уголовном мире, благодаря особой бдительности и жесткой самодисциплине.
предугадывать события, ему, уже прошедшему суровую школу подполья,
оставалось теперь четко суммировать накопленные факты. Обостренная
наблюдательность, усиленная практическим опытом бурной жизни, заставила его
разобраться в случайностях, на которые никто даже не обратил внимания.
беспомощная, и Полынов не собирался выполнять работу за других. Но, уже
подозревая недоброе, он сначала провел осторожное наблюдение за Оболмасовым,
выявив его связи с японской колонией Александровска. Новенькие ассигнации
достоинством в двадцать пять рублей, явно фальшивые, могли попасть в кошелек
горного инженера только одним путем - через Кабаяси! В научность экспедиций
Оболмасова не верилось: скорее всего самураям просто понадобились хорошие
карты Сахалина.
наблюдения. Но тут - вот небывалая неожиданность! - в сферу тайного
наблюдения угодил сам писарь губернской канцелярии Сперанский, носивший
теперь его фамилию... Для Полынова это был удар! Ошеломляющий удар. Если
Оболмасова можно вывести на чистую воду, придумав что-либо для удаления его
с Сахалина на материк, то... "Что можно сделать с этой гнидой? А гнида
опасная, - рассуждал сам с собой Полынов. - Но, разоблачая этого писаришку,
я невольно разоблачу сам себя, и тогда... Тогда - прощай воля, прощай и ты,
моя Анита!"
Кутерьмой, даже его предсмертные слова о "карамельке". И пришел к выводу,
что от Сперанского можно избавиться, как от гниды, самым простонародным
способом - раздавить его!
вежлив, называя писаря на "вы":
начал беседу Полынов, нынешний Сперанский, обращаясь к Полынову, бывшему
Сперанскому. - Наверное, мой дружок, когда вы с попадьей совместно душили
несчастного священника, чтобы потом услаждаться любовным "интимесом", вы,
наверное, тогда и не рассчитывали, что вас так высоко вознесет каторжная
судьба. Я не завистлив, - сказал Полынов, - и я не заставлю вас отрыгивать
все, что было съедено вами с кухни губернатора. Писарь ощутил угрозу именно
в вежливости своего "крестного"; невольно заерзав на стуле, он уже
поглядывал на дверь. Но тут же перехватил упорный взгляд собеседника и
присмирел, как воробей перед ястребом. Полынов - отличный психолог! - сразу
распознал этот момент ослабления воли своего противника.
только одно... Только одно! Вы, кажется, решили продолжать мою биографию, но
обогатили ее такими фактами, к которым я не хотел бы иметь никакого
отношения.
глазами, окончательно парализуя его слабую волю.
фамилию, пусть даже взятую мною с потолка, но все-таки мою, совсем не для
того, чтобы вы таскали ее, как швабру, по грязным лужам и помойным ямам...
Почему японцы платят вам так мало? - в упор поставил вопрос Полынов.
пиджака писаря, извлекая оттуда бумажник, в котором, как и следовало
ожидать, нежным сном покоилась фальшивая ассигнация. Полынов громко
захлопнул бумажник, как прочитанную книгу, которая не доставила ему никакого
удовольствия.
навесить на вас еще одну уголовную статью, жестоко карающую
распространение... вот таких "блинов"!
ни ухом ни рылом... Что вы? Какие "блины"?
шлепанцах, поставил перед ним стакан с молоком. Величавым жестом Полынов
велел ему удалиться.
типографии свежие оттиски секретных бумаг касательно обороны Сахалина, вы
почему-то не сразу идете с ними в канцелярию. Прежде вы навещаете японское
фотоателье. Не думаю, чтобы вы были таким любителем сниматься на память об
этих счастливых днях. По моим наблюдениям, - развивал суть обвинений
Полынов, - вы задерживаетесь в ателье минут десять-двадцать. У меня вопрос:
и ждете, пока японцы снимают фотоаппаратом копии с тех материалов, что взяты
вами из типографии...
поделюсь... хоть сейчас! Чего вам еще от меня надо?
повеситься, и чем скорее вы это сделаете, тем это будет лучше для вас. В
противном же случае, если вы станете цепляться за свою поганую жизнь, я
сделаю так, что любая смерть, самая страшная, покажется вам... карамелькой!
заставлю тебя сочинить предсмертную записку. И в ней ты напишешь не то, что
тебе хотелось бы написать своей попадье, а лишь то, что я тебе продиктую...
браунинг, целивший в него из кулака Полынова:
сесть судебному следователю Подороге.
обладать разумом, чтобы напортачить в таком деле! - сердито выговаривал
генерал-майор. - Взяли невинного человека, изувечили его и прямым ходом
тащите на виселицу.
протокол, признав убийство, и...
удовольствием, - обозлился он.
ее хахалями, чтобы получить в приговоре петлю на шею. Такие безответные
мужики тянут лямку каторги, как волы, и всего на свете боятся. Они могут от
голода стащить кусок хлеба, но чтобы марать себя чужой кровью... нет!
сельчанами никогда не был замечен, а на шкалик ему всегда хватило бы...
Опять же вопрос к вам! Откуда, черт побери, возникла в деле винтовка боевого
калибра?
Он бы этого Корнея в землю втоптал... Не-ет, - решил Кушелев, - во всем этом
деле чувствуется рука опытного злодея. Бесстрашного и сильного! Он уложил
трех бандитов возле костра, а Евдокия Брыкина найдена за сотню шагов от
ручья. Вывод: преступник владел оружием с таким мастерством, каким не
обладают даже наши конвойные офицеры.
это я, генерал Кушелев... С этим убийством в Мокрушем распадке ничего не
выяснилось. Ни-че-го! Лучше свалить дело в архив и больше не мучиться...
Подорога? Так вот он тут, стоит передо мною... перестарался. А теперь сам не
знает, как поумнее объяснить свою глупость. Ага, и все передние зубы
"аграрнику" высвистнул. А винтовка, похищенная у конвоира, наверное, еще
где-то выстрелит... Хорошо, Михаил Николаевич! Я понял. Ладно, ладно.
Вечерком увидимся... - Кушелев повесил трубку на рычаг аппарата: - Ну что вы
стоите как пень?
крестьянин. Побольше бы нам таких, как он...
протоколы подписывать. Тоже мне, герой нашелся! Конечно, других бы, а не
тебя вешать надо, да ведь их, сволочей, разве поймаешь? Так изловчились, что
даже следов не оставят. Давай, топай до деревни своей... будь здоров.
случилось. Прямо над столом, нависая над ним и почти касаясь ногами
Орлов Алекс
Емилина Ника
Шилова Юлия
Флинт Эрик
Мацумото Сэйте
Орловский Гай Юлий