Чтение 61–й страницы книги ~Каторга~

оккупация Приморской области заодно с Владивостоком, превращение Сибирской
магистрали в общее имущество держав (таких, как Англия и Америка), наконец,
военная контрибуция..." Кому-то из членов "Лиги", наверное, было даже стыдно
за небывалые размеры японского желудка. Но тут возник опять тот же профессор
от рыболовства.

- Возможно, - внес он поправку, - не все из перечисленного нами в
резолюции мы получим. Но мы, японцы, ни в коем случае не должны отказываться
от приобретения Сахалина!

Михаил Николаевич Ляпишев заметно осунулся, издергался, в его
распоряжениях появилась суетная бестолковость. Сегодня он соглашался с
Быковым, а завтра отменял принятое решение, нетерпеливо выслушав полковника
Тулупьева. В ответ на упреки прокурора Кушелева губернатор признался:

- Виноват, состарился! Как говаривали в древности наши предки о своих
немощных боярах, "оскудеша премудрый старцы, изнемогоша их чудныя
советники...".

Если и в мирные-то дни сахалинцы умудрялись жить впроголодь,
выклянчивая с материка, как нищие, хлеба с селедкой, то в дни войны подвоза
не стало. Уже начинала сказываться морская блокада, а появление японских
крейсеров в заливе Анива даже пугало. Генерал-майор Кушелев сделал вывод:

- Пока мы тут болтаем и разводим писанину, японцы обстрелом Корсаковска
уже напомнили нам, что война - это не канцелярская переписка... Мне искренно
жаль Михаила Николаевича, который никак не способен возглавить оборону.

В конце августа губернатору телефонировал барон Зальца, сообщивший, что
команда с крейсера "Новик" отправлена им - пешедралом! - от Корсаковска до
Александровска:

- Я дал им вьючных лошадей и коров. Моряки спешат быть у вас до
ледостава, желая поскорее добраться до Хабаровска, чтобы принять участие в
этой войне. Одно беспокоит меня...

- Дойдут ли? - спросил Ляпишев. - Сознаюсь, что и меня это тревожит. Я
ведь помню, что надзиратель Ханов загнал в тайгу близ Онора восемьсот
человек, а из тайги выбрались живыми только десять. Моряки не привыкли
ходить пешочком.

- Меня беспокоит иное, - издалека ответил Зальца. - Моряки оставили
здесь корабельные пушки, и теперь боюсь, что выстроенная ими артиллерия
будет привлекать японцев, как блудливых котов валерьянка.

Ляпишев дал "премудрый" совет:

- Перекреститесь и сплюньте через левое плечо...

Историю с "Новиком" губернатор держал пока в секрете от сослуживцев,
чтобы не возникало излишних страхов, но Александровск скоро известился о бое
в Аниве от учеников реального училища, друживших с телеграфистами острова. В
один из дней Ляпишева посетил генерал Кушелев:

- Штабс-капитан Быков заходил к вам?

- Нет. И не жду. А что?

- Да так, ничего. - Прокурор тяжело опустился на стул. - Наверное, еще
зайдет. Мне, честно говоря, его жалко.

- Быкова? Почему?

- Вы же знаете, какая нездоровая атмосфера в наших северных гарнизонах.
Если наши полковники высмеивают капитана Жохова - за его значок Академии
Генштаба, то смеются и над Быковым - за его желание учиться в этой же
академии.

- Так что я могу для Быкова сделать? Не поеду же я в Петербург сдавать
за него приемные экзамены. Что ему надо?

- Просится на юг, где обстановка приятнее.

- Напротив! Именно на юге Сахалина обстановка может ухудшиться. Но за
Быковым потащится и госпожа Челищева.

- Пусть. Если она влюблена, так скатертью дорога... Тем более, вы
неосмотрительно согласились принять на Сахалине целую партию сестер
милосердия из Николаевска.

- Да! Честные патриотки. Самоотверженные.

- Честные-то давно погребены в Порт-Артуре, самоотверженные кладут
головы в Маньчжурии, - отвечал Кушелев с присущей ему прямотой. Направляясь
уже к дверям, он добавил: - Думаю, Быкова не стоит удерживать, как не стоит
держать в Алtксандровске и Клавдию Петровну... пусть едут!

Скоро частный пароходик "Муха" доставил на Сахалин отряд "Имени великой
княгини Елизаветы Федоровны" - сорок разгульных бабенок, видевших в этой
войне только повод для развлечений. С ними прибыла походная церковь с
иеромонахом и псаломщиком. Кушелев не ошибся в их нравственности. Вечером в
клубе сестрицы устроили хорошие танцы-шманцы, а духовный причт, подобрав
рясы, наглядно показал сахалинцам, как надо отплясывать гопака-трепака. Даже
каторжане говорили:

- Гнать бы их всех обратно поганой метлой...

Под осень в городе появились первые моряки во главе с кавторангом
Шульцем, за ними подтягивались из тайги отставшие, изнуренные утомительным
переходом. Жители встречали их с большой сердечностью, но смотрели на
моряков с жалостью: черные от дыма костров, в драной одежде, распухшие от
укусов мошкары, они, казалось, сейчас упадут на землю и не встанут. Однако
новиковцы сами дотащились до конторы телеграфа, желая сразу оповестить
родных, что они живы, что скоро они снова займут место в боевом строю
российского флота.

По случаю их прибытия в клубе устроили ужин для офицеров крейсера.
Моряки держались замкнуто, трезво и строго. После осады Порт-Артура им,
вышедшим из самого пекла морских сражений, было противно видеть сюсюкающие
рожи тюремщиков, их расфуфыренных жен с претензиями на "светскость", они
брезгливо сторонились пьяненьких сестер милосердия. Статский советник Бунте
извинялся, что нет шампанского, а Слизов уговаривал выпить какой-то бурды,
пахнущей свекольным отваром. Кавторанг Шульц громко сказал, что ему страшно
за Сахалин:

- Если сейчас здесь появится хоть взвод японцев, вся эта сволочь
разбежится по кустам. Да и смешно было бы ожидать героики от каторги! Теперь
я жалею, что оставил в Корсаковске нашего мичмана Максакова. Ведь пропадет
юноша... И там все разбегутся, а он останется при своих пушках!

Ляпишеву было стыдно перед моряками. Когда новиковцы отплыли в
Николаевск на той же "Мухе", он немедля посадил в "сушилку" иеромонаха с его
псаломщиком, а насчет сестер милосердия распорядился жестоко:

- Оставлю только красивую Катю Катину, которая любит слушать мои
анекдоты. Остальные пусть убираются в Дуэ, в Дербинское или Рыковское, там
им станет не до хиханек...

Российское телеграфное агентство скоро известило империю, что на
Дальний Восток тронулась из Балтийского моря могучая эскадра адмирала
Рожественского, и среди чиновников Сахалина сразу началось ничем не
оправданное ликование:

- Теперь и Порт-Артур будет в целости, и на Сахалин враги не полезут...
Балтийский флот не ударит лицом в грязь, адмирал тоже хорош, наведет в море
порядок. Спрашивается: зачем мы сидим на чемоданах, ожидая самураев по
задворкам? Не пора ли всем вернуться по своим домам в Александровске, чтобы
жить, как все люди живут... чинно, благопристойно!

Эскадра Рожественского вышла не в добрый час: русский народ еще не
успел оплакать павших в битве при Ляо-яне, как началось сражение на реке
Шахэ, в котором Куропаткин пытался вырвать инициативу у самураев, дабы
выручить осажденный Порт-Артур, но кровопролитие на Шахэ неожиданно
оказалось слишком жестоким - и для русских и для японцев.

Михаил Николаевич пожелал видеть Жохова:

- Вы, как генштабист, обрисуйте мне в двух словах: кто был лучше и
активнее на Шахэ - мы или японцы?

- Все были хороши, и все были плохи, - ответил Жохов. - Японцы, как и
наш Куропаткин, наделали массу ошибок. Если бы у нас был командующим не
Куропаткин, а другой, мы бы давно пили чай в Нагасаки и заедали его
мандаринами.

- Все-таки нельзя же так отзываться о своем командующем! Вас послушать,
- сказал Ляпишев, - так и жить не хочется. Со мною вы, конечно, можете
говорить все, я согласен выслушать любую крамольную мысль. Однако
воздержитесь от подобных преувеличений с офицерами нашего гарнизона.

Жохова это замечание сильно задело:

- Но я ведь литератор, а значит, обжигаюсь, когда лишь чуточку тепло, и
замерзаю, когда прохладно. Как вам угодно, но литература-матушка держится на
гиперболах. Это в бухгалтерии нужна точность, а в литературе необходим образ
Гаргантюа - почти гомерический, образ Плюшкина - мизерный... Иначе нам бы не
чтить великого Рабле, не восхищаться Гоголем!

Как и предрекал Кушелев, Быков явился.

- Уже все знаю, - встретил его Ляпишев. - На одном месте вам не
сидится. А ведь там, в Корсаковском округе, и без вас достаточно сил:
полковник Арцишевский, отряды Таирова, Полуботко и Слепиковского, наконец,
моряки оставили целую батарею, так зачем вы нужны со своими партизанами?

Валерий Павлович был убежден, что заливы Анива и Терпения открывают
ворота на Сахалин, если что и начнется серьезное на острове, так начнется
именно в Корсаковском округе.

- Не тепла ищу и не места, где лучше. В доказательство я согласен
дислоцировать свой отряд хоть в Найбучи за Онором, ведь японцы могут
высадиться даже в тех краях.

- С вами и Клавдия Петровна?

- Не оставлять же ее здесь... на этом пиру! Каково ей подчиняться
сестре милосердия Кате Катиной?

Ляпишев стыдливо отвел глаза в сторону.

- Ну что ж, - позволил он, - отправляйтесь в Найбучи, я уверен, что
Сахалин вы закроете со стороны залива Терпения...

В столицу острова опять перетаскивали имущество, архивы учреждений;
вернулись по своим домам семьи чиновников. Начались прежние вечера в клубе,
обеды и ужины, никто не думал о плохом, все верили в мощь эскадры