меня убедили переехать в город, чтобы не раздражать своим
пребыванием на лоне природы, как на картинах Мане и Ренуара, в
такое (!) время".
ей 4 декабря 1946 года:
огорчила. Разве кто-нибудь из нас так туп и нескромен, чтобы
сидеть и думать, с народом он или не с народом? Только такие
фразеры и бесстыдники могут употреблять везде это страшное и
большое слово...
летом... Я не только знал (как знаю и сейчас), где моя правда
и что Божьему промыслу надо от меня, -- мне казалось, что все
это можно претворить в жизнь, в человеческом общении, в
деятельности, на вечерах. Я с большим увлечением написал
предисловие к моим шекспировским переводам... С еще большим
подъемом я два Месяца проработал над романом, по-новому, с
чувством какой-то первичности, как, может быть, было только в
начале моего поприща. Осенние события внешне замедлили и
временно приостановили работу (все время денег приходится
добиваться как милостыни), но теперь я ее возобновил. Ах,
Нина, если бы людям дали волю, какое бы это было чудо, какое
счастье! Я все время не могу избавиться от ощущения
действительности как попранной сказки".
середине октября. В письме к О. М. Фрейденберг от 13 октября
1946 года Пастернак следующим образом излагал его замысел:
"Собственно, это первая настоящая моя работа. Я в ней хочу
дать исторический образ России за последнее сорокапятилетие, и
в то же время всеми сторонами своего сюжета, тяжелого,
печального и подробно разработанного, как, в идеале, у
Диккенса и Достоевского, -- эта вещь будет выражением моих
взглядов на искусство, на Евангелие, на жизнь человека в
истории и на многое другое. Роман пока называется "Мальчики и
девочки"... Атмосфера вещи -- мое христианство, в своей широте
немного иное, чем квакерское и толстовское, идущее от других
сторон Евангелия в придачу к нравственным.
очертания, что я не протяну и года, если в течение его не
будет жить и расти это мое перевоплощение, в которое с почти
физической определенностью переселились какие-то мой
внутренности и частицы нервов".
начавшаяся еще в августе, была приостановлена, и Пастернак
принялся за радикальную переработку второй, вчерне уже
написанной главы.
Симону Чиковани в декабре 1946 года, -- и во второй главе,
действие которой приходится на 1905 г., мне насоветовали
усилить и детализировать революционный фон изложения, стоявший
на заднем плане. Теперь я это вынес вперед, делаю вставки в
уже написанное и, наверное, порчу вещь, задерживая ее
развитие".
текстологическим анализом второй главы, назовем лишь несколько
наиболее интересных фабульных завязок, упраздненных
Пастернаком в беловой редакции и свидетельствующих о том, что
осенью 1946 года еще не все линии развития романа были ему
окончательно ясны. К ним относятся: подробное описание
революционной деятельности Ивана Ивановича Воскобойникова; его
связь с "революционной богемой близкого ему толка",
группирующейся вокруг брата и сестры Александра и Александры
Волковичей. размышления Николая Николаевича Веденяпина о
"последнем из могикан народничества" Дементии Матвеевиче
Дудорове, только что освобожденном с каторги по амнистии (отце
Иннокентия Дудорова); случайное знакомство Веденяпина с Ларой;
встреча и разговор Веденяпина с Тиверзиным; бегство Тиверзина
в Швейцарию. Записки Веденяпина в более пространном изложении
охватывают больший круг тем, нежели в окончательном тексте.
Наконец, в черновой рукописи второй главы по сравнению с
окончательным текстом даны развернутые психологические
характеристики отношений Лары и Комаровского.
связаны с намерением Пастернака в тот момент создать "боковую"
редакцию романа с другим главным героем: 23 января 1947 года
он заключил с "Новым миром" договор на роман в 10 авторских
листов под названием "Иннокентий Дудоров" ("Мальчики и
девочки").
познакомился с О. В. Ивинской, работавшей в отделе поэзии.
Встреча эта наложила "резкий и счастливый личный отпечаток" на
жизнь Пастернака ближайших лет и повлияла на дальнейшую
разработку им образа Лары Гишар.
сознание небывалости задуманной работы требовали выхода и
отклика -- Пастернаку не терпелось поделиться ими со своими
друзьями. 27 декабря 1946 года он читал начало романа в доме
М. К. Баранович. Не считая "домашних" чтений в Переделкине,
это была первая "публикация" незаконченного романа, с которой
началось его долгое "догуттенберговское" бытование в
литературе. На память об этом вечере Пастернак подарил хозяйке
дома только что вышедшую книжку своих переводов ("Грузинские
поэты". М., 1946), на шмуцтитуле и четырех вклеенных листках
которой им были вписаны три первых тогда стихотворения из
будущей тетради Юрия Живаго: "Гамлет", "Бабье лето", "Зимняя
ночь", соответственно датированных февралем, сентябрем и
декабрем 1946 года.
стихотворение в "Юрину тетрадь" -- "Рождественская звезда". 6
февраля 1947 года в квартире пианистки М. В. Юдиной, при
довольно большом стечении гостей, Пастернак читал первые две
главы романа и стихи из него.
усталости страстное, и в старости молодое лицо...
немногое:
Николай Николаевич, в то время в действительности не было, и я
просто передоверил ему свои мысли.
Забастовка дана извне и хотя и хороша, но тут чудо кончается.
Читает горячо, как будто "жизнь висит на волоске", но из
последних сил... Борис Леонидович читает стихи из романа.
М. В. Юдиной Пастернаку, посланное через день после
устроенного ею вечера:
дозревает более, иной менее зримо. Духовная Ваша мощь вдруг
словно сбросила с себя все второстепенные значимости, спокойно
и беззлобно улыбаясь навстречу как бы задохнувшемуся изумлению
и говоря: "Как же это Вы меня раньше не узнали? Я же всегда
был здесь..."
этой вещью, то о чувстве и впечатлении можно сказать кратко,
ибо это непрекращающееся высшее созерцание совершенства и
непререкаемой истинности с_т_и_л_я, пропорций, деталей,
к_л_а_с_с_и_ч_е_с_к_о_г_о соединения глубоко запечатленного за
ясностью формы чувства (как в моем любимом классицизме во всех
искусствах -- Моцарт, Глюк, архитектура Петербурга: нарочно
обхожу литературные аналогии) и грандиозности общего замысла,
то редкостное убеждение незыблемости, адекватности каждого
слова, выражения, оборота, размера фразы. Вначале в
особенности... меня донельзя поразила краткость отточенных
фраз, усугубляемая яркой выразительностью Вашего чтения, из
каждой сияющая образность и стягивающий их в единый центр
этический смысл... О стихах и говорить нельзя. Если бы Вы
ничего кроме "Рождества" не написали в жизни, этого было бы
достаточно для Вашего бессмертия на земле и на небе".
было зимой, возобновились с удвоенной силой. 15 марта 1947
года "Литературная газета" напечатала грубый стихотворный
фельетон Я. Сашина "Запущенный сад", высмеивающий стихи
Пастернака, -- поэт привычно не обратил на него никакого
внимания. На следующий день он писал одной из своих
корреспонденток:
работаю и так п_о-н_о_в_о_м_у в последнее время. Я пишу сейчас
Акунин Борис
Верещагин Олег
Распопов Дмитрий
Сертаков Виталий
Аникина Наталья
Акунин Борис