столько души! Ну хорошо, допустим, это ребенок. Но эта старая
ведьма!
исключения, -- утешала ее Лара. -- Ни у кого нет озлобления
против вас. Наоборот. Все, что происходит сейчас кругом,
делается во имя человека, в защиту слабых, на благо женщин и
детей. Да, да, не качайте так недоверчиво головой. От этого
когда-нибудь будет лучше мне и вам.
мысли и без того путаются, ты ляпнешь что-нибудь такое, что
только вылупишь глаза. Мне гадят на голову, и выходит, что это
в моих интересах. Нет, верно, правда выжила я из ума.
пустому дому. Неосвещенная улица пустыми глазами смотрела в
комнаты. Комнаты отвечали тем же взглядом.
мамочка? Не откладывая, сейчас.
нас, голубчик, в "Черногорию".
пожалуйста, пока суд да дело. И зерна и воду не забывай
Кириллу Модестовичу. И все на ключ. Да, и, пожалуйста,
наведывайся к нам.
прощание, и с Богом.
болезни. Морозное, как под орех разделанное пространство,
легко перекатывало во все стороны круглые, словно на токарне
выточенные, гладкие звуки. Чмокали, шмякали и шлепались залпы
и выстрелы, расшибая дали в лепешку.
считали эти выстрелы холостыми.
когда не видно, кто стреляет. Кто же это, по-твоему, святой
дух стреляет, что ли? Разумеется, холостые.
Их обыскали, нагло оглаживая их с ног до головы, ухмыляющиеся
казаки. Бескозырки на ремешках были лихо сдвинуты у них на
ухо. Все они казались одноглазыми.
все то время, что они будут отрезаны от остального города! Она
не может развязаться с ним благодаря матери. Она не может
сказать: мама, не принимайте его. А то все откроется. Ну и что
же? А зачем этого бояться? Ах, Боже, да пропади все пропадом,
только бы конец. Господи, Господи, Господи! Она сейчас упадет
без чувств посреди улицы от омерзения. Что она сейчас
вспомнила?! Как называлась эта страшная картина с толстым
римлянином в том первом отдельном кабинете, с которого все
началось? "Женщина или ваза". Ну как же. Конечно. Известная
картина. "Женщина или ваза". И она тогда еще не была женщиной,
чтобы равняться с такой драгоценностью. Это пришло потом. Стол
был так роскошно сервирован.
плакала сзади Амалия Карловна, тяжело дыша и еле за ней
поспевая.
по воздуху, гордая, воодушевляющая сила.
поруганные, блаженны оплетенные. Дай вам Бог здоровья,
выстрелы! Выстрелы, выстрелы, вы того же мнения!".
20
переулка. Александр и Николай Александрович Громеко были
профессора химии, первый -- в Петровской Академии, а второй --
в университете. Николай Александрович был холост, а Александр
Александрович женат на Анне Ивановне, урожденной Крюгер,
дочери фабриканта-железоделателя и владельца заброшенных
бездоходных рудников на принадлежавшей ему огромной лесной
даче близ Юрятина на Урале.
Александра Александровича и библиотекой, будуаром Анны
Ивановны и комнатами Тони и Юры был для жилья, а низ для
приемов. Благодаря фисташковым гардинам, зеркальным бликам на
крышке рояля, аквариуму, оливковой мебели и комнатным
растениям, похожим на водоросли, этот низ производил
впечатление зеленого, сонно колышущегося морского дна.
и любители музыки. Они собирали у себя общество и устраивали
вечера камерной музыки, на которых исполнялись фортепианные
трио, скрипичные сонаты и струнные квартеты.
отъезда Николая Николаевича за границу, в Сивцевом должно было
состояться очередное камерное. Предполагалось сыграть новую
скрипичную сонату одного начинающего из школы Танеева и трио
Чайковского.
освобождая зал. В углу тянул по сто раз одну и ту же ноту и
разбегался бисерными арпеджиями настройщик. На кухне щипали
птицу, чистили зелень и растирали горчицу на прованском масле
для соусов и салатов.
Анны Ивановны, ее поверенная.
чертами немного мужского лица, которым она несколько
напоминала государя, особенно в своей серой каракулевой шапке
набекрень, в которой она оставалась в гостях, лишь слегка
приподнимая приколотую к ней вуальку.
обоюдное облегчение. Облегчение это заключалось в том, что
Шура Шлезингер и Анна Ивановна говорили друг другу колкости
все более язвительного свойства. Разыгрывалась бурная сцена,
быстро кончавшаяся слезами и примирением. Эти регулярные ссоры
успокоительно действовали на обеих, как пиявки от прилива
крови.
мужей тотчас по разводе и придавала им так мало значения, что
во всех своих повадках сохраняла холодную подвижность
одинокой.
превосходно знала ход православного богослужения, что даже
toure transportee[*] в состоянии полного экстаза не могла
утерпеть, чтобы не подсказывать священнослужителям, что им
говорить или петь. "Услыши, Господи", "иже на всякое время",
"честнейшую херувим" -- все время слышалась ее хриплая
срывающаяся скороговорка.
адреса крупнейших профессоров Московской консерватории, кто с
кем живет, и, Бог ты мой, чего она только не знала. Поэтому ее
приглашали судьей и распорядительницей во всех серьезных
случаях жизни.
Филипповна, Гинц, Фуфковы, господин и госпожа Басурман,
Вержицкие, полковник Кавказцев. Шел снег, и когда отворяли
парадное, воздух путано несся мимо, весь словно в узелках от
мелькания больших и малых снежинок. Мужчины входили с холода в
болтающихся на ногах глубоких ботиках и поголовно корчили из
себя рассеянных и неуклюжих увальней, а их посвежевшие на
морозе жены в расстегнутых на две верхних пуговицы шубках и
сбившихся назад пуховых платках на заиндевевших волосах,
наоборот, изображали прожженных шельм, само коварство, пальца
в рот не клади. "Племянник Кюи", -- пронесся шепот, когда
приехал новый, в первый раз в этот дом приглашенный пианист.
виднелся длинный, как зимняя дорога, накрытый стол в столовой.
В глаза бросалась яркая игра рябиновки в бутылках с зернистой
гранью. Воображение пленяли судки с маслом и уксусом в
маленьких графинчиках на серебряных подставках, и живописность
дичи и закусок, и даже сложенные пирамидками салфетки, стойком
увенчивавшие каждый прибор, и пахнувшие миндалем сине-лиловые
цинерарии в корзинах, казалось, дразнили аппетит. Чтобы не
отдалять желанного мига вкушения земной пищи, поторопились как
можно скорее обратиться к духовной. Расселись в зале рядами.
"Племянник Кюи", -- возобновился шепот, когда пианист занял
свое место за инструментом. Концерт начался.
Никитин Юрий
Панов Вадим
Сертаков Виталий
Березин Федор
Корнев Павел
Андреев Николай