беседу с женщиной, надзору которой всЈ поручала. Антонина
Александровна преувеличивала значение оказываемой ей услуги.
Чтобы не платить за одолжение черной неблагодарностью, она
каждую минуту с извинениями отлучалась в соседнюю комнату,
откуда тащила этой особе в подарок то какой-нибудь платок, то
блузку, то кусок ситцу или полушифона. И все материи были
темные в белую клетку или горошком, как в белую крапинку была
темная снежная улица, смотревшая в этот прощальный вечер в
незанавешенные голые окна.
6
час еще не подымалось. Жилица Зевороткина, обычная
застрельщица всяких дружных действий миром и навалом, обежала
спящих квартирантов, стуча в двери и крича:
Гарумековы уходят.
(парадное стояло теперь круглый год заколоченным) и облепили
его ступеньки амфитеатром, словно собираясь сниматься группой.
пальтишки, под которыми они ежились, не сползли с них, и зябко
перебирали голыми ногами, наспех сунутыми в широченные
валенки.
это безалкогольное время, валился как подкошенный на перила и
грозил их обрушить. Он вызывался нести вещи на вокзал и
обижался, что отвергают его помощь. Насилу от него отвязались.
гуще, чем накануне. Крупные мохнатые хлопья падали, ленясь, и
невдалеке от земли как бы еще задерживались, словно колеблясь,
ложиться ли им на землю, или нет.
Снегопад завешивал улицу до полу своим белым сползающим
пологом, бахромчатые концы которого болтались и путались в
ногах у пешеходов. так что пропадало ощущение движения и им
казалось, что они топчутся на месте.
подался навстречу. Скоро их обогнал, весь в снегу, точно
вывалянный в жидком тесте, извозчик порожняком на убеленной
снегом кляче, и за баснословную, копейки не стоившую сумму тех
лет, усадил всех с вещами в пролетку, кроме Юрия Андреевича,
которого по его просьбе отпустили налегке, без вещей, на
вокзал пешком.
7
место в несметной очереди, стиснутой барьерами деревянного
ограждения. Посадку производили теперь не с перронов, а с
добрых полверсты от них вглубь путей у выходного семафора,
потому что на расчистку подходов к дебаркадеру не хватало рук,
половина вокзальной территории была покрыта льдом и
нечистотами, и паровозы не доезжали до этой границы.
прогуливались на воле под огромным навесом наружного входа,
лишь изредка наведываясь из вестибюля, не пора ли им
присоединиться к старшим. От них сильно пахло керосином,
которым, в предохранение от тифозных вшей, были густо смазаны
у них щиколотки, запястья и шеи.
его рукою, но не дав ему приблизиться, прокричала ему издали,
в какой кассе компостируют командировочные мандаты. Он туда
направился.
по возвращении. Доктор протянул пучок сложенных бумажек за
загородку.
Александровны сзади, разобрав через ее плечо штамп,
поставленный на удостоверении. Ее сосед спереди, из
формалистов-законников, знающих при любых обстоятельствах все
правила на свете, пояснил подробнее:
другими словами в пассажирском вагоне, если таковые окажутся в
составе.
-- Поди вперед найди их, классные. Больно жирно будет. Теперь
сел на товарный буфер, скажи спасибо.
вам объясню. Как в настоящее время отдельные поезда
аннулированные, а имеется один сборный, он тебе и воинский, он
и арестантский, он и для скотины, он и людской. Говорить что
угодно можно, язык -- место мягкое, а чем человека с толку
сбивать, надо объяснить, чтоб было ему понятно.
них литер в делегатский. Ты вперед на них погляди, а тогда
толкуй. Нешто можно с такой бросающею личностью в делегатский?
В делегатском полно братишков. У моряка наметанный глаз, и
притом наган на шнуре. Он сразу видит -- имущий класс и тем
более -- доктор, из бывших господ. Матрос хвать наган, и хлоп
его как муху.
если бы не новое обстоятельство.
окна из толстого зеркального стекла. Длинные, тянущиеся вдаль,
навесы дебаркадера до последней степени удаляли зрелище
падающего над путями снега. В таком отдалении казалось, что
снежинки, почти не двигаясь, стоят в воздухе, медленно оседая
в нем, как тонут в воде размокшие крошки хлеба, которым кормят
рыбу.
какие-то люди. Пока они проходили в небольшом количестве, эти
фигуры, неотчетливые за дрожащею сеткою снега, принимали за
железнодорожников, по своей обязанности расхаживающих по
шпалам. Но вот они повалили кучею. В глубине, куда они
направлялись, задымил паровоз.
всколыхнулась и подалась к дверям. Задние стали напирать на
передних.
без очереди в обход! Набьют вагоны доверху, а мы стой тут, как
бараны! Отпирай, дьяволы, -- выломаем! Эй, ребята, навались,
нажми!
-- Мобилизованные это, привлеченные к трудовой повинности из
Петрограда. Их было в Вологду на Северный направили, а теперь
гонят на Восточный фронт. Не своей волей. Под конвоем. На
рытье окопов.
8
Дорожная картина была зимняя: рельсы путей, поля, леса, крыши
деревень -- всЈ под снегом.
передних нар, к тусклому продолговатому окошку под самым
потолком, где они и разместились своим домашним кругом, не
дробя компании.
товарном вагоне. При погрузке в Москве Юрий Андреевич на руках
поднял женщин на высоту вагонного пола, по краю которого
ходила тяжелая выдвижная дверца. Дальше в пути женщины
приноровились и взбирались в теплушку сами.
хлевами на колесах. Эти клетушки должны были, по ее мнению,
развалиться при первом толчке или сотрясении. Но вот уже
третий день их бросало вперед и назад и валило на бок при
перемене движения и на поворотах, и третий день под полом
часто-часто перестукивались колесные оси, как палочки
заводного игрушечного барабанчика, а поездка протекала
благополучно, и опасения Антонины Александровны не
оправдывались.
состоявший из двадцати трех вагонов (Живаго сидели в
четырнадцатом), вытягивался только одной какой-нибудь частью,
головой, хвостом или середкой.
публика в задних -- мобилизованные на трудовую повинность.
Корнев Павел
Никитин Юрий
Суворов Виктор
Белов Вольф
Никитин Юрий
Рыбаков Вячеслав