- Если Брольи не стоится на месте, пусть удирает дальше...
Де Еон вернулся в побоище и до конца изведал всю горечь поражения.
Разбив маршала Брольи, прусские войска развернулись и прямым ходом пошли
на армию Субиза. Растрепанный гонец явился в палатку графа Виктора
Брольи...
- Субиз умоляет вас о помощи...
- Ах, теперь он меня умоляет! Так передайте: я не двинусь с места,
даже если Субиза будут сажать на кол вот здесь - перед моими шатрами. Я
его тоже умолял... Он разве помог мне?
Это глупейшее поражение французской армии вошло в историю под
названием "Веллингаузен"... Спрашивается: кто виноват?
- Лошади, - съязвил де Еон, вдруг вспомнив о Фермере.
Рапорты маршалов путались в подвязках мадам Помпадур. Мушками,
снятыми со своего лица, прекрасная маркиза отмечала на картах маршруты
армий. Офицеры Франции разделились на два резко враждебных лагеря: за
Субиза и за Брольи. Де Еон частенько удалялся по утрам за гряду холмов. И
там, за холмами, он убивал и калечил сторонников Субиза в поединках. После
каждой победы он говорил:
- Конечно, если вы раньше не хотели слушать о подлости Субиза, то
теперь вам и вовсе не понять меня.
Рука его окрепла в поединках, и слава шпаги де Еона гремела теперь на
всю Францию; ни одного поражения - только победы. Но каким раем казалась
ему отсюда, из лагеря Брольи, служба в Петербурге! И эти два окна с видом
на Неву, и треск поленьев в печи, и разговоры с умными людьми до
рассвета...
10 августа 1761 года Брольи поручил де Еону доставить через Везер сто
тысяч оружейных зарядов в ящиках. Де Еон ответил:
- Вот это здорово! Я теперь, словно извозчик, должен таскать и
ящики...
- Граф Герши - ваш родственник, и он нуждается в зарядах...
***
Лошади рушили фургоны в воду. Течение Везера несло и кружило их. Как
назло, пруссаки открыли огонь, и река покрылась взметами от ядер. Стучали
пули. Мокрый до нитки, потеряв в реке сережку из уха, де Еон ввалился в
палатку графа Герши, наполненную звучным тиканьем множества часиков.
- Граф, сто тысяч зарядов.., как вы и просили у Брольи!..
- Молодчага! - ответил родственник. - Дайте я посмотрю на вас... Вы -
хороши! Теперь, Шарло, везите заряды дальше.
- По ретраншементам пусть развозят ящики ваши офицеры.
- А мои офицеры - не извозчики, - ответил ему Герши. - Прежде вы
полистайте геральдические альманахи, а потом уже вряд ли сунетесь к ним со
своими ящиками!
- Мне плевать на их знатные гербы, - обозлился де Еон. - Я свалю все
заряды обратно в Везер, а имена ваших сиятельных маркизов впишут на
скрижалях позорных памятников...
Граф Герши поднялся:
- Ты неплохо машешь шпагой. А.., каково тебе палки? И тростью (на
правах старшего сородича) он огрел кавалера. Но тут же был сражен оплеухой.
- Извините, - сказал графу де Еон. - Но этим дело не кончится, и ваши
часики пойдут с молотка... Это я вам обещаю!
Так началась вражда с графом Герши, которая вскоре окончательно
запутает судьбу нашего кавалера. А пока что де Еон служил, командуя
драгунами. Его покровители, графы Брольи, подверглись опале, но эта опала
де Еона почти не коснулась. Он поспешил в Париж, и Терсье был по-прежнему
с ним любезен.
- Чего вы желали бы теперь? - спросил он де Еона.
- Если суждено зимовать, так лучше зимовать в России.
Терсье задумчиво сказал:
- Бретель там сильно мерзнет. А жена его допустила оплошность, не
поцеловав руки великой княгини Екатерины, и был страшный скандал, который
имел отзвуки даже в Мадриде... На всякий случай, - рассеянно пообещал
Терсье, - будьте готовы!
- Ехать в Петербург? Какое счастье...
Терсье сидел перед ним, весь в черном, похожий на священника, лицо
главного шпиона короля было почти бесстрастным.
- Не стану скрывать от вас: вы замените Бретеля, вы станете послом в
России... Вас ждет блестящее будущее, шевалье, если вы.., если... Впрочем,
ступайте! Можете доставать шубы из сундуков. Можете делать долги на дорогу
- король их оплатит!
***
В декабре 1761 года, опираясь на костыль, Питт-старший покинул
парламент. Фридрих, с уходом своего могучего покровителя, разом лишался
британских субсидий. "Еще один шаг русских, - писал король в эти дни, - и
мы погибли!" В отчаянии он бросился в союз с татарами; крымский хан
прислал, посла в Берлин, крымцы и ногайцы должны были напасть на Россию с
юга... Среди всеобщего смятения кабинетов Европы Россия - единственная! -
твердо и энергично продолжала идти к полной победе.
В этом году Европа впервые обратила внимание на Румянцева: у России
появился молодой талантливый полководец, и ему стали пророчить громкую
славу в будущем. Бутурлин со своей армией так и "пробаловался" все лето с
австрийцами, а корпус Румянцева отвоевывал Померанию, геройски сражался
под Кольбергом. И флот и армия снова были вместе; сообща они открыли эту
войну, сообща они ее закрывали.
Теперь Румянцев готовил поход своей армии на Берлин со стороны моря.
Не для набега, - для утверждения в Берлине полной капитуляции. Фридрих -
как опытный стратег - отлично понял это. Пришло время небывалого упадка
духа. Запасшись ядом, король заперся от людей, и целых два месяца его,
словно змею из норы, нельзя было выманить наружу. Пруссия обескровела,
разруха и голод царствовали в ее городах и селениях. Дезертиры толпами шли
к русским, прося о подданстве. Румянцев в эти дни изнемогал от наплыва
солдат Фридриха, у которых были отрезаны носы и уши, - уже наказанные за
побег, они бежали вторично...
Совсем неожиданно король покинул свое заточение.
- У меня болят даже волосы, - признался он. - О душе своей я молчу...
Кажется, я исчерпал кладезь своего вдохновения, фортуна опять стала
женщиной, капризной и подлой. Итак, решено: ради спасения остатков
великого королевства я передаю престол племяннику своему - принцу Фридриху
Вильгельму Гогенцоллерну.
Он даже не упомянул о "чуде", которое должно спасти Пруссию от полной
гибели. Но это "чудо" действительно произошло.
***
И вот в последний раз вскинули гайдуки паланкин - понесли Елизавету
Петровну в театр. Распухшей тушей лежала на носилках императрица,
оглушенная крепкими ликерами. А рядом вприпрыжку скакал курносый и резвый
мальчик в кудряшках, внучек ее Павел, сын Екатерины и племянника Петра.
Все дипломаты, аккредитованные тогда в Петербурге, были чрезвычайно
взволнованы "поразившей всех нежностью" императрицы к этому ребенку.
В сердце умирающей женщины уже созрело роковое решение: "Петру
Третьему не бывать - бывать на престоле Павлу Первому!" Так, отбрасывая
прочь законы престольные, дабы уберечь честь России, Елизавета хотела
восстановить на престоле России внука, под регентством опытных царедворцев
- Шуваловых... Теперь паланкин плыл по воздуху; мальчик держал в своих
маленьких ручонках горячечную и влажную длань царственной бабки.
Публики в театре не было, и Елизавета велела:
- Пустите солдат. Чего же актерам пустому залу играть?
В придворный театр были запущены солдаты с улицы. Посадив на колени
внука, Елизавета досмотрела до конца свой последний спектакль. Потом она
встала и низко, в пояс поклонилась солдатам. Это был ее последний
политический жест: "дщерь Петрова" отблагодарила поклоном солдат,
принесших России славные победы.
- Прощайте, люди добрые! - сказала она, горько плача...
Заглушая вином тоску скорой смерти, говорила она близким:
- Одним мучусь! Урод мой племянник все разворует и опозорит. И будет
он ненавидеть все, что я любила, и будет любить, что я ненавижу...
Подпустить его к престолу нельзя!
Был день торжественный: Россия салютовала войскам Румянцева, взявшим
неприступную крепость Кольберга, профессора академии слагали в честь
российского Марса возвышенные оды. В этот день смерть придвинулась к
Елизавете, она стала просить:
- Канцлера сюда.., последнюю волю явить желаю! Елизавета умирала в
агонии, с глазами, обращенными к дверям. Ей, бедняге, казалось, что сейчас
войдет канцлер империи, она передаст ему последнюю волю свою: быть на
престоле Павлу!
- Канцлера зовите.., чего ж не идет он ко мне?
Нет! Так и не пришел Воронцов к ней, уже другим занятый - как бы
племянницу свою, Лизку Воронцову, за Петра выдать. А куда Екатерину
девать? "В монастырь ее, в монастырь!"
Елизавета была еще жива, когда великий князь Петр Федорович ощутил
себя Петром III, императором всероссийским. Она еще не умерла, когда он
вытолкал прочь от Елизаветы верных ей сенаторов и генерал-прокурора. Она
еще не умерла, когда Петр стал подписывать отставки и указы о новых
назначениях...
А потом со скрипом растворились двери, вышел князь Никита Трубецкой и
во всеуслышание объявил пискляво:
Шилова Юлия
Орловский Гай Юлий
Беляев Александр
Каменистый Артем
Земляной Андрей
Акунин Борис