восстановите, пожалуйста, по возможности точно, что именно она
вам говорила.
которому она больше не видела, единственным по высоте
неподдельности, и сказала, что если бы на конце земли еще раз
замаячило видение дома, который она когда-то с вами делила,
она ползком, на коленях, протащилась бы к его порогу откуда
угодно, хоть с края света.
неприкосновенное, припомните, когда, при каких обстоятельствах
она это сказала?
вытряхнуть ковер.
откидывалась, высоко взмахивая руками, как на качелях, и
отворачивалась от летевшей пыли, жмурилась и хохотала? Не
правда ли? Как я знаю ее привычки! А потом вы стали сходиться
вместе, складывая тяжелый ковер сначала вдвое, потом вчетверо,
и она шутила и выкидывала при этом разные штуки? Не правда ли?
Не правда ли?
смотреть в разные стороны. После некоторого молчания
Стрельников подошел к Юрию Андреевичу. Ловя его руки и
прижимая их к груди, он продолжал с прежней торопливостью.
сокровенное. Но если можно, я еще расспрошу вас. Только не
уходите. Не оставляйте меня одного. Я скоро сам уйду.
Подумайте, шесть лет разлуки, шесть лет немыслимой выдержки.
Но мне казалось, -- еще не вся свобода завоевана. Вот я ее
сначала добуду, и тогда я весь принадлежу им, мои руки
развязаны. И вот все мои построения пошли прахом. Завтра меня
схватят. Вы родной и близкий ей человек. Может быть, вы
когда-нибудь ее увидите. Но нет, о чем я прошу? Это безумие.
Меня схватят и не дадут оправдываться. Сразу набросятся,
окриками и бранью зажимая рот. Мне ли не знать, как это
делается?
18
долгое время Юрий Андреевич не заметил, как заснул, едва
только растянулся на постели. Стрельников остался ночевать у
него. Юрий Андреевич уложил его спать в соседней комнате. В те
короткие мгновения, когда Юрий Андреевич просыпался, чтобы
перевернуться на другой бок, или подтянуть сползшее на пол
одеяло, он чувствовал подкрепляющую силу своего здорового сна
и с наслаждением засыпал снова. Во второй половине ночи ему
стали являться короткие, быстро сменяющиеся сновидения из
времен детства, толковые и богатые подробностями, которые
легко было принять за правду.
итальянского взморья вдруг оборвалась, упала на пол и звоном
разбившегося стекла разбудила Юрия Андреевича. Он открыл
глаза. Нет, это что-то другое. Это, наверное, Антипов, муж
Лары, Павел Павлович, по фамилии Стрельников, опять, как
говорит Вакх, в Шутьме волков пужая. Да нет, что за вздор.
Конечно, картина сорвалась со стены. Вот она в осколках на
полу, -- удостоверил он в вернувшемся и продолжающемся
сновидении.
долго. Он не сразу сообразил, кто он и где, на каком он свете,
поздно. Надо одеваться. Он, наверное, уже встал, а, если нет,
подыму его, кофе заварю, будем кофе пить".
Юрий Андреевич, не торопясь, оделся и зашел в соседнюю
комнату. На столе лежала военная папаха Стрельникова, а самого
его в доме не было. "Видно, гуляет", -- подумал доктор. "И без
шапки. Закаляется. А надо бы сегодня крест на Варыкине
поставить и в город. Да поздно. Опять проспал. И так каждое
утро".
колодцу за водою. В нескольких шагах от крыльца, вкось поперек
дорожки, упав и уткнувшись головой в сугруб, лежал
застрелившийся Павел Павлович. Снег под его левым виском
сбился красным комком, вымокши в луже натекшей крови. Мелкие,
в сторону брызнувшие капли крови скатались со снегом в красные
шарики, похожие на ягоды мерзлой рябины.
* Часть пятнадцатая. ОКОНЧАНИЕ *
1
восемь или девять последних лет его жизни перед смертью, в
течение которых он все больше сдавал и опускался, теряя
докторские познания и навыки и утрачивая писательские, на
короткое время выходил из состояния угнетения и упадка,
воодушевлялся, возвращался к деятельности, и потом, после
недолгой вспышки, снова впадал в затяжное безучастие к себе
самому и ко всему на свете. В эти годы сильно развилась его
давняя болезнь сердца, которую он сам у себя установил уже и
раньше, но о степени серьезности которой не имел
представления.
фальшивого из советских периодов. Он исхудал, оброс и одичал
еще более, чем во время своего возвращения в Юрятин из
партизанского плена. По дороге он опять постепенно снимал с
себя все стоящее и выменивал на хлеб с придачею каких-нибудь
рваных обносков, чтобы не остаться голым. Так опять проел он в
пути свою вторую шубу и пиджачную пару, и на улицах Москвы
появился в серой папахе, обмотках и вытертой солдатской
шинели, которая превратилась без пуговиц, споротых до одной, в
запашной арестантский халат. В этом наряде он ничем не
отличался от бесчисленных красноармейцев, толпами наводнивших
площади, бульвары и вокзалы столицы.
красивый крестьянский юноша, тоже одетый во все солдатское,
как он сам. В таком виде они появлялись в тех из уцелевших
московских Гостиных, где протекло детство Юрия Андреевича, где
его помнили и принимали вместе с его спутником, предварительно
деликатно осведомившись, побывали ли они после дороги в бане,
-- сыпной тиф еще свирепствовал, -- и где Юрию Андреевичу в
первые же дни его появления рассказали об обстоятельствах
отъезда его близких из Москвы за границу.
избегали случаев являться в гости в единственном числе, когда
нельзя молчать и надо самим поддерживать беседу. Обыкновенно
они двумя долговязыми фигурами вырастали у знакомых, когда у
них собиралось общество, забивались куда-нибудь в угол
понезаметнее и молча проводили вечер, не участвуя в общем
разговоре.
доктор в неказистой одежде походил на искателя правды из
простонародья, а его постоянный провожатый на послушного,
слепо ему преданного ученика и последователя. Кто же был этот
молодой спутник?
2
проехал по железной дороге, а первую, гораздо большую, прошел
пешком.
лучше того, что он видел в Сибири и на Урале во время своего
бегства из лесного плена. Только тогда он проходил через край
зимою, а теперь в конце лета, теплою, сухою осенью, что было
гораздо легче.
неприятельского похода, поля покинуты и не убраны, да это в
самом деле были последствия войны, войны гражданской.
обрывистого высокого берега реки. Река, текшая навстречу Юрию
Андреевичу, приходилась ему справа. Слева широко, от самой
Скальци Джон
Шилова Юлия
Курылев Олег
Прозоров Александр
Лондон Джек
Свержин Владимир