- Поеду через Финляндию и Швецию, - сказал он. Но через несколько
дней вернулся обратно.
- Бури в Ботническом заливе, - оправдывался посол, - закрыли мне путь
на родину... К тому же я болен!
Его снова выпроводили из Петербурга. На этот раз он покатил через
Курляндию, надеясь по дороге кое-что высмотреть для Фридриха, но скоро его
опять увидели на брегах Невы.
- Геморрой, - говорил Вильяме, - мешает мне ехать в карете.
Бестужев скрылся в деревню, носа не показывая. Великая княгиня, в
ожидании ребенка, затаилась Но, рискуя головой, Екатерина все же
умудрилась переслать Вильямсу свое последнее дружеское письмо... Вот что
она писала этому провокатору и шпиону в обличье дипломата:
"Никогда не забуду, чем я вам обязана... Воспользуюсь всеми случаями,
чтобы привести Россию к тому, в чем я признаю ее истинный интерес... Я
научусь практиковать чувства, на них обосную я свою славу и докажу королю,
вашему государю, прочность этих моих чувств... Будьте уверены, что я
ничего на свете так не желаю, как увидеть вас снова в Петербурге, но -
торжествующим!"
Вильямса насильно выдворили из столицы в Кронштадт.
- Болен или здоров, - рассудила Елизавета, - но, чуть ветерок дунет,
сразу его на корабль, и - плыви, родимый!
Сидя на Котлине, с тоскою взирал Вильяме на ораниенбаумские сады и
умолял Елизавету, чтобы позволила ему хоть на час вернуться в Петербург,
ибо опять у него... "кружится голова" "Некоторые историки находят, что в
этот период Вильяме был нездоров психически, - этим они объясняют его
поведение.".
Но сильный штормовой ветер задул среди ночи, на всех парусах
подхватил Вильямса - и понес навстречу гибели.
Так закончился этот удивительный дрейф англо-русского союза: якоря не
выдержали, и корабль било о камни; Униженный и жалкий, Вильяме обивал
пороги владык Сити, выставляя перед ними свой главный козырь:
- Вот письмо великой княгини Екатерины... Из него видно, что я сделал
все возможное! Я был ее другом, и не моя вина... О, если б умерла
Елизавета, то, смею вас уверить, я был бы сейчас в России гораздо выше
канцлера Бестужева!
Вильямсу было не суждено дожить до полного триумфа своих учеников -
когда Екатерина стала русской императрицей, а его скромный секретарь
Понятовский - королем Польши.
В отчаянии, забив в пистолет пулю, Вильяме приставил его к виску, и
одинокий выстрел расколол утреннюю тишину старинного родового замка.
Англия этого выстрела почти не услышала.
Великое королевство не любило вспоминать о своем позоре.
Англичанам приятно считать, что лучшие дипломаты мира - это
британские дипломаты.
***
Теперь, с удалением Вильямса, Лопиталь остался в Петербурге без
соперников в политике.
- Удивительное трио разыграно в Ораниенбауме, - рассуждал Лопиталь на
досуге. - Трио из негодяя, сумасшедшего и фата... Правда, Вильямса не
стало, и трио обернулось для нас дуэтом. Но скоро, очевидно, мы услышим
соло.
Лопиталь вскоре заметил: Екатерина предпочитает носить широкие
одежды, чтобы плоды любви с Понятовским не слишком-то выпирали наружу.
Маркиз очень удивился бы, узнай он только, что писала о нем
Екатерина: "Я испытываю предельное отвращение к Лопиталю, он не нравится
мне чрезвычайно, потому что он - француз, а это для меня хуже собаки!.."
Но сейчас Екатерину тревожили только беременность и все осложнения при
дворе, связанные с приплодом дому Романовых. Елизавета Петровна так
говорила Шувалову:
- Этот "партизан" приплод нам оставил... Пусть окотится, как-нибудь
прокормим! Сейчас ребенок мне нужен: выродка этого, чтобы альянс
политический с Францией окрепнул, попрошу Людовикуса крестить. Чай, мы с
Версалем теперь не чужие...
Впрочем, Бестужев недреманно стоял на страже "молодого двора", и
Понятовский пока пребывал в безопасности. Канцлера же сейчас занимала
ситуация: "Ежели императрица умрет, то как удобнее захватить власть?"
Екатерина усиленно интриговала:
- Должна решить сила, а Шуваловы, сам ведаешь, тридцать тыщ солдат
при себе держат. Тебе же головы не сносить в любом случае. Супруг мой тебя
не жалует, что ты над Пруссией усмешки строил... Быть тебе без меня в
наветах опасных!
- Апраксин-то в дружках со мною, - практически мыслил Бестужев. -
Надо будет, так всю армию из Пруссии обратно вызволим и обсервацию
Шуваловых разобьем здесь же - на площадях и улицах Петербурга, крови не
убоясь...
В случае удачного переворота канцлер желал оставаться главой
государства, подчиняя себе сразу три коллегии: иностранную, военную и
адмиралтейскую. Быть почти царем - вот куда метил канцлер... А пока, чтобы
успокоить подозрения, он решил закатить банкет для французского посольства.
С утра от русского Тампля отошла щегольская эскадра галер и гондол с
гударями и балалаечниками. Из зелени садов, за стрелками Невы, открывались
дивные усадьбы вельмож, карусели, китайские киоски, танцевальные павильоны
и воздушные театры.
Сам канцлер загодя, нацепив фартук, изготовил в своей загадочной
аптеке вино по собственным рецептам. Назвав его почему-то "котильоном",
Бестужев намешал в этот вермут всякой дряни покрепче, которая должна была
свалить с ног любого дипломата.
Осмотрев праздничные столы, расставленные под открытым небом,
Бестужев наказал слугам:
- Откройте мой остров для черни! Не отталкивайте лодок и плотов от
берега, кто бы ни приплыл. Пусть даже мужик! Даже чухонка с Охты! Никого
не изгонять... И чтобы солдат поболее!
Он подарил Лопиталю табакерку, которой одаривал любого посла, - с
видами своих каменноостровских дач. Но предерзкий "котильон", заваренный
для недругов, подействовал и на самого изобретателя: Бестужев сильно
охмелел, нарыв злобы его прорвало. Он бросил гостей и ушел допивать к
солдатам, гулявшим по берегу. Этой содружеской пьянкой канцлер хотел
привлечь гарнизон Петербурга на свою сторону, если решительный час
переворота наступит.
На обратном пути с острова в город канцлер мрачно молчал, сидя на
корме галеры, и трещала только его жена, Альма Беттингер. Французы
невольно почувствовали, что над Петербургом уже нависла какая-то мрачная
туча и гром скоро грянет.
Всем поневоле было страшно...
Вечером 18 августа маркиз Лопиталь сказал свите:
- Закрывайте на ночь плотнее двери. И держите пистолеты поблизости...
В этой стране молнии разят среди ясного неба!
Так складывались потаенные дела в Петербурге, когда наконец грянул
гром среди ясного неба и всех ослепила нежданная молния.
***
Как раз в этот день армия Апраксина проходила густым лесом, возле
прусской деревни Гросс-Егерсдорф - узкими, заболоченными гатями. В лесу
было влажно, пушки застревали в буреломах, сырел в картузах порох. Наконец
войска вышли на узкую равнину, топкую и неровную, поросшую ольхой и
ежевикой.
Посмотрев на карту, Апраксин тоненько свистнул:
- Матушки мои, да мы тут в ловушке. Здесь - лес, а подале - Прегель
течет... Так негоже! Господа офицерство, пора маневр начинать; тронемся к
Алленбургу с опасением...
Ближе к ночи в шатер к Апраксину впихнули страшного человека: был он
бос, лицо в лесной паутине, прусский мундир рван, в репьях и тине, пахло
от него табаком и сырыми грибами. Этот человек плакал, обнимая колени
фельдмаршала.
- Русские.., божинька милостивый, не чаял уж своих повидать. Нешто же
родные мои? Сколь лет прошло, как запродали меня в гвардию потсдамскую, с
тех пор прусскую муку терпел...
Это был перебежчик. Ему дали вина. Он пил и плакал, дергаясь плечами.
Потом прояснел - сказал твердо:
- Армия фон Левальда стоит в ружье за лесом. Сорок конных эскадронов
Шорлемера да восемь полков гренадерских ударят поутру - костей не
соберете! Коли не верите - хучь пытайте: любую муку ради Отечества
стерплю, а от своего не отступлюсь. Так и ведайте обо мне... Утром - ждите!
Фермер схватил перебежчика за прусскую косицу, рвал его со стула,
топтал коваными ботфортами:
- Я таких знаю: их в Потсдаме нарочито готовят, дабы в сумление
противников Фридриха приводить.
- Погоди мужика трепать, - придержал его Апраксин. - А може, он
патриот славный и верить ему надобно?
Но патриоту в ошметках прусского мундира не поверили: штаб Апраксина
счел, что Левальд умышленно вводит в заблуждение русских, дабы они,
напрасно боя здесь выжидая, истомили бы армию в пределах сих, кои лишены
фуража и корма.
В неудобной низине, стиснутой Гросс-Егерсдорфским и Норкиттенским
лесами, русская армия (в бестолочи кривых и путаных тропинок) стала
Каргалов Вадим
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Никитин Юрий
Володихин Дмитрий
Контровский Владимир