его и не расстраивайся сама. Я знаю, какая дурь лезет тебе в
голову. Что это неспроста, что это дурной знак. Это такие
пустяки. И так естественно. Мальчик никогда не видал меня.
Завтра присмотрится, водой не разольешь.
чувством недоброго предзнаменования.
4
степени он одинок. Он никого в этом не винил. Видно, сам он
хотел этого и добился.
осталось своего мира, своего мнения. Они были гораздо ярче в
его воспоминаниях. По-видимому, он раньше их переоценивал.
на счет необеспеченных, как легко было принять за настоящее
лицо и самобытность эту блажь и право на праздность, которым
пользовалось меньшинство, пока большинство терпело!
как быстро все полиняли, как без сожаления расстались с
самостоятельной мыслью, которой ни у кого, видно, не бывало!
пафоса, жена и тесть, да еще два-три врача сослуживца,
скромные труженики, рядовые работники.
предполагалось, на второй или третий день его приезда, когда
он успел перевидаться со всеми.приглашенными, так что это не
было их первой встречей.
време на, но к ней недоставало хлеба, и это обессмысливало
великолепие закуски, так что даже раздражало.
пробкой. Спирт был любимым меновым средством мешочников.
Антонина Александровна не выпускала бутылки из рук и по мере
надобности разводила спирт небольшими порциями, по
вдохновению, то слишком крепко, то слишком слабо. При этом
оказалось, что неровный хмель от меняющегося раствора многим
тяжелее сильного и определенного. Это тоже сердило.
отступление от условий времени. Нельзя было предположить,
чтобы в домах напротив по переулку так же пили и закусывали в
те же часы. За окном лежала немая, темная и голодная Москва.
Лавки ее были пусты, а о таких вещах, как дичь и водка, и
думать позабыли.
окружающих и среди нее бесследно тонущая, есть жизнь
настоящая, что счастье обособленное не есть счастье, так что
утка и спирт, которые кажутся единственными в городе, даже
совсем не спирт и не утка. Это огорчало больше всего.
хо-рош, пока тяжело мыслил и изъяснялся уныло и нескладно. Он
был лучшим другом Юрия Андреевича. В гимназии его любили.
поправки в свой нравственный облик. Он бодрился, корчил
весельчака, все время что-то рассказывал с претензией на
остроумие, и часто говорил "занятно" и "забавно", слова не из
своего словаря, потому что Гордон никогда не понимал жизни,
как развлечения.
историю дудоровской женитьбы, ходившую между товарищами. Юрий
Андреевич ее не знал.
разошелся с женой. Малоправдоподобная соль этого приключения
заключалась в следующем.
выясняли недоразумение, он больше всего штрафных нарядов
получил за ротозейство и неотдание чести на улице. Когда его
освободили, у него долго при виде офицеров рука подскакивала
кверху, рябило в глазах и всюду мерещились погоны.
промахи и оплошности. Именно в это время он будто бы на одной
волжской пристани познакомился с двумя девушками, сестрами,
дожидавшимися того же парохода, и якобы из рассеянности,
проистекавшей от мелькания многочисленных военных кругом и от
пережитков своего солдатского козыряния, не доглядел, влюбился
по недосмотру и второпях сделал младшей сестре предложение.
"Забавно, не правда ли?" -- спрашивал Гордон. Но он должен был
скомкать описание. За дверью послышался голос героя рассказа.
В комнату вошел Дудоров.
взбалмошный ветрогон превратился в сосредоточенного ученого.
подготовке политического побега, он некоторое время скитался
по разным художественным училищам, но в конце концов его
прибило к классическому берегу. С запозданием против товарищей
Дудоров в годы войны кончил университет и был оставлен по двум
кафедрам, русской и всеобщей истории. По первой он писал
что-то о земельной политике Ивана Грозного, а по второй
исследование о Сен-Жюсте.
простуженным голосом, мечтательно глядя в одну точку и не
опуская и не подымая глаз, как читают лекции.
Шлезингер, а все, и без того разгоряченные, кричали наперебой,
Иннокентий, с которым Юрий Андреевич со школьных лет был на
"вы", несколько раз спросил:
поводу, но Дудоров не расслышал из-за закипевшего общего спора
и потому, немного погодя, спросил еще раз:
слышали. Ну, будь по-вашему. Скажу снова. Маяковский всегда
мне нравился. Это какое-то продолжение Достоевского. Или
вернее, это лирика, написанная кем-то из его младших бунтующих
персонажей, вроде Ипполита, Раскольникова или героя
"Подростка". Какая всепожирающая сила дарования! Как сказано
это раз навсегда, непримиримо и прямолинейно! А главное, с
каким смелым размахом шваркнуто это все в лицо общества и
куда-то дальше, в пространство!
Александровна ошибалась, говоря, что Николай Николаевич на
даче. Он вернулся в день приезда племянника и был в городе.
Юрий Андреевич видел его уже два или три раза и успел
наговориться с ним, наохаться, наахаться и нахохотаться.
Мелкой водяной пылью моросил дождик. Юрий Андреевич пришел к
Николаю Николаевичу в номер. В гостиницу уже принимали только
по настоянию городских властей. Но Николая Николаевича везде
знали. У него оставались старые связи.
сбежавшей администрацией. Пустота, хаос, власть случайности на
лестницах и в коридорах.
безлюдная площадь тех сумасшедших дней, чем-то пугавшая,
словно она привиделась ночью во сне, а не лежала на самом деле
перед глазами под окном гостиницы.
свидание! Кумир его детства, властитель его юношеских дум,
живой во плоти опять стоял перед ним.
костюм хорошо сидел на нем. Для своих лет он был еще очень
моложав и смотрел красавцем.
совершавшегося. События заслоняли его. Но Юрию Андреевичу и не
приходило в голову мерить его таким мерилом.
шутливый тон, которым он говорил на политические темы. Его
умение держать себя превышало нынешние русские возможности. В
этой черте сказывался человек приезжий. Черта эта бросалась в
глаза, казалась старомодною и вызывала неловкость.
встречи, заставило бросаться друг другу на шею, плакать и,
задыхаясь от волнения, прерывать быстроту и горячность первого
разговора частыми паузами.
родством, и хотя встало и второй жизнью зажило минувшее,
нахлынули воспоминания и всплыли на поверхность
Шилова Юлия
Конан-Дойль Артур
Ильин Андрей
Корнев Павел
Андреев Николай
Прозоров Александр