайнем случае можно и стоя. По кружечке.
воблу: - А это? Нет уж, братец, ты как хочешь, а мне нужен столик. Я,
может, целый год этого ожидал. Да и покалякать хочется. Генрих придет?
Флинт Эрик
Грабб Джеф
Бажанов Олег
Володихин Дмитрий
Каменистый Артем
Браун Дэн