постучался незнакомец, да притом не внушающий доверия.
одержал победу над собой, надо сохранять полное спокойствие и самообладание
и оставаться господином положения. - Надеюсь, я не помешал.
поднял брови, пожал плечами. - Нас ведь никто не спрашивает?
А у Фрейтага будто больной зуб заныл.
сказал он с натянутой непринужденностью. - Тут произошла какая-то ошибка.
Левенталя, поневоле видишь ее в подробностях: тусклые светло-карие глаза под
тяжелыми веками, неприятно толстые подвижные губы - они как-то
подергиваются, когда он ест и говорит. Знакомый тип, подумал Фрейтаг: не
ровен час обойдешься с таким любезно - и он начнет фамильярничать;
заподозрит тебя в робости - и станет криклив и дерзок, а сумеешь поставить
на место - будет хитрить и угодничать. Нет, такой не годится в герои, решил
Фрейтаг. Он не из тех, из-за кого ломаются копья. Даже сами евреи не любят
эту породу. Этот - из мелких торгашей, что заявляются с черного хода и
навязывают вам всякую дрянь; мать Мари спустила бы на него собаку!
Вспомнилось, какие забавные прозвища дают друг другу евреи - и самые
ехидные, самые презрительные и насмешливые предназначены вот для таких, как
этот.
Левенталь. - Только он пока вроде арестанта, торчит в каюте; и есть столик
испанской графини, но ей уже недолго ехать; есть еще эта американка,
вдова... она всегда тут как тут. Я об чем говорю - вам все равно одному не
сидеть, а с кем-то, так почему бы не с кем другим? Почему со мной? Может,
сели бы с одной из этих дам или с мальчишкой, вы его почти что и не увидите.
руководствовался, - сказал Фрейтаг.
переменить место? С капитаном едят одни чистокровники - так вам не по вкусу
их распрекрасное общество? Там, извините, пархатых не желают, а? И мы с вами
сидим в той же калоше, а? Нет-нет, не говорите ничего, я сам догадаюсь!
попросту перепугался. И здесь мне тоже нет места! Все внутри сжалось в тугой
узел, и рука сжалась в кулак, он через силу разжал пальцы, взял меню.
же тоном прибавил, обращаясь к Левенталю: - Я почти жалею, что вынужден
сказать это, жалею по причинам, которые касаются только меня, но, если
только я вас правильно понял, вы ошибаетесь. Я не еврей.
рябь по пруду в ветреный день.
дожил, слышу такие слова от христианина!
капусты. Левенталь отправил в рот сразу пол-яйца, солидную порцию капусты,
потом, все еще жуя, снова заговорил:
предпринять, это ваше личное дело, мне тут прибавить нечего. Боже упаси,
когда-то у меня и у самого бывал соблазн такое сказать. Только у меня бы
ничего не вышло, не то на физиономии написано. Где уж, когда малые младенцы,
еще говорить толком не умеют - и те издали кричат: "Абрам!" Я вам скажу, у
вас вид не тот, у меня глаз наметанный, и я в вас не признал своего, это
верно. Но ведь в Германии полно смешанных браков, хорошие, молодые евреи
бегают за белобрысыми христианскими девицами, хоть бы постыдились, ну и
много у нас таких - больше похожи на тех болванов, чем надо. В Германии уже
сколько угодно евреев без роду без племени, это же противоестественно. И я
знаю сколько угодно отъявленных антисемитов, а если покопаться, так не надо
далеко искать, уже в его дедушке течет добрая старая еврейская кровь... но
они совсем не жаждут доискиваться...
Левенталь говорил один, и все выглядело как надо. Фрейтаг сидел спиной к
большей части зала; поверни он голову, как раз перед ним, хотя и на изрядном
расстоянии, оказался бы капитанский стол. И он чувствовал: на него пялят
глаза, шепчутся, сплетничают, злобно перемывают ему косточки, ну и пускай
смотрят, пускай думают, что он слушает Левенталя доброжелательно и с
интересом, и не дождаться им никаких неприятностей, вообще ничего особенного
не произойдет, он до конца будет поддерживать видимость полнейшего
благополучия. Он сидел и мучился, как под пыткой в подвалах инквизиции,
казалось, вот-вот кровь брызнет из всех пор, - и слушал Левенталя.
но не знаю, не знаю... - он вдруг тяжело вздохнул, - чтобы я пошел против
своего народа? Не понимаю, как это вдруг вырядиться в чужую шкуру. Кем же
еще я могу быть? - спросил он с таким недоумением, будто никогда прежде
подобная мысль ему и в голову не приходила. - Но ваша правда, если у вас
есть причины и вам это может сойти с рук, что ж, я вас не осуждаю. Вот я-я
еврей; бывает, подумаешь, что за невезенье, но тогда я пробую себе
представить, что я христианин - брр! - и он скривился, словно его замутило.
сказал:
приходится поддерживать разговор, почему бы не выложить все начистоту, решил
он. - Она из очень старинной еврейской семьи...
даже уши зашевелились, он стал весь - брезгливое неодобрение, сказал резко:
Авраама. Вопрос в том, правоверная ли это семья?
страшного, какое это имеет значение? Но чтобы порядочная еврейская девушка
вышла за гоя! Скажите, а кто ее родные?
уже умер. Оба деда - раввины! - похвастался он перед этим ничтожеством, чьи
деды и прадеды наверняка были просто жалкими уличными торговцами.
изменит своему народу, я понимаю, может быть, она его недостойна, но девушка
из семейства раввинов... непостижимо! - Он подался вперед и сказал, нарочно
повысив голос, чтобы слышно было за ближними столиками или хотя бы
официанту: - Такие еврейки позорят весь наш народ. Если еврейская девушка
изменяет своей вере, так она, скорее всего, сумасшедшая!.. За всю свою жизнь
я не дотронулся до христианки, а если бы дотронулся, меня бы, наверно,
стошнило; почему вы, христиане, не оставите наших девушек в покое, или ваши
вам не хороши?.. Когда мне нужно женское общество, я ищу еврейку! Когда у
меня есть деньги, чтобы хорошо провести вечер, я приглашаю хорошую еврейскую
девушку, которая сумеет это оценить; и когда я женюсь, так я женюсь на
еврейке - ничего другого я не признаю! Да будет вам стыдно, господин
Фрейтаг, - когда вы бесчестите еврейскую девушку, вы бесчестите весь
еврейский народ...
рассвирепел Фрейтаг.
внезапно замолк и застыл Левенталь.
видно, ничуть не удивила даже внезапная вспышка Фрейтага. В ужасе от того,
что едва не случилось, Фрейтаг всмотрелся в лицо Левенталя. Удивительно
бесстрастное лицо, очень серьезное, никаких признаков волнения, лишь
подергиваются жилки у глаз, и смотрят эти глаза на Фрейтага чуть ли не с
любопытством, как на зверя незнакомой породы, которого необходимо понять,
иначе неизвестно, как с ним обращаться.
спросил (у него это всегда звучало так, словно он не спрашивает, а
утверждает):
кому-нибудь из ваших? Чего я хотел от этого плаванья? Мне только надо
добраться до места, разве я хотел для себя неприятностей? Или хотел кому-то
доставить неприятности? Разве я вас приглашал сидеть со мной? Меня усадили
за этот стол одного, и никто меня не спросил, так где же мне сидеть, если не
тут? Меня ткнули сюда одного, потому что я здесь единственный еврей, так
почему сюда обязательно врывается христианин и грозит мне только оттого, что
у нас разная вера? Почему обязательно...
столом.
перешел сюда, а вы...
никакое не оскорбление, - все так же рассудительно сказал Левенталь. - У
меня и в мыслях не было вас оскорбить.
найти в ней ни тени сочувствия и понимания. Что ж, значит, он потерпел
поражение... и тут-то силы вернулись к нему: нет, это не поражение, просто
надо поставить вопрос совсем иначе и воевать с других позиций. Он наделал