немного испугалась - врожденное это? Или от несчастного случая? И Дженни
вдруг подумала, что в ней происходит какая-то недобрая перемена: никогда
прежде она не чувствовала отвращения к калекам, к больным. Что же это с ней
делается? И уж не подумал ли Дэвид, что она флиртует не только с Фрейтагом,
но и с Глокеном, и вообще с каждой парой брюк, сколько их есть на корабле?
Она медленно пошла в ту сторону, где прежде заметила Дэвида - если увидит
его, сразу обнимет и поцелует и скажет: "Спокойной ночи, милый", просто нет
сил совладать с этими ужасными порывами нежности к нему... И однако она
решительно пошла с палубы в глубь корабля, по длинному коридору, к своей
каюте; хоть бы Эльза уже спала...
каюту, лег не раздеваясь на койку, погасил лампочку в изголовье, закинул
руки, скрестил, тыльной стороной кистей прикрыл глаза. Вот так она водит
дружбу со всеми без разбору, думал он. Готова бежать за каждым встречным и
поперечным... пройдет по улице оркестр - и она непременно увяжется, зашагает
в ногу... способна откровенничать с совершенно чужим человеком - да и есть
ли для нее на свете чужие? Все ей любопытно, пустую трепотню последнего
дурака слушает с таким же интересом, как умнейший, глубокий разговор... еще
с большим интересом, черт подери! Нипочем не пройдет мимо нищего -
непременно подаст милостыню; в доме у нее всегда полно приблудных кошек и
собак, а потом она уезжает - и раздает их людям, которым это зверье
совершенно ни к чему. Сидит и жадно слушает, что лопочет тупоумная дылда
Эльза, будто та невесть какие чудеса рассказывает. Пойдет в пикет с
забастовщиками и даже не спросит, где они работают и из-за чего бастуют.
"Кажется, это табачная фабрика, - сказала она однажды вечером, когда он
застал ее в постели совсем измученную, со стаканом горячего молока в руках.
- Я сегодня потеряла пять фунтов", - похвасталась она тогда. "А чего ради?"
- спросил он. "Просто ради забавы", - ответила она, не потрудилась ничего
ему объяснить.
Дженни, его переполняли любовь и нежность, Дженни могла из него веревки
вить, и он понимал и принимал все, что она ему толковала, даже сущую
нелепость, - по крайней мере так теперь кажется; но почему она не хочет
войти в его жизнь, сделаться частью его самого, чтобы он наконец
почувствовал себя цельным, не ущербным человеком? Почему она всегда была
такой шалой, сумасбродной? Это из-за нее их совместная жизнь просто
невозможна! Впервые пришла ему горькая мысль: Дженни легко и просто ладит с
кем угодно, со всеми и каждым - только не с ним. А если Глокен завел с ней
дружбу и сует нос в его, Дэвида, личные дела... от этого просто кровь стынет
в жилах! Как странно, он и не подозревал, что Глокен так ему неприятен. Бог
весть, что Дженни ему наговорит, в каком свете перед ним предстанет; и потом
этот Глокен со своим кривым, извращенным умишком станет думать о ней черт-те
что, как о последней...
Глокен.
отвратительной фамильярностью: - А мне не терпелось сказать вам, до чего
прелестная девушка ваша fiancee {Невеста (франц.).}... Мы сейчас немножко
побеседовали на палубе. Она очаровательна.
потерял надежду на ответ, а молчание все длится, яснее всяких слов выражая
несогласие и неодобрение. И самый воздух в каюте леденел от этого молчания
все время, пока Дэвид поднялся, неторопливо разделся (правда, зубы на ночь
не почистил, нелепо заниматься такой ерундой на глазах у ненавистного
соседа), снова погасил свет, лег и отвернулся к стене, чувствуя, что каждый
нерв натянулся и каждая клеточка его существа дрожит от возмущения. Не скоро
он сдался и уснул, и даже во сне судорожно вздрагивал; но еще дольше не спал
Глокен - уязвленный, растерянный, недоумевающий. Он-то думал, если завязать
хотя бы поверхностное знакомство с Дженни (пусть даже она была с ним груба,
высокомерна, да об этом никому и незачем знать), тем самым установятся
приятные дружеские отношения и с ее любовником. Он был очень доволен собой:
так удачно, с таким светским изяществом заменил французским "fiancee" далеко
не столь приятное на слух, зато более точное немецкое слово, что было у него
на уме; и однако все пошло наперекос, не нашел он общего языка с этими
молодыми людьми, впредь надо быть осторожнее. Он почти не знает американцев,
встречался кое с кем только в Мексике, никогда их толком не понимал, да и не
особенно старался. Но эти двое и на тех не похожи, говорят по-испански и,
судя по всему, настоящая богема. Все же молодая женщина очень
привлекательна, хотя и плохо воспитана, и трудно понять, что она нашла в
этом капризном молодом чудаке с таким скверным характером... Наконец Глокен
уснул. Наутро он чувствовал себя очень худо и, окликнув Дэнни, его, а не
Дэвида, попросил подать лекарство.
волнах, неуклонно держала курс к Канарским островам, и лишь две или три
головы подсматривали из ее иллюминаторов за свиданьем извечных любовников -
луны и океана. Пепе, снова уступивший свое место в каюте Арне Хансену, начал
уже поглядывать на часы: деньги деньгами, но, пожалуй, Ампаро тратит на
этого парня слишком много времени. Так нередко бывало и прежде, с другими
мужчинами, и никак из нее не выбьешь этой привычки. Все-таки он опять
попробует ее поколотить, но надо сперва высадиться в Виго, там пускай она
орет сколько влезет, никто внимания не обратит. Пепе на цыпочках обошел
матросские ведра и швабры и, опершись о перила люка, заглянул на нижнюю
палубу. Там, похоже, все уже угомонились и спали крепким сном; от одного
этого зрелища он и сам сладко зевнул. Некоторые растянулись в парусиновых
шезлонгах, другие - на голых деревянных скамьях, иные свернулись клубком в
гамаках. Какойто человек в синем комбинезоне лежал поперек гамака, голова
свесилась по одну сторону, огромные босые ноги с грязными кривыми ступнями -
по другую. Пепе отлично знал этот народ, он и сам такой же, он родом из
Астурии, а порой ему случалось почувствовать своего даже в каком-нибудь
андалусце; но с этими у него нет ничего общего! Будь он таким же безмозглым
ослом, он тоже спал бы сейчас там, на нижней палубе, или где-нибудь в
Испании, в лачуге, полной блох и вшей. Его всего передернуло, будто на босую
ногу вползла змея. Он помнил астурийцев, среди них прошло его детство:
шумный народ, вечно кричат, поют, пляшут, дерутся, ругаются, - а теперь вон
сколько их лежит вперемешку с более смирными уроженцами Канарских островов и
Андалусии, совсем как мертвецы; под белесым призрачным светом луны одеяла, в
которые они завернулись, - точно саваны, и от этого они уж совсем как трупы,
только и ждут, чтобы их отправили в морг. Пепе выбрал мишенью того, что спал
поперек гамака, свесясь по обе стороны, и ловко метнул горящий окурок в
складки сухого тряпья, намотанного на туловище. Попробуем разбудить!
он не пел, а ревел, как бык), нашел окурок и раздавил прямо пальцами. И
погрозил кулаком стройной тени, которая все еще смотрела сверху,
перегнувшись через перила.
тотчас узнав одного из котов, что околачивались по городу в день отплытия,
докончил с ядовитой усмешкой: - Puto! {Испанские нецензурные ругательства.}
Поди-ка сюда, мы тебе...
услыхали шум, и вот один уже приближается, не то чтобы угрожающе, но
твердым, уверенным шагом, шагает к нему, как лошадь, - просто по долгу
службы идет выяснять, из-за чего переполох. Пепе отступил от люка и с
грацией плывущего лебедя, только гораздо быстрее, направился в другую
сторону.
на вспухших, словно искусанных губах, на нижней койке по обыкновению все
разворошено.
и увидел новенькие зеленые бумажки.
пересчитывать. Ампаро нахмурилась.
мол, давай еще раз - получишь еще пять долларов, и уж он все из тебя выжмет.
плоть затрепетала от волнения. Она намылила тряпку и начала мыться, а он без
любопытства, но внимательно следил, как скользят по телу ее руки. Он
разделся донага и лег.
ладонью с размаху ударил ее по лопатке - это больно, но следа не останется.
Потом одной рукой ухватил ее сзади за шею и сильно встряхнул, а другой
погладил по спине и под конец стукнул кулаком. Веки Ампаро опустились, губы
стали пухлыми и влажными, соски отвердели. - А ну, поторапливайся, - сказал
Пепе.
принялась пудриться очень грязной пуховкой.
Опять растратилась зря? Ты что, хочешь, чтоб я тебе все кости переломал?
Акунин Борис
Шилова Юлия
Елманов Валерий
Василенко Иван
Шилова Юлия
Шилова Юлия