read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:

ЭТО ИНТЕРЕСНО

Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



к его уху, даже не словами, а движением брови или плеча
выводил его из затруднения.
Царя было жалко в это серое и теплое горное утро, и было
жутко при мысли, что такая боязливая сдержанность и
застенчивость могут быть сущностью притеснителя, что этою
слабостью казнят и милуют, вяжут и решают.
-- Он должен был произнесть что-нибудь такое вроде: я, мой
меч и мой народ, как Вильгельм, или что-нибудь в этом духе. Но
обязательно про народ, непременно. Но, понимаешь ли ты, он был
по-русски естественен и трагически выше этой пошлости. Ведь в
России немыслима эта театральщина. Потому что ведь это
театральщина, не правда ли? Я еще понимаю, чем были народы при
Цезаре, галлы там какие-нибудь, или свевы, или иллирийцы. Но
ведь с тех пор это только выдумка, существующая для того,
чтобы о ней произносили речи цари, и деятели, и короли: народ,
мой народ.
Теперь фронт наводнен корреспондентами и журналистами.
Записывают "наблюдения", изречения народной мудрости, обходят
раненых, строят новую теорию народной души. Это своего рода
новый Даль, такой же выдуманный, лингвистическая графомания
словесного недержания. Это один тип. А есть еще другой.
Отрывистая речь, "штрихи и сценки", скептицизм, мизантропия. К
примеру, у одного (я сам читал) такие сентенции: "Серый день,
как вчера. С утра дождь, слякоть. Гляжу в окно на дорогу. По
ней бесконечной вереницей тянутся пленные. Везут раненых.
Стреляет пушка. Снова стреляет, сегодня, как вчера, завтра,
как сегодня, и так каждый день и каждый час..." Ты подумай
только, как проницательно и остроумно!
Однако почему он обижается на пушку? Какая странная
претензия требовать от пушки разнообразия! Отчего вместо пушки
лучше не удивится он самому себе, изо дня в день стреляющему
перечислениями, запятыми и фразами, отчего не прекратит
стрельбы журнальным человеколюбием, торопливым, как прыжки
блохи? Как он не понимает, что это он, а не пушка, должен быть
новым и не повторяться, что из блокнотного накапливания
большого количества бессмыслицы никогда не может получиться
смысла, что фактов нет, пока человек не внес в них чего-то
своего, какой-то доли вольничающего человеческого гения,
какой-то сказки.
-- Поразительно верно, -- прервал его Гордон. -- Теперь я
тебе отвечу по поводу сцены, которую мы сегодня видали. Этот
казак, глумившийся над бедным патриархом, равно как и тысячи
таких же случаев, это, конечно, примеры простейшей низости, по
поводу которой не философствуют, а бьют по морде, дело ясно.
Но к вопросу о евреях в целом философия приложима, и тогда она
оборачивается неожиданной стороной. Но ведь тут я не скажу
тебе ничего нового. Все эти мысли у меня, как и у тебя, от
твоего дяди.
Что такое народ? -- спрашиваешь ты. Надо ли нянчиться с ним
и не больше ли делает для него тот, кто, не думая о нем, самою
красотой и торжеством своих дел увлекает его за собой во
всенародность и, прославив, увековечивает? Ну конечно,
конечно. Да и о каких народах может быть речь в христианское
время? Ведь это не просто народы, а обращенные, претворенные
народы, и все дело именно в превращении, а не в верности
старым основаниям. Вспомним Евангелие. Что оно говорило на эту
тему? Во-первых, оно не было утверждением: так-то, мол, и
так-то. Оно было предложением наивным и несмелым. Оно
предлагало: хотите существовать по-новому, как не бывало,
хотите блаженства духа? И все приняли предложение, захваченные
на тысячелетия.
Когда оно говорило, в царстве Божием нет эллина и иудея,
только ли оно хотело сказать, что перед Богом все равны? Нет,
для этого оно не требовалось, это знали до него философы
Греции, римские моралисты, пророки Ветхого завета. Но оно
говорило: в том сердцем задуманном новом способе существования
и новом виде общения, которое называется царством Божиим, нет
народов, есть личности.
Вот ты говорил, факт бессмысленен, если в него не внести
смысла. Христианство, мистерия личности и есть именно то
самое, что надо внести в факт, чтобы он Приобрел значение для
человека.
И мы говорили о средних деятелях, ничего не имеющих сказать
жизни и миру в целом, о второразрядных силах, заинтересованных
в узости, в том, чтобы все время была речь о каком-нибудь
народе, предпочтительно малом, чтобы он страдал, чтобы можно
было судить и рядить и наживаться на жалости. Полная и
безраздельная жертва этой стихии -- еврейство. Национальной
мыслью возложена на него мертвящая необходимость быть и
оставаться народом и только народом в течение веков, в которые
силою, вышедшей некогда из его рядов, весь мир избавлен от
этой принижающей зада чи. Как это поразительно! Как это могло
случиться? Этот праздник, это избавление от чертовщины
посредственности, этот взлет над скудоумием будней, все это
родилось на их земле, говорило на их языке и принадлежало к их
племени. И они видели и слышали это и это упустили? Как могли
они дать уйти из себя душе такой поглощающей красоты и силы,
как могли думать, что рядом с ее торжеством и воцарением они
останутся в виде пустой оболочки этого чуда, им однажды
сброшенной. В чьих выгодах это добровольное мученичество, кому
нужно, чтобы веками покрывалось осмеянием и истекало кровью
столько ни в чем не повинных стариков, женщин и детей, таких
тонких и способных к добру и сердечному общению! Отчего так
лениво бездарны пишущие народолюбцы всех народностей? Отчего
властители дум этого народа не пошли дальше слишком легко
дающихся форм мировой скорби и иронизирующей мудрости? Отчего,
рискуя разорваться от неотменимости своего долга, как рвутся
от давления паровые котлы, не распустили они этого, неизвестно
за что борющегося и за что избиваемого отряда? Отчего не
сказали: "Опомнитесь. Довольно. Больше не надо. Не
называйтесь, как раньше. Не сбивайтесь в кучу, разойдитесь.
Будьте со всеми. Вы первые и лучшие христиане мира. Вы именно
то, чему вас противопоставляли самые худшие и слабые из вас".

13
На другой день, придя к обеду, Живаго сказал:
-- Вот тебе не терпится уехать, вот ты и накликал. Не могу
сказать "твое счастье", ибо какое же это счастье, что нас
опять теснят или поколотили? Дорога на восток свободна, а с
запада нас жмут. Приказ всем военно-санитарным учреждениям
сворачиваться. Снимаемся завтра или послезавтра. Куда --
неизвестно. А белье Михаила Григорьевича, Карпенко, конечно,
не стирано. Вечная история. Кума, кума, а спроси его толком,
какая это кума, так он сам не знает, болван.
Он не слушал, что плел в свое оправдание денщик-санитар, и
не обращал внимания на Гордона, огорченного тем, что он
заносил живаговское белье и уезжает в его рубашке. Живаго
продолжал:
-- Эх, походное наше житье, цыганское кочевье. Когда сюда
въезжали, все было не по мне -- и печь не тут, и низкий
потолок, и грязь, и духота. А теперь, хоть убей, не могу
вспомнить, где мы до этого стояли. И, кажется, век бы тут
прожил, глядя на этот угол печи с солнцем на изразцах и
движущейся по ней тенью придорожного дерева.
Они стали, не торопясь, укладываться.
Ночью их разбудили шум и крики, стрельба и беготня. Деревня
была зловеще озарена. Мимо окна мелькали тени. За стеной
проснулись и задвигались хозяева.
-- Сбегай на улицу, Карпенко, спроси, по какому случаю
содом, -- сказал Юрий Андреевич.
Скоро все стало известно. Сам Живаго, наскоро одевшись,
ходил в лазарет, чтобы проверить слухи, которые оказались
правильными. Немцы сломили на этом участке сопротивление.
Линия обороны передвинулась ближе к деревне и все
приближалась. Деревня была под обстрелом. Лазарет и учреждения
спешно вывозили, не дожидаясь приказа об эвакуации. ВсЈ
предполагали закончить до рассвета.
-- Ты поедешь с первым эшелоном, линейка сейчас отходит, но
я сказал, чтобы тебя подождали. Ну прощай. Я провожу тебя и
посмотрю, как тебя усадят.
Они бежали на другой конец деревни, где снаряжали отряд.
Пробегая мимо домов, они нагибались и прятались за их
выступами. По улице пели и жужжали пули. С перекрестков,
пересекаемых дорогами в поле, было видно, как над ним зонтами
пламени раскидывались разрывы шрапнели.
-- А ты как же? -- на бегу спрашивал Гордон.
-- Я потом. Надо будет еще вернуться домой, за вещами. Я со
второй партией.
Они простились у околицы. Несколько телег и линейка, из



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 [ 43 ] 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.