Юрий Поляков

Небо падших

Повесть

Должен предупредить, что я записал его историю почти тотчас по
прослушании ее, и, следовательно, не должно быть места сомнениям в точности
и верности моего рассказа. Заявляю, что верность простирается вплоть до
передачи размышлений и чувств, которые юный авантюрист выражал с самым
отменным изяществом...

Аббат Прево "История кавалера де Грие и Манон Леско"

1. МОСКОВСКИЙ ВОКЗАЛ

Боязнь опоздать на поезд - верный признак того, что молодость позади.
Было время - и я, вскинув на плечо здоровенный чемодан, в спринтерском рывке
мчался, догоняя габаритные огни последнего вагона. А ведь догонял! Догонял
буквально за миг до того, как обрывалась платформа и лоснящиеся стальные
рельсы, точно змеи, расползались в разные стороны. Я всегда опаздывал и ни
разу не опоздал по-настоящему. Мне даже нравилось, пришпоривая беспечальную
застойную жизнь, создавать себе трудности и успешно их преодолевать.
Молодость столько сил тратит на придуманные трудности, что у зрелости почти
не остается сил на борьбу с трудностями настоящими. Возможно, именно в этом
главная драма человеческой жизни...

И вдруг однажды мне разонравилось опаздывать, опостылело с замиранием
сердца следить за дробным бегом секундной стрелки и скрежетать зубами, когда
флегматичный таксист законопослушно тормозит на красный свет. Я стал
приезжать на вокзал заранее и к моменту отправления уже сидел в теплых
тапочках на своем месте, терпеливо дожидаясь скрежещущего первотолчка, с
которого начинается путь к цели.

В тот вечер я уезжал из Питера на "Красной стреле" после унизительных
переговоров с "СПб-фильмом". Мой сценарий о матери-одиночке, которая - чтобы
прокормить детей - стала киллершей, был отвергнут окончательно и
бесповоротно. Мне объявили, что в сценарии соплей гораздо больше, нежели
крови, а следовательно, фильм не будет иметь кассового успеха. Я спорил,
доказывал, что именно обилие соплей, а не крови обеспечивает полные сборы. Я
просил особенное внимание обратить на центральный эпизод, когда
мать-одиночка между двумя заказными убийствами забегает домой - покормить
грудью младенца. Я считал этот эпизод шедевром, достойным Люка Бес-сона. Но
продюсер, молодой, коротко стриженный балбес, так не считал. Он совсем
недавно пришел в кино из водочного бизнеса, был неумолим и даже собирался
взыскать с меня выданный год назад и давно проеденный аванс, если я в
течение двух месяцев не сочиню для студии сценарий "забойной" эротической
комедии. Продюсер, по слухам, сожительствовал с известной питерской
стриптизершей, воображающей себя еще и актрисой. Мне не оставалось ничего
другого, как согласиться. Он обрадовался так, словно я только что продал ему
свою бессмертную душу, он даже простил проеденный аванс и распорядился за
счет студии отправить меня домой в спальном вагоне.

На Московский вокзал я приехал за полчаса до отправления и бродил по
платформе, ожидая, пока подадут состав. Я думал о том, где взять деньги на
ремонт старенькой "шестерки", которую разбила моя жена, отправившись за
покупками на оптовый рынок. Надо было также платить за дочь, поступившую на
курсы визажистов. Холодный мартовский ветер продувал насквозь мой финский
плащ, купленный десять лет назад на закрытой распродаже, устроенной
специально для делегатов съезда советских писателей. А ведь я, мысленно
распределяя деньги за сценарий о кормящей киллерше, собирался купить себе
длинное кожаное пальто с меховой подстежкой. Купил...

Подали состав. Проводница глянула в мой билет и, буркнув: "Первое купе,
второе место...",- спрятала его в специальный раскладывающийся планшет с
карманчиками. В теплый вагон я вошел первым. Узкий проход устилала ковровая
дорожка, а со стены свисали вечнозеленые пластмассовые растения. Диванчики в
двухместном купе были аккуратно заправлены накрахмаленным бельем,
испускавшим едкий запах искусственной свежести. В изголовьях, точно
наполеоновские треуголки, стояли подушки. Я переоделся в спортивный костюм с
эмблемой "Спартака" на груди и меховые тапочки, а стоптанные башмаки вместе
с дорожной сумкой из потрескавшегося дерматина затолкал подальше под
сиденье. И стал смотреть в окно, для развлечения пытаясь угадать своего
будущего соседа по купе.

Сначала я загадал пышнобородое духовное лицо в рясе и скуфейке, но оно
проследовало мимо четким, почти строевым шагом. Затем я помечтал о генерале
с огромным животом. Многочисленная свита, состоявшая исключительно из
полковников, была с ним столь заботлива, нежна и предупредительна, словно
вела военачальника рожать. Но в другой вагон... Был даже момент, когда я
вознадеялся провести эту дорожную ночь с юной длинноногой особой. Пьяно
покачиваясь, она долго рылась в сумочке. Я подумал о том, что эротическую
комедию можно начать с того, как в купе к скромному отцу семейства входит
рыжеволосая красотка... Наконец она нашла билет, недоуменно помотала головой
и повлеклась дальше вдоль состава,

Без одной минуты двенадцать грянул гимн - поезд дернулся и пополз.
Когда я уже решил, что остался в одиночестве, дверь купе резко отъехала в
сторону: на пороге стоял лысоватый мужчина боксерской наружности. Несмотря
на зрелый возраст, одет он был вполне по-молодежному: синие джинсы, вишневая
майка, черная кожаная куртка и спортивные туфли. Боксер внимательно осмотрел
купе, ощупал взглядом меня и спросил:

- Это ваше место?

- Исключительно! - ответил я с достоинством. Он легко закинул в
багажную нишу огромный чемодан на колесиках, поставил на свободный диванчик
саквояж из натуральной рыжей кожи, потом отступил в коридор и позвал:

- Пал Николаич! Здесь...

В проеме появился невысокий молодой человек в распахнутом черном
кашемировом пальто.

"Павел Николаевич! - сердито подумал я. - Меня в его возрасте никому и
в голову не приходило величать по имени-отчеству..."

Мне вообще иногда кажется, что мы живем в стране, где власть захватили
злые дети-мутанты, назначившие себя взрослыми, а нас, взрослых, объявившие
детьми. Потому-то все и рушится, как домики в песочнице...

- Здравствуйте, - сказал мутант весело и звонко,- вам придется перейти
в другое купе!

Скажу честно, я человек совершенно неконфликтный, даже уступчивый, но
одного просто не переношу - когда мне приказывают. Жена моя, кстати, давно
уже это усвоила и никогда не говорит: "Сходи в магазин!" Нет, она, даже если
я просто лежу на диване, говорит: "Милый, хочу тебя попросить... Конечно,
если у тебя нет других дел!" В следующий миг, отложив все дела, я уже мчусь
в булочную с сумкой в руке.

- Толик, помоги, пожалуйста, господину перенести вещи! - не дожидаясь
моего ответа, приказал Павел Николаевич боксеру.

И только тут до меня дошло, что Толик - телохранитель. Мне стало не по
себе. Конечно, умом я понимал, что нужно обратить все в шутку и перейти в
другое купе - ведь подобные обмены местами дело в поезде обычное. Но в душе
уже набухало злое, не подчиняющееся разуму упрямство. Если бы он не произнес
это мерзкое словосочетание "вам придется", мне, разумеется, пришлось бы
согласиться - и повесть, которую вы сейчас читаете, никогда не была бы
написана...

- Товарищ, кажется, не слышит! - высказался Толик.

Я молчал, упершись взглядом в пол. Узкие черные ботинки моего
внезапного утеснителя были такими чистыми, точно носил их ангел, никогда не
ступавший на грешную землю. Кстати, у мальчишки-продюсера, отвергшего мой
сценарий, были такие же дорогие, узкие, без единого пятнышка ботинки.

- Где ваши вещи? Давайте пособлю! - предложил телохранитель.

- Я на своем месте и никуда не пойду! - ответил я несколько истерично,
но достаточно твердо.

- Не понял? - удивился Павел Николаевич.

- А что тут непонятного? - крикнул я и посмотрел на обидчика в упор.

Лицом он походил если не на ангела, то на студента-отличника из фильма
семидесятых годов: румяное круглое лицо, вздернутый нос и большие очки. Но в
зачесанных назад волнистых темно-русых волосах виднелась проседь, совершенно
неуместная в его розовощеком возрасте.

- Повторяю еще раз: вам придется перейти в другое купе! Толик, помоги
господину!

Я обратил внимание, что, сердясь, Павел Николаевич сжимает свои и без
того тонкие губы в строгую бескровную ниточку.

- Почему? Вы не желаете со мной ехать? Вы меня боитесь? - спросил я с
иронией и пожалел об этом.

Глаза у студента-отличника оказались совершенно свинцовые, а взгляд
равнодушно-безжалостный.

- Я никого не боюсь. Толик, не сочти за труд - сходи за проводницей!

Телохранитель ушел, а Павел Николаевич снял и бросил на диванчик
пальто, потом дорогой пиджак с металлическими пуговицами, затем развязал
изысканный галстук и остался в тонких черных брюках и белоснежной сорочке,
обтягивающей наметившийся животик.

"Он и рубашки-то, наверное, в стирку не отдает, просто вечером
выбрасывает старую, а утром надевает новую, как женщина - одноразовые
трусики!" - с обидой подумал я.

- Вы напрасно уперлись, - с укором проговорил Павел Николаевич, снял
очки, и лицо его стало совершенно детским. - Вам все равно придется перейти
в другое купе... Я с незнакомыми людьми не езжу.

- Тогда купите себе самолет и летайте со знакомыми!