Чтение 4–й страницы книги ~Бухта Потаенная~

берегу?

- А хоть бы и так? В Робинзоны я, знаешь, уже не играю. И в необитаемые
острова тоже. Рассуждаю трезво. Жили наши картографы без этой губы и еще
несколько лет как-нибудь перебьются. Медь кончается там, к твоему
сведению. Вот пусть и добирает ее себе этот купчина архангелогородский. Не
платит государству налоги? А тебе-то что? Ты же не государство! - Он
доверительно перегнулся ко мне со стула: - Повременить надо! Повременить!
Только и всего. Годика три-четыре, не больше. Доберет купчина остаточки,
тогда милости просим, открывайте на берегу Ямала все, что пожелаете!

От злости я потерял на какое-то время дар речи. А бывший друг моего
детства продолжал журчать над ухом все убедительнее, все увереннее:

- Ты же не глуп, ты должен понять. Ну, положишь на карту эту губу, а
дальше что? Как воронье, налетят эти стеффены, бернадты, оффебахеры! Я
обобщаю, понятно. Но ты убедился только что, это же факт наглядный,
русским купцам и промышленникам у нас в России продыха от иностранцев нет!
То-то и оно! Абабков, он, конечно, ловкач, и жмот, и все что ты хочешь,
зато, согласись, как-никак свой брат русак!

Он, видите ли, мало того, что добросовестно отрабатывал полученные им
за посредничество деньги, он еще и базу высокопринципиальную под это
подводил! Ай да Атька!

Рано или поздно всякому терпению приходит конец. Вскочив, я отбросил
стул. Тотчас же вскочил и он, а за стеной в столовой вдруг воцарилась
тишина.

- Говоришь, свой брат русак? Врешь, это твой брат, а не мой! Да и какой
ты ему брат? Ты ему холуй, а не брат! Офицер русского флота к купчишке в
холуи нанялся! И уже не хочешь в Робинзоны? Теперь не хочешь, дрянь, не
хочешь?

В подобных случаях бог знает почему забываешь нужные слова. Под язык
подворачивается какая-нибудь чушь, безладица. К чему я, например, долдонил
ему про Робинзона?

Нет, я не бил его, не думайте обо мне плохо, хотя он, конечно,
заслуживал основательной трепки. Я просто схватил его обеими руками за
грудь, но так, что летний белый китель затрещал по швам, и то поднимал в
такт словам над стулом, то опускал с силой, будто задом его забивал сваю.

Жена высунулась из двери, ойкнула и скрылась.

Любопытно, что во время экзекуции Атька не сопротивлялся, несмотря на
то, что был раза в полтора выше меня и, если судить по кадетским временам,
намного сильнее. Он только морщился болезненно и все закидывал голову,
видимо опасаясь пощечин. А кудряшки его так и прыгали, так и танцевали над
потасканным, осунувшимся лицом. Помнится, больше всего меня злили именно
эти кудряшки.

Я потащил его к двери, и он, представьте, не упирался, послушно
перебирал ногами, по-прежнему сохраняя совершенное безмолвие.

- Чтобы и духу твоего!.. - напутствовал я его и швырнул ему с верхней
площадки перчатки и фуражку. Потом с грохотом захлопнул дверь.

И тут наступила реакция. Не отвечая на расспросы перепуганной жены, я с
трудом добрел до кабинета, закрылся на ключ и упал в кресло.

...Жене я не стал ничего объяснять. Предупредил лишь, что если в мое
отсутствие явятся знакомые офицеры, то ей надлежит протелефонировать
немедленно в порт. Понимаете ли, я ждал вызова на дуэль. В состоянии
аффекта, как тогда говорили, я довольно основательно утрамбовывал стул
бывшим Пятницей.

Но секунданты от Пятницы не явились. Он предпочел "проглотить обиду, не
разжевывая" - так говорят французы.

В назначенный день гидрографическое судно под моим командованием вышло
из порта.

Плавание из Санкт-Петербурга в Карское море было чуть ли не целой
экспедицией. Правда, ледовая обстановка тем летом сложилась благоприятная.

Преодолев два шторма средней силы, мы проскользнули Югорским Шаром из
Баренцева в Карское, вошли в огромную Байдарацкую губу и двинулись на
север вдоль западного берега Ямала. Справа по борту потянулась
однообразная, серая тундра.

Перевод слова "Ямал" знаете? По-ненецки это, собственно, два слова. "Я"
- "земля", "мал" - "конец". Стало быть, "конец земли". Но на некоторых
наших картах сохранялось еще широкоупотребительное название - Самоедский
полуостров. Самоеды, самоядь - это по-старому ненцы.

К сожалению, координаты показанной на карте губы, в которой купец
Абабков нарушал законы Российской империи, оставались загадочными. О, в
том-то и штука! Видимо, тайный недоброжелатель Абабкова был человеком
невежественным в навигации, либо не сумел раздобыть нужные сведения. В
письме его, посланном в министерство финансов, было сказано лишь:
"западный берег полуострова Ямал, ближе к его оконечности". А
протяженность Ямала - семьсот километров!

Военный гидрограф Иванов положил на карту материковый берег Карского
моря еще в 1829 году. Норденшельд высаживался на западном побережье Ямала
в 1875 году. Там дважды побывал Нансен. Но и после посещений Иванова,
Норденшельда и Нансена были, понятно, разные уточнения и дополнения.
Вообще в те годы в Арктике всякие сюрпризы были возможны. Не далее как
спустя год после нашей экспедиции гидрографические суда "Таймыр" и
"Вайгач" открыли к северу от мыса Челюскин архипелаг, ныне носящий
название Северной Земли.

Целый архипелаг, понимаете! А здесь речь шла всего лишь о какой-то
ничтожной губе. Ан попробуйте-ка усмотрите ее с моря, если тундровый берег
не только однообразен, но еще и весь изрезан маленькими заливами и
бухточками!

Надо, правда, отдать должное тайному недоброжелателю: в своем письме он
сообщил ряд важных географических подробностей, коими я в дальнейшем и
руководствовался.

В частности, он предупредил, что вход в губу прикрывает с моря
невысокая песчаная коса и тянется параллельно берегу, издали с ним
совершенно сливаясь. Каверза, придуманная природой специально для нашего
брата гидрографа! Неудивительно, что вход в губу, закрытый с моря косой,
трудно, почти невозможно усмотреть, тем более на значительном удалении.
Так и возникло это прискорбное для нас упущение на карте и в лоции, чем не
замедлил воспользоваться предприимчивый Абабков.

Поиски губы, не обозначенной на карте, - дело, поверьте, нелегкое,
кропотливое, выматывающее душу. Мы тщательно обследовали почти весь
западный берег полуострова Ямал и нигде не обнаружили этой губы. Но ведь
она была! Она, несомненно, была. В этом убеждало меня не только письмо
недоброжелателя, убеждали и неотвязные домогательства Атьки, а также
авантажной незнакомки. И хотя Атька разглагольствовал о том, что "свой
брат русак" добирает в губе "остаточки", но, видимо, приврал по
обыкновению. Меди на берегу было еще немало. Сужу по цене бриллиантовой
броши. Цена была высока.

Каждый день я с напряженным вниманием вчитывался в лоцию Карского моря.

"Берег полуострова, - невозмутимо повествовала лоция, - большей частью
низменный, с неглубокими заливами, отделенными от моря песчаными косами".

"Ах, даже так? - думал я, раздражаясь. - Значит, в этом отношении наша
губа ничем не отличается от других заливов?.. Но дальше, дальше!"

"Глубины у берега - от тридцати до пятидесяти метров. В отдельных
местах берег - откосый к морю, высотой до тридцати метров". Это было
важно. Недоброжелатель как раз писал о высоком покатом береге ("откосе"),
не указывая, правда, его высоты.

Ободряло меня и то, что берег к северу постепенно понижался. Это тоже
совпадало с указаниями недоброжелателя.

Тем не менее никаких результатов пока не было. А путешествие уже
приближалось к концу, то есть судно готовилось обогнуть "конец земли".

Нетерпение мое и команды возрастало. Мы были накалены до предела. Так,
вероятно, Колумб ждал возгласа: "Земля!" Я ждал возгласа: "Губа!"

Было объявлено, что командир выдаст денежное вознаграждение тому из
матросов, кто первым заметит вход в губу, не показанную на карте.
Наблюдение было усилено. На фок-мачте в бочке неотлучно сидел один из
сигнальщиков с биноклем.

Хорошо еще, что бессонное полярное солнце не уходило с небосвода - мы
имели возможность продвигаться без остановок, не тратя времени на якорные
стоянки.

С трепетом душевным я ожидал, что вот-вот прямо по курсу сверкнет
чистая вода, вдали возникнут смутные очертания острова Белого, а мы так и
не обнаружим утаенной от государства губы.

В девять тридцать памятного мне августовского дня сигнальщики на мачте
и на мостике усмотрели справа по борту нечто, показавшееся им
подозрительным. Я торопливо поднес бинокль к глазам. Да, верно! Береговая
полоса выглядела многоплановой, как на сцене в театре. За первой "кулисой"
- беспорядочным нагромождением песка и гальки - блеснула вода, из-за нее
выглянула вторая "кулиса" - такое же нагромождение песка и гальки. Так и
есть! Это - коса, а за косой прячется вход в губу!

Я поспешно заглянул в лоцию. Никакой губы на этих координатах не
значилось. Мы у цели! Господин Абабков, готовьте встречу гостям!

Я помнил о рифах и мелях и поэтому, несмотря на то, что меня била
лихорадка нетерпения, дождался прилива. Потом выслал лотовых на бак, и,
ведя промер глубин, обогнул выступ, и на малых ходах ввел судно в узкость.

Вот оно что! Недоброжелатель из Архангельска не предупредил, что
незваный посетитель рискует споткнуться о порожек! Оказывается, это была
не только гидрографическая каверза, это была еще и ловушка для
опрометчивых и торопливых навигаторов. Мало того, что проход между косой и
материковым берегом был узок, он был изогнут подобно самоварной трубе.
Словом, здешняя природа явно благоприятствовала нарушителям закона,
искавшим уединения.