расстегнутых шуб подметали пыль своей длиннорунной шерстью
овцы и козы. На них, кроме того, торчала на двух столбах,
лицом к окну, знакомая доктору вывеска: "Моро и Ветчинкин.
Сеялки. Молотилки".
описывать Ларисе Федоровне свой приезд с семьей на Урал. Он
забыл о том отождествлении, которое проводила молва между
Стрельниковым и ее мужем, и не задумываясь, рассказал о своей
встрече с комиссаром в вагоне. Эта часть рассказа произвела
особенное впечатление на Ларису Федоровну.
пока вам больше ничего не скажу. Но как знаменательно! Просто
какое-то предопределение, что вы должны были встретиться. Я
вам после когда-нибудь объясню, вы просто ахнете. Если я вас
правильно поняла, он произвел на вас скорее благоприятное, чем
невыгодное впечатление?
проезжали места его расправ и разрушений. Я ждал встретить
карателя солдафона или революционного маниака душителя, и не
нашел ни того, ни другого. Хорошо, когда человек обманывает
ваши ожидания, когда он расходится с заранее составленным
представлением о нем. Принадлежность к типу есть конец
человека, его осуждение. Если его не подо что подвести, если
он не показателен, половина требующегося от него налицо. Он
свободен от себя, крупица бессмертия достигнута им.
обреченный. Я думаю, он плохо кончит. Он искупит зло, которое
он принес. Самоуправцы революции ужасны не как злодеи, а как
механизмы без управления, как сошедшие с рельсов машины.
Стрельников такой же сумасшедший, как они, но он помешался не
на книжке, а на пережитом и выстраданном. Я не знаю его тайны,
но уверен, что она у него есть. Его союз с большевиками
случаен. Пока он им нужен, его терпят, им по пути. Но по
первом миновении надобности его отшвырнут без сожаления прочь
и растопчут, как многих военных специалистов до него.
А теперь попробуйте.
нему. А вы изменились. Раньше вы судили о революции не так
резко, без раздражения.
За это время пора было прийти к чему-нибудь. А выяснилось, что
для вдохновителей революции суматоха перемен и перестановок
единственная родная стихия, что их хлебом не корми, а подай им
что-нибудь в масштабе земного шара. Построения миров,
переходные периоды это их самоцель. Ничему другому они не
учились, ничего не умеют. А вы знаете, откуда суета этих
вечных приготовлений? От отсутствия определенных готовых
способностей, от неодаренности. Человек рождается жить, а не
готовиться к жизни. И сама жизнь, явление жизни, дар жизни так
захватывающе нешуточны! Так зачем подменять ее ребяческой
арлекинадой незрелых выдумок, этими побегами чеховских
школьников в Америку? Но довольно. Теперь моя очередь
спрашивать. Мы подъезжали к городу в утро вашего переворота.
Вы были тогда в большой переделке?
Дом, я вам говорила, как покачнуло! На дворе до сих пор
неразорвавшийся снаряд у ворот. Грабежи, бомбардировка,
безобразия. Как при всякой смене властей. К той поре мы уже
были ученые, привычные. Не впервой было. А во время белых что
творилось! Убийства из-за угла по мотивам личной мести,
вымогательства, вакханалия! Да, но ведь я главного вам не
сказала. Галиуллин-то наш! Преважною шишкой тут оказался при
чехах. Чем-то вроде генерал-губернатора.
Скольких укрыла! Надо отдать ему справедливость. Держал он
себя безупречно, по-рыцарски, не то что всякая мелкая сошка,
казачьи там есаулы и полицейские урядники. Но ведь тогда тон
задавала именно эта мелкота, а не порядочные люди. Галиуллин
мне во многом помог, спасибо ему. Мы ведь старые знакомые. Я
часто девочкой на дворе бывала, где он рос. В доме жили
рабочие с железной дороги, Я в детстве близко видела бедность
и труд. От этого мое отношение к революции иное, чем у вас.
Она ближе мне. В ней для меня много родного. И вдруг он
полковником становится, этот мальчик, сын дворника. Или даже
белым генералом. Я из штатской среды и плохо разбираюсь в
чинах. А по специальности я учительница историчка. Да, так вот
как, Живаго. Многим я помогла. Ходила к нему. Вас вспоминали.
У меня ведь во всех правительствах связи и покровители, и при
всех порядках огорчения и потери. Это ведь только в плохих
книжках живущие разделены на два лагеря и не соприкасаются. А
в действительности все так переплетается! Каким непоправимым
ничтожеством надо быть, чтобы играть в жизни только одну роль,
занимать одно лишь место в обществе, значить всего только одно
и то же!
мелкозаплетенными косичками. Узко разрезанные, уголками врозь
поставленные глаза придавали ей шаловливый и лукавый вид.
Когда она смеялась, она их приподнимала. Она уже за дверью
обнаружила, что у матери гость, но показавшись на пороге,
сочла нужным изобразить на лице нечаянное удивление, сделала
книксен и устремила на доктора немигающий, безбоязненный
взгляд рано задумывающегося, одиноко вырастающего ребенка.
изменилась!
не слышала, как ты вошла.
Я закричала и в сторону! Думала, умру со страху.
глаза и растягивая кружком ротик, как вытащенная из воды
рыбка.
выну кашу из духовой и позову тебя.
наездов в город стали в шесть обедать. Я привык не опаздывать,
а езды три часа с чем-то, если не все четыре. Потому-то я к
вам так рано, -- простите, -- и скоро подымусь.
15
Стрельников, о котором вы рассказывали, это муж мой Паша,
Павел Павлович Антипов, которого я ездила разыскивать на
фронт, и в мнимую смерть которого с такою правотой
отказывалась верить.
ее вздорной. Оттого-то я и забылся до такой степени, что со
всей свободой и неосторожностью говорил с вами о нем, точно
этих толков не существует. Но эти слухи бессмыслица. Я видел
этого человека. Как могут вас связывать с ним? Что между вами
общего?
Антипов, муж мой. Я согласна с общим мнением. Катенька это
тоже знает и гордится своим отцом. Стрельников это его
подставное имя, псевдоним, как у всех революционных деятелей.
Из каких-то соображений он должен жить и действовать под чужим
именем.
тут, и ни разу не осведомился, живы ли мы, чтобы не нарушить
своей тайны. Это был его долг, разумеется. Если бы он спросил,
как ему быть, мы бы ему то же посоветовали. Вы также скажете,
что моя неприкосновенность, сносность жилищных условий,
предоставленных горсоветом и прочая, -- косвенные
доказательства его тайной заботы о нас! ВсЈ равно вы мне этого
не втолкуете. Быть тут рядом и устоять против искушения
повидать нас! Это в моем мозгу не укладывается, это выше моего
разумения. Это нечто мне недоступное, не жизнь, а какая-то
римская гражданская доблесть, одна из нынешних премудростей.
Но я подпадаю под ваше влияние и начинаю петь с вашего голоса.
Я бы этого не хотела. Мы с вами не единомышленники. Что-то