начат с ее участием, но не доведен до конца. Состоялся и ее
разговор с Евграфом Андреевичем, о котором она его просила. Он
узнал от нее что-то важное,
возвращалась. Видимо, ее арестовали в те дни на улице и она
умерла или пропала неизвестно где, забытая под каким-нибудь
безымянным номером из впоследствии запропастившихся списков, в
одном из неисчислимых общих или женских концлагерей севера.
* Часть шестнадцатая. ЭПИЛОГ *
1
на Курской дуге и освобождения Орла возвращались порознь в
свою общую войсковую часть недавно произведенный в младшие
лейтенанты Гордон и майор Дудоров, первый из служебной
командировки в Москву, а второй оттуда же из трехдневного
отпуска.
маленьком городке, хотя и разоренном, но не совершенно
уничтоженном, подобно большинству населенных мест этой "зоны
пустыни", стертых с лица земли отступавшим неприятелем.
кирпича и в мелкую пыль истолченного щебня, нашелся
неповрежденный сеновал, на котором оба и залегли с вечера.
три задремавшего было Дудорова разбудила копотня Гордона.
Неловкими движениями, как на воде, ныряя и переваливаясь в
мягком сене, он собирал в узелок какие-то носильные пожитки, а
потом так же косолапо стал сползать с вершины сенной горы к
порогу сеновала и выходу.
Танька смену выдаст. Зачем нетерплячку подымать.
Наскоро выполощу, хорошо выжму, мигом на солнце высохнет.
Искупаюсь, переоденусь.
никак.
не увидит. А ты спи, не разговаривай. Сон разгуляешь.
жарком, только что взошедшем солнце, каменных развалин.
Посреди бывших улиц, на земле, на самом солнцепеке спали
потные, храпящие, раскрасневшиеся люди. Это были в большинстве
местные, оставшиеся без крова, старики, женщины и дети, редко
-- отбившиеся и нагоняющие свои подразделения одиночки
красноармейцы. Гордон и Дудоров осторожно, все время глядя под
ноги, чтобы не наступить на них, ступали между спящими.
стирка.
2
церковь ее к лику святых причла.
Действительно, совхозная конюшня конского завода,
нарицательное название, ставшее историческим. Старинная,
толстостенная. Немцы укрепили ее и превратили в неприступную
крепость. Из нее хорошо простреливалась вся местность, чем
задерживалось наше наступление. Конюшню надо было взять.
Христина чудом храбрости и находчивости проникла в немецкое
расположение, взорвала конюшню, живою была схвачена и
повешена.
дали друг другу слово пожениться по окончании войны. После
этого я кочевал вместе с остальною армией. Мою часть без конца
переводили. За этими перемещениями я утерял еЈ из виду. Больше
я еЈ не видел. О ее доблестном деле и геройской смерти я
узнал, как все. Из газет и полковых приказов. Где-то здесь,
говорят, думают ей поставить памятник. Брат покойного Юрия,
генерал Живаго, я слышал, объезжает эти места и собирает о ней
сведения.
должно быть тяжело.
тебе. Раздевайся, лезь в воду и займись своим делом. А я
растянусь на берегу со стебельком в зубах, пожую -- подумаю,
может быть, вздремну.
попали в самый ужасный. Редкие выживали. Начиная с прибытия.
Партию вывели из вагона. Снежная пустыня. Вдалеке лес. Охрана,
опущенные дула винтовок, собаки овчарки. Около того же часа в
разное время пригнали другие новые группы. Построили широким
многоугольником во все поле, спинами внутрь, чтобы не видали
друг друга. Скомандовали на колени и под страхом расстрела не
глядеть по сторонам, и началась бесконечная, на долгие часы
растянувшаяся, унизительная процедура переклички. И все на
коленях. Потом встали, другие партии развели по пунктам, а
нашей объявили: "Вот ваш лагерь. Устраивайтесь, как знаете".
Снежное поле под открытым небом, посередине столб, на столбе
надпись "Гулаг 92 Я Н 90" и больше ничего.
вторую отсидку отбывал, которую влечет за собой первая. Кроме
того, и статья другая, и условия. По освобождении меня снова
восстановили, как в первый раз, и сызнова позволили читать в
университете. И на войну мобилизовали с полными правами
майора, а не штрафным, как тебя.
Первое время в мороз голыми руками жердинник ломали на шалаши.
И что же, не поверишь, постепенно сами обстроились. Нарубили
себе темниц, обнеслись частоколами, обзавелись карцерами,
сторожевыми вышками, -- все сами. И началась лесозаготовка.
Валка леса. Лес валили. Ввосьмером впрягались в сани, на себе
возили бревна, по грудь проваливались в снег. Долго не знали,
что разразилась война. Скрывали. И вдруг -- предложение.
Охотникам штрафными на фронт, и в случае выхода целыми из
нескончаемых боев каждому -- воля. И затем атаки и атаки,
километры колючей проволоки с электрическим током, мины,
минометы, месяцы и месяцы ураганного огня. Нас в этих ротах
недаром смертниками звали. До одного выкашивало. Как я выжил?
Как я выжил? Однако, вообрази, весь этот кровавый ад был
счастьем по сравнению с ужасами концлагеря, и вовсе не
вследствие тяжести условий, а совсем по чему-то другому.
доли, но по отношению ко всей предшествующей жизни тридцатых
годов, даже на воле, даже в благополучии университетской
деятельности, книг, денег, удобств, война явилась
очистительной бурею, струей свежего воздуха, веянием
избавления.
в ошибке нельзя было признаться. Чтобы скрыть неудачу, надо
было всеми средствами устрашения отучить людей судить и думать
и принудить их видеть несуществующее и доказывать обратное
очевидности. Отсюда беспримерная жестокость ежовщины,
обнародование не рассчитанной на применение конституции,
введение выборов, не основанных на выборном начале.
опасность и угроза реальной смерти были благом по сравнению с
бесчеловечным владычеством выдумки, и несли облегчение, потому
что ограничивали колдовскую силу мертвой буквы.
решительно, в тылу и на фронте, вздохнули свободнее, всею
грудью, и упоенно, с чувством истинного счастья бросились в
Корнев Павел
Шилова Юлия
Акунин Борис
Пехов Алексей
Конан-Дойль Артур
Белоусов Валерий